…желтые усталые звезды.
Год, всего год жизни его малым детям накликала старая ведьма! И практически ничего, ничегошеньки, не пояснила, а только лишь туманно толковала про какие-то дыры, которые кто-то открыл, а нужно их закрыть – дыры во времени? Очень может быть, ведь именно они связаны с перстнем – подарком Тимура – и перстень же связан со зловещими пятнами на пальцах детей. Однако что же делать? Назад, в будущее, не пробиться – не помогают ни перстень, ни заклинание, да ад-Рушдия, старый магрибский колдун, и предупреждал, что талисман потерял свою силу. Ад-Рушдия… Вот кто, возможно, подскажет ответ! Он был в ставке Тимура, в Тебризе, а затем, скорее всего, последовал за повелителем в Китай, на пути в который – в Отраре – Тамерлан умер. Так где же колдун сейчас? Вернулся обратно в Тунис? Ага, прямо на ножи людям бея – правители не очень-то любят колдунов, да и вообще, ад-Рушдия слишком уж наследил в Тунисе – основал секту детей Ваала, устраивал кровавые оргии и похищения людей… нет, вряд ли колдун вернется на родину, скорее, останется в Самарканде… Значит, за год необходимо добраться туда! Что же, дорога знакомая… Только вот, знать бы наверняка – там ли колдун? Может, кто-то из купцов слышал о нем? Сейчас – в мае, июне, июле – пойдут караваны, значит, нужно поручить верным людям расспрашивать купцов и их слуг. Не может быть, чтобы ад-Рушдия совсем забросил свои колдовские штучки, наверняка промышляет старым – по городу должны ходить слухи, обязательно должны, магрибинец и сам будет их распускать – в рекламных целях, независимо от того, в каком городе он сейчас живет – Самарканде, Ургенче, Тебризе, Кафе… Всех! Нужно расспрашивать всех восточных купцов! Кому бы только поручить? Лукъяну? Нет, Лукъян – воин, и нужен здесь. Да и вообще, в вотчине лишних людей нет – страда, да и летом работы хватит. Одного-двух отроков, конечно, можно отправить, того же Проньку да еще кого-нибудь, но ведь этого мало… Ладно, придется нанять местных, с Угрюмовского рынка, каких-нибудь сбитенщиков, пирожников, служек. Ну, а если ничего не выяснится, все равно придется осенью – с возвращающимися домой караванами – ехать в Самарканд, ведь только там и можно будет отыскать следы черного магрибского колдуна.
Рассудив так, Раничев несколько успокоился – если верить колдунье, время у него еще было. Правда, не так и много… Иван усмехнулся. Ну, это смотря как сказать! За год-то много чего можно сделать, если не сидеть сложа руки.
Иван сошел с крыльца и, кликнув Проньку, велел седлать коня. Прокатиться, проехаться до рядка – не столько торговлишку посмотреть, сколько проинструктировать Онфима-приказчика – чтобы знал, что да у кого спрашивать. Выехал со двора – на этот раз не взял с собой никого, незачем – пустил коня мелкой рысью. Ласковое утреннее солнце паслось в вершинах берез, нежно-зеленых и клейких, вдоль оврагов начинала зацветать черемуха – близились черемуховые холода, могли и дожди пойти – успеть бы с севом. Подумав, Раничев свернул к полям – уже больше половины было засеяно, но много и оставалось – успели бы…
– Бог в помощь, работнички! – осадив коня на краю поля, прокричал Иван. Крестьяне на миг оторвались от работы, поклонились, старшой – Федот, кряжистый чернобородый мужик – подошел к боярину и, еще раз поклонившись, спросил:
– Пошто пожаловал, батюшка? Аль порученье какое есть, иль так, для пригляду?
– Черемуха зацвела, – прищурился Раничев. – Успеете с севом-то?
Федот вздохнул:
– Да ведь, как бог даст. Ежели постоит вёдро с седмицу – успеем, а ежели затянут дожди…
– Понятно, – кивнул Иван. – Вы вот что… Засаживайте пока самолучшие места, а всякую неудобь – заовражье да прочее – на потом оставьте. Задождит – так и черт с ней, с неудобью, потом засадим.
– Так и сделаем, господине, – улыбнулся Федот да и прихвастнул тут же. – Я вот тоже об том подумал, хотел сказать, да ты, батюшка, и сам догадался.
– Ну, работайте, не буду мешать. Просьбишки какие есть ли?
– Да как сказать, – старшой задумался. – Жито в избах, почитай, есть, с голоду не пухнем – все твоей милостью, батюшка…
– Не моей, Божьей!
– Вот и я говорю… Уж, наверное, и нет никаких просьб… хотя… Евдоким-пахарь зело задумчив стал – племяши его, сироты гумновские – Гришка с Овдотием – на Плещеево озеро отпросились, за рыбой, так уж шестой длен нетути. Евдоким переживает, не случилось бы чего с отроками – место-то нехорошее, темное.
– На Плещеево озеро, говоришь, подались? – задумчиво повторил Иван. – И чего их туда понесло? В реке, что ль, рыбы мало?
– А на озере – карпы, караси, лещи – толстые да жирные – с руку! – Федот, словно заправский рыбак, показал, примерно каких размеров рыба водится на Плещеевом озере, выходило – огромная. – Такую рыбину и самим съесть хорошо – речная-то уж надоела – да и продать можно. Они уж разок ходили, на Плещеево-то, Овдотий с Гришкой, дак два мешка накоптили – еле притащили. Довольные! Да и интересно им – малы еще, а сторонушка дальняя.
Иван покачал головой:
– Плещеево озеро, хоть и рыбное, да нехорошее место – не так и давно всех татей оттуда повыловили, помнишь ведь?
– Да помню, – перекрестился Федот. – Капище там было поганое, прости, Господи, да тайный схрон. Но уж давненько никого у Плещеева нет, охотники не видали. И все ж болит душа у Евдокима – чего там с отроками-то? В прошлый раз они не так долго были.
– Так, может, рыбы наловили – не унести, – засмеялся Иван. – Ладно, передай Евдокиму – пусть пашет, а завтра с утра – чай, воскресенье – отпущу его отроков поискать, а может, и сам съезжу – охоты там знатные, кабанов да медведей уйма… А может, это зверье отроков…
– Да не должны бы, – старшой покачал головой. – Медведь сейчас не клюнет на человечинку, тем более – кабаны – да и отроки не урны, звериные повадки знают.
– Ну, отпущу Евдокима в воскресенье – пущай сходит, посмотрит.
Иван заворотил коня и, помахав пахарям, неспешно поехал к реке. Нет, не похоже, чтобы ребят задрал медведь – зверья в тех местах много, это верно, и зверь непуганый, но к самому озеру ни один зверь не подойдет – худое, поганое место – там и шалашик сладить вполне безопасно, о чем Гришка с Овдотием уж всяко знали. Так что, скорее всего, поймали рыбы изрядно, да теперь мучаются – коптить долго, а выбросить жалко. Ничего, Евдоким придет, поможет.
Захара Раскудряка у рядка не было, как пояснил Онфим – вместе с Хевронием уехали в город за кузнечным товаром. Онфим, стало быть, остался за старшего, чем был явно горд и по-хозяйски прохаживался между лавками. Правда вот, командовать-то ему было по сути некем – кроме него самого да одноногого деда Харлампия в рядке никого не было – сев! – так что и все лавки были закрыты, лишь на дощатом прилавочке разложен нехитрый товарец: сети, гвозди, деревянная посуда да те же игрушки.
– Да-а, – насмешливо протянул Иван. – Ассортимент почти как в глухом деревенском сельпо – водка, селедка, соль.
– Соли нету пока, господине, – обернувшись, Онфим с сожалением покачал головой. – Дорого. Ну, может, Захар сегодня в городе подешевле найдут. А водка… Что-то не знаю такого товару.
– Зелено вино, – пояснил Раничев. – Да это я так, пошутил.
Приказчик задумался, почесал затылок и, вдруг улыбнувшись, радостно возопил:
– Да ведь ты, боярин-батюшка, хорошее дело подсказал! А что, если нам тут вино продавать? Ну не вино – опять же, дорого да накладно – а бражку, медок, пиво. Тут же и пироги, и щи, и…
– Да, – засмеялся Иван, – тогда уж точно, ни один струг мимо не пройдет… ежели конкуренты не пронюхают.
– Кто?
– Да монахи… Эвон, на том бережку не они ль копошатся? Чего-то строят, видать.
Онфим ухмыльнулся:
– Во прошлое лето ихний рядок там сгорел – молонья попала. И поделом! Монаси молиться должны, а не торжище вести алчно!
Приказчик вдруг замер, посмотрев на реку. Иван обернулся, проследив за его взглядом. На реке, из-за излучины, показался большой струг с красным квадратным парусом, затем – и второй струг, поменьше, за ним – третий.
– Караван! – с придыханием произнес Онфим. – Ордынцы или иранцы. С Итиля-реки идут, а то – и с Хвалынского моря. В Угрюмов путь держат. Ого! Кажись, сворачивают! Точно, сворачивают… Эй, Харлампий, а ну, давай-ко, весь товар, какой есть, выкладем.
Приказчик и дед засуетились, а Иван, отойдя к коню, смотрел, как величаво-медленно приближается к берегу тяжелое торговое судно. Вот убрали парус – струг пошел по инерции и, казалось, вот-вот сейчас ударится носом в причал. Однако, похоже, на судне был опытный кормщик – не доходя до причала, струг медленно повел украшенным позолотой носом влево и мягко причалил бортом. Выскочившие на мостки матросы забегали, принимая концы. Остальные суда – помельче – остались стоять у излучины.
Раничев уселся в седло и неспешно поехал к реке.
Со струга спустили сходни – широкие, даже с перильцами, – по которым спустился какой-то толстяк в прошитом золотой нитью халате из нежно-зеленого переливчатого шелка, подпоясанном красным атласным поясом, рыжая – скорее всего, крашеная хной – борода толстяка важно топорщилась, на голове был повязан тюрбан. В окружении трех тощих людишек, одетых куда более скудно – видимо, приказчиков, – важный толстяк прошел по причалу к берегу и, увидев Ивана, застыл и поклонился:
