Брут кашлял и отмахивался от пистолетного дыма. Я тоже кашлял, но не замечал этого.
- Конец строки, - резюмировал Брут. Голос его был спокойным, но в глазах безошибочно читалась растерян-ность.
Я посмотрел вдоль коридора и увидел, что Джон Коффи сидит на краю своей койки. Руки снова сложены меж-ду колен, но голова поднята, и вид совсем не больной. Он слегка кивнул мне, и, к своему удивлению, как в тот день, когда я протянул ему руку, я кивнул в ответ.
- Что же нам делать? - причитал Харри. - О Боже, что мы будем делать?
- А ничего мы не можем, - произнес Брут все тем же спокойным голосом. - Нас повесят, правда, Пол?
Мой мозг начал соображать очень быстро. Я посмотрел на Харри и Дина, глядевших на меня, словно перепуганные дети. Я посмотрел на Перси, стоявшего, опустив руки и открыв рот. Потом - на своего старого друга Брутуса Ховелла.
- С нами все будет в порядке.
Перси наконец начал кашлять. Он согнулся вдвое, уперев руки в колени, его почти тошнило. Лицо стало наливаться кровью. Я открыл было рот, чтобы приказать остальным отойти, но ничего сказать не успел. Он издал звук, напоминающий нечто среднее между отрыжкой и кваканьем, и выпустил изо рта облачко чего-то черного и струящегося. Оно было вначале таким густым, что на секунду голова Перси скрылась в нем. Харри произнес "Господи, помилуй", слабым и влажным голосом. Потом облачко побелело и стало похожим на свежевыпавший снег, мерцающий под январским солнцем. Через секунду все исчезло. Перси медленно выпрямился и опять невидяще уставился в дальнюю точку Зеленой Мили.
- Мы ничего не видели, - сказал Брут, - так, Пол?
- Да. Я не видел, и ты тоже. А ты Харри?
- Нет, - ответил тот.
- Дин?
- Видел что? - Дин снял очки и стал протирать. Я думал, он выронит их из трясущихся рук, но он удержал.
- Видел что - это хорошо. Это то, что надо. А теперь слушайте, парни, своего вожатого и сделайте правильно с первого раза, потому что времени мало. История проста. Давайте не усложнять ее.
3
Обо всем этом я рассказал Джен утром, часов в одиннадцать, я чуть не написал "на следующий день", но день-то был тот же самый. Без сомнений, это был самый длинный день в моей жизни. И я довольно под-робно о нем рассказал, закончив тем, что Вильям Уортон завершил свою жизнь, лежа на койке, простреленный в нескольких местах пулями из пистолета Перси.
Однако это не совсем так. На самом деле последнее, что я описал, черные мушки, вылетевшие из Перси, или не мушки, не знаю, что это было. Об этом трудно рассказывать, даже своей жене, но я рассказал.
И пока я говорил, она принесла мне черного кофе - по полчашки, потому что руки у меня дрожали так сильно, что целую я бы непременно расплескал. Когда я закончил рассказ, руки уже дрожали меньше и я мог даже чего-нибудь съесть - яичницу или суп.
- Нас спасло только то, что практически не пришлось врать.
- Да, просто кое о чем не сказали, - произнесла она и кивнула. Так, мелочи вроде того, как вы вывезли приговоренного убийцу из тюрьмы, как он вылечил умирающую женщину и как потом довел Перси Уэтмора до сумасшествия - чем? - тем, что выплюнул чистую опухоль мозга ему в горло...
- Я не знаю, Джен. Только знаю, что если ты станешь продолжать в том же духе, то либо будешь доедать этот суп сама, либо выльешь его собаке.
- Извини. Но я ведь права, так?
- Да, - сказал я. - Но только наш поход нельзя назвать ни побегом, ни увольнением, скорее это "командировка". Но даже Перси не сможет об этом рассказать, если он вообще когда-нибудь придет в себя.
- Если придет в себя... - эхом отозвалась она. - Насколько такое возможно?
Я покачал головой, показывая, что не имею понятия. Но я представлял себе: я был почти уверен, что он не придет в себя ни в 1932-м, ни в 1942-м, ни в 1952-м. В этом я оказался прав. Перси Уэтмор оставался в Бриар Ридже, пока тот не сгорел до тла в 1944-м. Семнадцать человек погибло в пожаре, но Перси среди них не было. Такого же молчаливого и отрешенного (я выучил слово, которым определяется это состояние, - ступор, кататония), его вывел один из охранников задолго до того, как огонь дошел до его крыла. Перси перевели в другое место, я не помню названия, да, наверное, это и не важно, и он умер там в 1965-м. Насколько я знаю, последними словами, которые он вообще произносил в жизни, были те, когда он сказал нам, что мы можем отметить его на выходе... если не хотим объяснять, почему он ушел так рано.
Ирония оказалась в том, что нам почти ничего объяснять и не пришлось. Перси сошел с ума и застрелил Вильяма Уортона. Это мы и сказали, и каждое слово было правдой. Когда Андерсон спросил Брута, как вел себя Перси перед выстрелами, Брут ответил одним словом: "Тихо", и тут я пережил ужасный момент, потому что испугался, что рассмеюсь. Ибо это тоже правда: Перси вел себя тихо, поскольку большую часть смены его рот был заклеен клейкой лентой и он мог только мычать.
Кэртис продержал Перси до восьми утра, Перси молчал, как индеец из табачной лавки, но вид у него был жуткий. К тому времени пришел Хэл Мурс, суровый, уже знающий обо всем и готовый вновь приступить к работе. Кэртис Андерсон тут же сдал ему дела с таким облегчением, что мы все это почувствовали. Испуганный, взвинченный человек исчез, это был снова начальник Мурс, он решительно подошел к Перси, взял его за плечи своими крупными руками и сильно встряхнул.
- Сынок! - закричал он в бессмысленное лицо Перси - лицо, начавшее уже размягчаться, как воск. - Сынок! Ты меня слышишь? Скажи мне, если слышишь! Я хочу знать, что здесь произошло!
Конечно же, Перси ничего не сказал. Андерсон хотел разделаться с Перси: обсудить, как лучше уладить это дело, имевшее явно политическую окраску, но Мурс отложил разговор с ним на время и потащил меня на Милю. Коффи лежал на койке, отвернувшись лицом к стене, ноги болтались, как всегда, до земли. Казалось, что он спит, и, наверное, правда, спал... хотя он не всегда был таким, как казался, мы потом это узнали.
- То, что произошло у меня дома, как-то связано с тем, что случилось здесь, когда вы вернулись? - спросил Мурс очень тихо. - Я прикрою вас, как смогу, даже если это будет стоить мне работы, но я должен знать.
Я покачал головой. Когда я говорил, то тоже понижал голос. В блоке сновало больше десятка следователей. Один из них фотографировал Уортона в камере. Кэртис Андерсон повернулся в ту сторону, и на время нас видел только Брут.
- Нет, сэр. Мы доставили Джона обратно в камеру, потом выпустили Перси из смирительной комнаты, куда затащили его в целях безопасности. Я думал, он станет кипятиться, но он был спокоен. Только попросил вернуть пистолет и дубинку. Больше ничего не сказал, просто вышел в коридор. А потом, когда дошел до камеры Уортона, достал пистолет и давай стрелять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
