Я, может быть, представляю сейчас вещи с мрачной стороны, но каждый раз, когда мы читаем какую-нибудь молитву, она заставляет нас, если мы внимательны и честны, задаваться вопросом: каково мое положение? Что я знаю опытно? Насколько я знаю Бога лично, чтобы доверять Ему в этом отношении? И порой у нас может вырваться крик благодарности Богу за то, что Он, несмотря на наши сомнения, наше непонимание, больше того, несмотря на то, что мы от Него отворачиваемся, остается верен. Мне не раз указывали, что ответ на все вопрошания содержится в книге Откровения. Там есть отрывок, где описан весь ужас власти антихриста и смерть мучеников, и в конце времен мученики обращаются к Богу и говорят: Ты был прав в путях Твоих, Господи, и оправдано наше мученичество, оправданы наши страдания, оправдан ужас, через который мы прошли. Благословен Ты, Господи! (ср. Откр. 15:3). Но у кого из нас найдется достаточно веры, мужества, величия сердца произнести эти слова?
Я привел в качестве примера эту очень простую короткую молитву, которую читаю из год в год с чувством ликования и красоты и которая постепенно вызрела в моем опыте, в моем уме и сердце и стала для меня вызовом, – вызовом, который звучит на пороге Литургии. Она произносится священником во время ектеньи после слов «Благословенно Царство…» Это – самое начало.
Если мы возьмем утренние и вечерние молитвы (я уже об этом говорил и теперь только коротко повторю), то, читая их, мы пользуемся словами, повторяем мысли, разделяем чувства, которые принадлежат святым. Мы не можем полностью им уподобиться, но порой нечто улавливаем, переживаем зачаточно опыт, о котором рассказал святой, и тогда можем разделить с ним всю его молитву, потому что знаем: мы поняли достаточно для того, чтобы прочитать молитву целиком. Но порой, как мне кажется, мы обнаруживаем, что на деле это невозможно, потому что те молитвы, которые мы читаем утром, вечером, акафисты, каноны и т. д. выражают опыт жизни, опыт Бога, опыт о самом себе целого ряда святых, и нам нужно быть достаточно реалистичными, я даже не говорю, «достаточно смиренными», чтобы понимать: если нам удается отождествиться хотя бы с одной из этих молитв, мы должны благодарить за это Бога. Но можно ли отождествиться с 10–12 молитвами, которые составляют вечернее и утреннее правила? Можно ли уподобиться по очереди святому Иоанну Златоусту, святому Василию Великому и многим другим святым и сказать: да, я вмещаю их всех? Нет, нельзя. Поэтому нам необходимо, когда мы читаем эти молитвы, читать их вдумчиво, с пониманием. Нужно взять одну фразу и сказать себе: ее я могу произнести изнутри своего малого опыта, но всем сердцем и умом. Возможно, мне недоступна вся ее глубина, возможно, когда-нибудь я открою такую глубину, о которой сейчас даже не подозреваю, но то, что я постиг, да, с этим я могу отождествиться. А следующую фразу я действительно не понимаю. Я могу обратиться к этому святому и сказать: «Вот твои слова. Мне в самом деле непонятен опыт, который лежит в их основе, но я им верю, поэтому повторю их, а ты помолись со мной и принеси их Богу, потому что это твой опыт, в который я стараюсь погрузиться. Это твой опыт, который, быть может, подхватит меня на мгновение, как воды реки подхватывают и несут маленькую лодку».
Но есть вещи, которые мы не можем повторить за святым искренне, и тогда нам нужно честно обратиться к Богу и сказать: «Господи, этот святой: святой Василий, святой Иоанн, святой Метафраст, святой Симеон Новый Богослов или какой другой знал: то, что он говорит, – истинно. Я этого не знаю». Порой будет лучше, если мы скажем: «Я не могу произнести эти слова, потому что в моих устах это прозвучит ложью». Порой можно сказать Богу: «Я прочитаю эти слова, потому что верю: в них содержится истина и, быть может, они дойдут до меня и преобразят меня внутренне». Но мы не можем читать их просто потому, что они написаны.
Чтобы показать, какое действие могут производить слова молитвы, я расскажу вам об одном случае, который пришлось пережить в нашем приходе. У нас в хоре пел пожилой человек. У него был чудный бас, но в какой-то момент он заболел, попал в больницу, и у него обнаружили рак. Я навещал его каждый день, и с каждым днем он угасал. Однажды, когда я пришел, сестра милосердия мне сказала: «Какой сегодня несчастный день: он без сознания, так что вы даже не сможете с ним помолиться, но что еще хуже – его жена и дочь, которые были в отъезде все это время и не могли приехать, наконец прибыли сегодня, и они не могут с ним проститься». Я пошел их повидать. Жена и дочь сидели вместе по одну сторону кровати. И я подумал: если все молитвы, которые он пел, проникли в его глубины, переплелись со всем его существом, то они должны его вернуть. Я встал на колени и начал петь (так несовершенно, так жалко!) песнопения Страстной и Пасхи. И пока я пел, можно было видеть, как в нем поднимается жизнь, и настал момент, когда он открыл глаза. Я сказал ему: «Ваша жена и дочь пришли проститься с вами, посмотрите налево». Он повернул голову, увидел их, они поцеловались, простились, и потом я ему сказал: «А теперь идите с миром», и он снова погрузился в бессознательное состояние и умер. Слова, которые он пел в течение всей своей жизни, слова, которые доходили до него разными путями и в разную меру, так переплелись с его душой и со всем его существом, что даже в моем несовершенном исполнении вернули его на землю.
Этим я хочу сказать, что даже если мы не способны усвоить каждое слово молитвы, нам необходимо вчитываться, вчитываться внимательно, вдумчиво, всем сердцем и умом, стараясь понять. И время от времени в течение дня вспоминать ту или другую фразу и спрашивать себя: что она на самом деле означает? Какое это имеет ко мне отношение? Что я говорю Богу, когда повторяю вслед за святым слова, которые составляют его молитву? И постепенно через слова, через образы, сопереживая опыту, который ограниченным образом выражен в молитвах, быть может, нам удастся перерасти себя и углубить свое знание о Боге.
И здесь я хочу повторить то, о чем говорил раньше: молитвы, которые мы читаем по-английски или на церковно-славянском, практически все изначально были написаны на другом языке, и наш перевод мог сузить их смысл. Поэтому нам нужно начинать с того, чтобы читать эти слова и позволить им, какие они есть, проникать в наш ум и сердце, а после этого задаться вопросом: что они означали для людей, которые составили эти молитвы? Что они означали на языке, на котором молитвы были написаны? Я дам вам пример. Мы молимся молитвой Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сын Божий, помилуй меня, грешного». Это – совершенная молитва, но в оригинале она звучит не просто «меня, грешного», а «грешника – меня»[17].
Я не знаю, заметите ли вы сразу разницу, но «меня, грешного» значит, что я, один из многих-многих-многих грешников, взываю к Тебе. Если я скажу «грешника – меня», это означает, что я – самый неверный, самый негодный из всех, потому что мне было так много дано, а я так мало на это отзываюсь. В каждой молитве есть слова, которые изначально имели иной смысл, иной оттенок, и поэтому мы не должны быть пленниками слов, которые употребляем. Если, произнося слова, принадлежащие тому или другому святому, мы ощущаем скованность, ощущаем, что за ними стоит нечто большее, то постараемся собрать весь наш бедный, но все-таки подлинный опыт и понять, чту именно за ними стоит.
Думаю, на этом я закончу, и в следующий раз мне хотелось бы продолжить наш поиск смысла и истины и обратить ваше внимание на начало Книги Бытия и на другие отрывки из Священного Писания, потому что они порой сообщают нам нечто чрезвычайно важное через то разнообразие мнений, которое Отцы Церкви предлагают в своих комментариях.
4. Божья любовь[18]
Я собираюсь провести одну или две беседы, которые могут показаться спорными, и мне хотелось бы предварить их тем, что я уже рассказывал некоторым из вас. Несколько месяцев назад я получил письмо из монастыря в России. В нем говорилось: «Нас предостерегают против богословия западных православных богословов. Трое из них представляют особую опасность для наших душ. Имена двоих мы знаем и знаем, кто они. Это отец Александр Шмеман и отец Иоанн Мейендорф[19]. Мы не знаем, кто третий. Не могли бы вы нас просветить: его имя Антоний Блум».
Я не смог предоставить достаточно убедительные сведения этим людям, и то, о чем буду говорить сегодня, возможно, вызовет подобную реакцию, потому что я собираюсь поставить некоторые вещи под вопрос или, по крайней мере, показать, что к ним можно подходить по-разному В моей последней беседе (вы, может быть, ее не помните) я постарался показать, как опыт святых, выраженный в молитвах, которые мы унаследовали от них, ставит нас под вопрос. Каждая прочитанная молитва принуждает нас спросить: «Могу ли я произнести эти слова честно, то есть из глубины своего собственного опыта, правдиво и искренне? Могу ли я прочитать их с убеждением, потому что они сообщают о том, что мне уже известно, или потому что я им доверяю?» Относительно каких-то отрывков мы можем сказать: «Если святой так думал и таким образом выразил свой опыт Бога, это – правда. И хотя из собственного опыта я этого не знаю, я могу произнести эти слова из доверия к нему, стараясь найти в своем собственном духовном опыте, в своих мыслях нечто приближающееся по глубине и величию к тому, что он говорит».
