— Зачем зря наговаривать на себя. Война — не игра в солдатики: всюду поджидают неожиданности. Командир батальона так не скажет. Будем и здесь помогать ему решать общую задачу.
— А все-таки не так я думал воевать на правобережье…
— По-разному еще придется, Владимир Васильевич, — спокойно заметил Князев, вставляя в автомат новый диск. — Правобережная Украина большая. Сейчас самое главное для нас — устоять и как можно больше сил оттянуть на себя.
— Это-то мне поня-атно…
Белов замолчал.
Сергей взглянул на него — Белов смотрел в сторону плацдарма. Большие серые глаза его погрустнели, губы сложились в робкую, какую-то детскую, задумчивую улыбку. И так непривычно было парторгу видеть своего друга в расслабленном, печальном настроении, что он ни о чем не спросил его. Без слов было ясно, о чем думает Владимир, как он завидует товарищам, к которым не сумел привести свою роту.
Некоторое время они стояли рядом, прикасаясь друг к другу плечами, и смотрели на далекий, озаряемый вспышками разрывов плацдарм, где были свои, где кипел жаркий бой…
Наступал трудный, страдный и страшный день.
4. Обстановка усложняется
Начинало светать. Слабо обозначились контуры близлежащих предметов — крупных камней, кустарников, отдельных деревьев.
Вся седьмая рота работала. Не отставали от бойцов и командир с парторгом. Белов уже успел углубить свой окоп и теперь тщательно отделывал бруствер. Энергично орудовал лопатой и старший лейтенант. Он был на пол-головы ниже Белова, но не уступал тому в силе. Легкость, с которой Князев вонзал лопату в землю, показывала, что он был неплохим спортсменом. Парторг работал раздетым, шинель и автомат лежали в стороне, на дне траншеи. Большой, синевато-красный шрам, пересекший щеку от уха до шеи, заметно портил красивое, немного осунувшееся потное лицо Князева. На его изрядно выгоревшей гимнастерке поблескивал орден Красного Знамени и медаль «За отвагу».
Время от времени, делая перерывы в работе, они поочередно всматривались в окружающую местность.
— Паршиво еще видно, но, можно сказать, позиция нами занята неплохая. Потрудились фрицы за наше здоровье.
— Хорошенькое дельце. Если б мы не захватили траншею, туговато пришлось бы, это точно.
— Не доделали, чёрт бы их драл… Кого послал связным к командиру полка?
— Кушко. Проворный хлопец, доползет.
Они разговаривали без тени какой-либо тревоги, словно находились на обжитом НП полка, словно сейчас им было совсем не туговато. Окончив отделку окопа, Белов своим обычным, неторопливым, крупным шагом отправился в первый взвод. Через несколько минут и парторг пошел к бойцам.
Рота редкой цепочкой рассредоточилась по всей траншее, и везде шла молчаливая, напряженная работа. Того бодрого, жизнерадостного настроения, какое отметил парторг ночью, при высадке на вражеский берег, уже не было. Но не чувствовалось и упадка. Люди понимали, в каком положении они находятся, понимали, что теперь все зависит от них самих, и ночное, несколько бездумное оживление сменилось суровой сосредоточенностью и скрытым упорством. Это упорство видел парторг и в изуродованном лице Исакова, размашисто кидавшего наверх полные лопаты земли, и в тщедушном Васине, любовно отделывавшем свой окоп, и в присмиревшем Духовном. Даже у тяжелораненых, лежавших в углубленных окопчиках, замечал парторг это суровое упорство. Он шел по траншее, задерживаясь возле каждого бойца, шутил, давал совет, как лучше оборудовать окоп, или рассказывал о бое на большом плацдарме.
Старший сержант Круглов, завидев парторга, встал было по стойке смирно, но Князев сказал добродушно:
— Не тянись, делай свое дело.
Осмотрев почти готовую позицию, щуря свои цепкие, острые глаза, похвалил:
— Молодчина. И камни толково пристроил. А вот здесь надо расчистить, — он показал на правую сторону окопа. — Отсюда плохо просматривается местность, а атаки жди с любой стороны.
— Понятно, товарищ парторг. Это я разом. Окоп углублю, а после примусь за бруствер…
— Тоже верно. — Князев вспомнил, как умело, по-хозяйски, распоряжался старший сержант на плоту, и подумал: «Этот и здесь в грязь лицом не ударит». — Сколько патронов у тебя?
— Патрончики имеются: два диска своих, два у товарища взял, — Круглов указал глазами на выбывшего из строя бойца. — Да в вещевом мешке сотни две наберется.
— Гранат сколько?
— Вот этого маловато: три лимонки, три таких, одну израсходовал еще при атаке, — старший сержант вздохнул и добавил: —Жаль, не знал, что дружок туда же бросил. Одной хватило бы.
— Ничего. В следующей атаке учтешь… А как у бойцов в твоем взводе — есть припасы?
— Бедновато, товарищ парторг.
— Экономить надо… Ну доканчивай, да взвод проверь хорошенько. У тебя меткий глаз.
Князев пошел дальше вдоль траншеи. Заметив в конце ее раненого ефрейтора и Веру Казакову, направился к ним.
Ефрейтор полулежал на дне окопа, походившего на небольшой открытый сверху блиндаж. Вера перевязывала ему ногу. Он был бледен, густая щетина покрывала его впалые щеки.
— Что, дружище, — Князев присел около ефрейтора на корточки, — снова вывели тебя из строя?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — с некоторым задором ответил Ануфриев и погладил вытянутую ногу, на которой Вера оправляла повязку. — Ходить, верно, нельзя, покалечил фриц. Но вот сестрица, спасибо ей, здорово меня обработала. Так что стрелять смогу, товарищ старший лейтенант.
С этими словами ефрейтор, опираясь одной рукой на ящик из-под патронов, а другой на автомат, с силой рванулся, желая встать.
— Лежи, лежи, голубчик, — удержала его Вера. — Знаем, сила у тебя есть и стрелять ты сможешь. А пока полежи.
На бруствере траншеи часто защелкали хлопки разрывных пуль, послышался тревожный клекот пулемета, сначала одного, потом второго и третьего. Князев выпрямился, снял с шеи автомат.
Это был очередной огневой налет — немцы регулярно беспокоили ими гвардейцев. Но сейчас в огневом шквале появилось и кое-что новое — разрывы гранат. Они доносились с левого фланга, где перед траншеей валялось много крупных камней: очевидно, немцы сумели скрытно просочиться к этим камням. Князев осторожно выглянул из окопа. Еще не рассвело, но уже видна стала главная траншея немцев. Она проходила гораздо ближе, чем предполагал Князев.
Ануфриев снова сделал попытку подняться, но парторг сказал:
— Не вставай, Ануфриев. Атаки нет. Шум просто.
Однако шум этот встревожил парторга, он поспешил в левый конец траншеи. Здесь Князев застал уже Белова. Командир усилил оборону угрожаемого участка тремя бойцами из взвода Сотникова и самого старшину передвинул поближе.
Вскоре огонь врага несколько ослабел, гранатные разрывы на левом фланге тоже прекратились: гвардейцы умерили прыть чересчур ретивых фашистов, близко подобравшихся к траншее.
Но затишье оказалось кратковременным. Оно сменилось сильным огнем пулеметов и автоматов. Гитлеровцы начали бросать и ручные гранаты, которые, правда, не долетали до траншеи. Дым и пыль, взвихренные разрывами, еще не успели рассеяться, как послышалась команда Белова:
— Приготовиться к отражению атаки!
Светало. Местность уже просматривалась лучше. Белов видел, как гитлеровцы торопливо вылезали из-за укрытий, из траншеи и, прижимаясь к земле, устремлялись в атаку.
Как и предполагал командир роты, фашисты наносили удар с левого фланга. Неровная поверхность делала это направление более благоприятным для них, позволяя безнаказанно накапливаться для броска. К тому же расстояние здесь между траншеями было несколько меньше.
Если бы понаблюдать за атакой со стороны, то можно было бы увидеть странную картину: немцам, как на учебных занятиях, была предоставлена полная возможность спокойно выбраться из окопов, развернуться в цепь. Вот они с криком и шумом, беспорядочно стреляя из автоматов, пробегают десять, двадцать, тридцать метров. Уже видны их потрепанные шинели, зеленые каски. Бег их делается все стремительнее, кажется, они совсем уже близки к цели, кажется, ничто уже не остановит их, некому остановить…
Но в последний момент прокатилась долгожданная короткая команда: «Огонь!». И сразу ожила, казалось бы, пустынная траншея, шквал огня хлестнул по атакующим, и цепь их расстроилась, начала редеть, оставляя за собой черные комочки упавших солдат. Некоторое время гитлеровцы продолжали двигаться по инерции и, не добежав двух — трех десятков метров до траншеи, залегли.
Не ожидая, пока окончательно захлебнется первая атака, немцы бросили в том же направлении свежий взвод пехоты. Одновременно еще один взвод по-пластунски, всячески маскируясь на местности, стал приближаться к траншее с правой стороны.
— Изготовьсь! — услышала Вера резкий голос ротного. У нее не было своего окопа, и она занимала позицию там, где заставала ее атака. На этот раз Вера оказалась около Ануфриева. Она увидела, как ефрейтор, забыв о ране, вскочил было, но, ступив на больную ногу, весь как-то неестественно изогнулся.
