так. И история Леви, и теория Деборы выглядели правдиво лишь в том случае, если Дуглас Хофштадтер — какой-то легкомысленный, не очень умелый шутник. Однако все факты, которые я о нем собрал, говорили об обратном. В 2007 году корреспондент
The New York Times Дебора Соломон брала у него интервью и задала несколько провокационных вопросов. В своих ответах профессор показал себя весьма серьезным, а иногда даже нетерпеливым человеком.
Вопрос: После публикации книги «Гедель, Эшер и Бах» в 1979 году вы стали известным. В университетском бестселлере вы отразили параллели между интеллектом Баха, М. К. Эшера и математика Курта Геделя. В вашей новой книге «Я — странная петля», на мой взгляд, вы в первую очередь интересуетесь собственным интеллектом.
Ответ: Новая книга гораздо проще. Не такая безумная и менее смелая, наверное.
Вопрос: Вы знаете толк в том, как прорекламировать книгу.
Ответ: Нет, не знаю. Мне просто интересны вопросы сознания и души. Благодаря этому и появилась новая книга.
Вопрос: В Wikipedia пишут, что ваши книги вдохновили многих студентов начать карьеру в сфере кибернетики и искусственного интеллекта.
Ответ: Я не интересуюсь компьютерами. Эта статья содержит массу неточностей, что меня немного расстраивает.
И все в таком духе. Я выяснил, что работы профессора появились на свет в результате двух неврологических трагедий. Когда ему было 12, выяснилось, что его младшая сестра Молли никогда не будет ни говорить, ни понимать язык. «Тогда меня весьма интересовал вопрос работы своего ума, — поведал Хофштадтер журналу TIME в 2007 году. — После злополучного диагноза Молли мой теоретический интерес обрел связь с реальным миром. Жизненные обстоятельства заставили меня начать размышлять о работе мозга, о человеческом „Я“ и о том, как мозг определяет личность человека».
Позже, в 1993 году, его жена Кэрол умерла от опухоли головного мозга. Тогда их детям было два года и пять лет. Это горе буквально выбило землю у него из-под ног. В книге «Я — странная петля» он утешается мыслью, что супруга живет в его собственном сознании. «Я думаю, что некоторый след ее внутреннего мира, душевного света или ее „Я“ — называйте как хотите — остались во мне, — признался он в интервью Scientific American в 2007 году. — И этот след ее самой, ее души, если угодно, сохраняет силу. Я должен подчеркнуть: грустная правда о материи такова, что у меня сохранилась весьма слабая копия — словно снимок с плохим разрешением, к тому же размытый… Он не в состоянии вытащить жало смерти. Я признаю, что не могу сказать: „И не важно, что она умерла, она продолжает жить в моей голове“. Хотелось бы, но не могу. Но хоть какое-то утешение это приносит».
Ничто из этого не напоминало человека, способного завести у себя в доме целый гарем из француженок, да еще и создать непонятную головоломку из десятка книг, анонимно разосланных ученым по всему миру.
Я решил отправить Хофштадтеру электронное письмо и спросить, есть ли хоть слово правды в истории Леви Шанда о найденных под мостом книгах и француженках в квартире знаменитого профессора. Вышел на прогулку, а когда вернулся, меня ждал такой ответ:
«Уважаемый мистер Ронсон,
Никакого отношения к упомянутой вами книге „Бытие или ничто“ я не имею, кроме того, что упомянут там. Я просто жертва розыгрыша.
Да, Леви Шанд действительно приходил ко мне и передал несколько экземпляров книги, а все остальное, что он сказал, — чистая выдумка. В гостиной в тот момент моя дочь занималась французским со своим учителем. Может быть, именно их беседу услышал мистер Шанд. К тому же дома с детьми мы разговариваем по-итальянски — и, насколько я знаю, мистер Шанд мог принять итальянский за французский. Но самое главное во всем этом то, что „дома, заполоненного прекрасными француженками“, у меня совершенно точно нет, это полная чепуха. Скорее всего, ему хотелось, чтобы его история звучала таинственно и эффектно. Какой позор, что подобные люди не стесняются выкладывать всякую ерунду в интернет.
Искренне Ваш, Дуглас Хофштадтер».
Я ответил, что в рассказе действительно много сомнительных моментов — не только с гаремом, но и с самой коробкой книг под железнодорожным виадуком, которую нашел Леви Шанд. Может быть, он сам и является автором «Бытия или ничего»? На это Хофштадтер ответил:
«Я более чем уверен, что мистер Шанд не является автором этой небольшой белой книжечки. Ее мне прислал сам автор в количестве 80 штук (70 на английском и 10 на шведском). Они и сейчас лежат нетронутые в моем кабинете. До того как мне их прислали, я получил серию очень загадочных открыток на шведском (все прочитал, хотя не особо внимательно, и все они были бессмысленными). Разумные люди обычно не начинают общение с другим человеком с помощью разрозненных, странных зашифрованных сообщений.
Дальнейшие события были еще более запутанными: сначала мне прислали несколько экземпляров книги, потом — еще 80 штук прямо в офис. После этого появились те, что были найдены под мостом на территории университета, где я работаю. А после экземпляры стали приходить по всему миру людям, которые заняты в самых разных областях — искусственный интеллект, биология и так далее. И затем появляются странные, вырезанные ножницами слова и приклеенная записка, адресованная мне. Все это полное безумие. Я мог бы рассказать еще очень многое, но у меня нет времени.
Я много раз встречался с людьми, которые умны, психически неуравновешенны, с людьми, которые считают, будто разгадали тайну Вселенной. Этот конкретный случай для меня исключительно прозрачен, потому что, очевидно, связан с исключительной одержимостью».
Далее Дуглас Хофштадтер сообщил, что в этой загадке действительно есть отсутствующее звено, но получатели все не так поняли. Они считали, что затея была гениальной и рациональной, потому что сами они были талантливы и рациональны, ведь мы, люди, склонны думать, что окружающие похожи на нас. Но недостающим звеном был тот факт, что автор — псих, поэтому книгу невозможно расшифровать.
«Петер Нордлунд?» — подумал я.
Может ли он быть единоличным организатором всего происходящего? Однако и этот вариант виделся мне маловероятным. Успешный человек, знаменитый врач-психиатр, химик, который специализируется на белковых соединениях, что бы это ни значило, консультант в компании, занимающейся биотехнологиями и разработкой лечебных белков, — и чтобы он был исключительно одержимым психом, как сказал Хофштадтер?
Но тем же вечером в 7 часов, когда я встретился с Петером Нордлундом, быстро стало очевидно, что именно он
