Наконец-то обеденный перерыв. Бригада сидит в тени, на досках. Шуршат бумагой с завтраками, смеются.
У меня завтрака нет. Тоня приготовила мне его, уложила в прозрачный мешочек. Но я забыла его в тумбочке. И деньги тоже. В животе бурчит от голода. Надо терпеть, ничего не поделаешь.
Пошла к воротам. Села на скамеечку. Там, на досках, шумели, хохотали, взвизгивали девчата. Им хорошо. Они не устали. Они все вместе. У них есть хлеб, помидоры, огурцы. При воспоминании о еде рот мой наполнился спюной, глаза — слезами, а душа — горечью.
«Только не плакать! Только не плакать!» — твержу я, растирая натруженные, грязные руки.
— Ну, что убежала? — спросил полный дружелюбия голос.
Славка. Стоит и улыбается.
Как сделать, чтоб не дрожали губы?
— Если ты назвался смелым…— с беззлобной иронией пропел Славка. Сел рядом. Взял и стал рассматривать мою красную ладонь.— Натерла маленько. Ничего, потрудится хорошенько и будет, как моя! — Он хлопнул своей твердой ладонью по моей, ноющей, потянул меня за руку:—Пошли!
Я отрицательно затрясла головой.
— Поесть не взяла? — понимающе улыбнулся Славка.— Не беда. Пошли!
Есть хотелось нестерпимо, но все-таки я гордо замотала головой.
— Дурочка,— сказал Славка очень ласково.— При нашей работе разве можно не евши?—Взял меня за обе руки, потянул вверх.— Ах, ты сопротивляться? Ишь какая бойкая! Ну, пойдешь ногами или донести?
Глаза-щелочки смеялись возле самых моих глаз. Этот донесет. Запросто. Вон какие у него железные руки!
Шмыгая носом, я пошла.
А у них на досках расстелены газеты. Горкой лежат помидоры, огурцы, яблоки. Бутерброды свалены в кучу. По кругу ходят две кружки с молоком. Настоящая коммуна!
Славка дал мне бутерброд, налитый соком огромный помидор. Расма протянула ему кружку.
— На, попои. Как в детском садике,— смотрела на меня, смеялась. А глаза холодные. В глазах не было улыбки.
Ганнуля толкнула ее локтем в бок.
— А что? — невинно спросила Расма.— Надо же проявить заботу о людях! Славка у нас один за всех.
Славка будто и не слышал ее слов.
— Ешь,— сказал он мне. Передал кружку.— Пей.
Откусила кусочек хлеба, запила молоком. На душе стало легче.
Но вот все съедено. Обеденный перерыв еще не кончился. Все улеглись здесь же, на досках. Легла и я. Смолистый аромат от досок кружил голову. Смотрела в небо. Редкие белоснежные облачка неподвижно висели где-то высоко-высоко.
— После обеда,— сказал Петя Грачев,— половина девчат на фундамент! — Он неправильно сделал ударение, но я не осмелилась его поправить. Да и лень. Пусть будет фундамент, какая разница?
— Кого послать? — спросила Ганнуля. Петя медленно перечислил имена.
— И новенькую,— завершил он.— Пусть с камнями понянькается.
Можно представить, что это такое, раз все смеются! А Петя толкнул меня, спросил:
— Тебя как звать-то, новенькая?
— Рута.
— Хочешь, Рута, с камнями понянькаться? — засмеялся бригадир.
Мне все равно — камни так камни, мусор так мусор. Только бы не сейчас, а немножно погодя.
Все-таки они чуточку движутся, облачка. Прижмуришь ресницы, и они плывут, плывут… Исчезают куда-то. Наверно, это я дремлю…
— Подъ-ем! — нараспев, громко скомандовал Петя.
Вздрогнула, приподнялась.
…Глубокая, свежевырытая траншея, по краям обшитая досками — опалубкой. На дне траншеи скапливается вода. Чавкают, выхлебывая ее, насосы. Парни в резиновых сапогах — на дне траншеи. С вибраторами в руках. Самосвал за самосвалом подъезжают, поднимают кузова и валят в траншею похожий на серую грязь бетон. А мы, девчата,— только успевай, поворачивайся — бросаем камни в бадью. Сотни, тысячи камней. Не очень больших. Круглых, обкатанных. Острых, наколотых, наверно, из огромных валунов. Не успеешь наполнить бадью — кран подхватит ее, вывалит камни в траншею, на слой бетона. Только выпрямишься — кран уже волочет пустую бадью: кидайте снова, девчата. И так без конца. Таскать мусор — детская забава по сравнению с этим.
…Ползет бетонная каша… Мусор, мусор, мусор мельтешит перед глазами. Его сменяют камни — серые, красноватые, острые, круглые. Ломит спину — не повернуться. Ноют руки и ноги. Горят ладони.
— Не галдите! — шепотом унимает девчат Ганнуля.— Девка чуть живая пришла. Пускай спит.
— Подумаешь, заработалась! — с вызовом, громко отвечает Расма.
— А ты забыла, какая ты в первый день пришла? — спрашивает Ганнуля.— Ничего. Привыкнет.
Милая Ганнуля! И Петя тоже милый! Когда кончился этот адский труд под палящим солнцем — сентябрь, а как жарко! — Петя дружески подмигнул мне небесно-голубым глазом, сказал весело:
— Ну вот, Рута, это и есть бутобетонный[4] фундамент.
Неважно, что неправильное ударение. Важно, что это и мой фундамент!..
Молодой специалист
Целый месяц изо дня в день я делаю одно и то же: беру из кучи камень и бросаю его в бадью. Вот и все, чему я научилась. Не болит больше по утрам, как побитое, все тело. Даже Расма перестала называть меня маменькиной дочкой. За месяц мы сделали два фундамента (я тоже произношу это слово с неправильным ударением). На очереди — еще три. Ну, сделаем. Что дальше? Для меня лично что?
Таскать на носилках мусор, подносить раствор, доски, гвозди — все, что надо тем, кто имеет специальность? Я разнорабочая. Это для пущей важности так говорят. А правильней — чернорабочая. Самая низшая ступень на пути к моему призванию.
Раньше я направо и налево бросалась этим словом. Теперь Скайдрите нет-нет да и спросит с невинным видом:
— Ну, что же твое призвание?
Ей хорошо, она студентка. Ее учат. Меня никто ничему не учит. Только покрикивают:
— Быстрей, Рута!
— Шевелись, Рута!
А стоит мне запнуться или бросить камень мимо бадьи, тотчас Расма с издевкой комментирует этот факт. Да и другие то и дело говорят обо мне то ли с сочувствием, то ли с жалостью:
— Да непривычная же она!
Я из кожи вон готова вылезть, чтоб доказать: нет, я привычная. Всем доказать, особенно Славке Баранаускасу.
Сто раз я приходила в отчаяние, думала: «Уйду, поищу что-нибудь полегче». И всегда бывало так: я еще и мысль эту не додумала, а Славка уже смотрит, прищурив глаза, и насвистывает. Словно гипнотизирует меня этот свист. Сам же привел меня в бригаду, сам же больше всех сомневается!
…Да, трудный был месяц. А сегодня я выполняю ответственное задание: помогаю Пете составлять наряды. Строймастер наш болел-болел да и ушел на пенсию. У Петьки же образование, как он сам говорит, четыре класса и пятый — коридор. Зашился с нарядами.
Пошептался со Славкой, подошел ко мне, посмотрел, как я бросаю камни, глубокомысленно посмотрел: не иначе, опыт мой обобщает. Потом очень важно изрек:
— Кончим класть фундаменты, поставлю учиться. Хошь — на каменщика. Хошь — на штукатура. Хошь — на маляра,— просто передо мной ворота в рай открыл. Прибавил веско:— Заслужила. Зря я сомневался.
Если бы год назад мне сказали, что от таких слов я возгоржусь, я бы посмеялась: тоже мне—предел мечтаний. Теперь — я и сама этому удивляюсь — очень приятно, что я не сплоховала, не хуже других.
— У меня к тебе просьбица, Рута,— заискивающе сказал Петька.— Ты у нас грамотная. С аттестатом. Помоги с нарядами разобраться.
— Что же я в нарядах понимаю, Петя? Я их и в глаза не видывала.
— Вместе, вместе.— Петька хлопнул меня по плечу.— Надо же… Ребят же без зарплаты оставим…
И вот мы с Петей сидим над нарядами. Сначала я просто ничего в них не могла понять. Теперь разобралась, теперь бы и одна справилась. Но Петька считает своим долгом присутствовать. Курит папиросу за папиросой. В окошко смотрит. По мере того, как я откладываю готовые наряды в сторону, приобретает вид все более гордый: вот как у нас хорошо дело идет!
Сижу в тепле. Не надо «нянькаться» с камнями. Казалось бы, все хорошо. Но мне нехорошо. Стоит отложить в сторону наряд, глаза сами тянутся к окошку. Гляну — и становится нехорошо. Наши кладут фундамент. Девчата бросают камни. Ребят вижу только по пояс: опалубка поднялась над землей.
Ночью были заморозки — побелели крыши, остатки травы на стройплощадке стали курчавыми от инея и хрусткими. Листья на деревьях потемнели, свернулись. Чуть потянет ветром — летят на землю.
Славка сегодня первый раз надел стеганку. Другие ребята давно в них обрядились, а он все ходил в пиджаке. В стеганке он стал какой-то квадратный. Кажется, что голова у него растет прямо из плеч, без шеи. Настоящий медведь!
И топчется с вибратором на одном месте, совсем как медведь. Наверно, попался большой камень и Славка обминает вокруг него бетон. Смотрю на его коротко остриженный затылок, будто гипнотизирую: оглянись!
Нет, не чувствует, не оглядывается. Мне стало стыдно: все работают, а я… Я ведь тоже работаю. Камни в бадью легче бросать, чем высчитывать бесконечные кубометры кладки и умножать их на рубли с копейками. Но все равно гляжу в окошко, и как-то стыдно мне перед нашими. Скорей бы уж кончить!
