вернетесь.
Сглотнув, я покосилась на братьев. Плохо их отец знает, а то бы уже догадался, что рисковать своими шкурами те не будут. Из-за дома вышла мама. Сутулая, с грязным некогда белым платком на голове. Худая. Ее руки были до того костлявыми, что порой мне казалось — об косточку на ее запястье можно было легко уколоться. Она несла две корзины, из которых торчала ботва молодой моркови.
Ноша эта была тяжела, но никто из мужчин нашей семьи не поспешил ей на помощь.
Лишь проводили взглядом и поморщились.
На ужин будет варенная в котелке морковь. Возможно, овощной морковный суп.
— Айла, сюда ведро принесла, — рявкнул отец.
Сдается мне, его посетили те же мысли о вечерней трапезе.
Не переча, я молча отнесла карасей на крыльцо. Вода еще раз всколыхнулась и разлилась на деревянный пол. Взглянув на свое платье, лишь шмыгнула носом, вот теперь точно было похоже, что я шастала по реке.
Отец довольно растянул губы, заглянув в мое ведро. Еще бы, такая жирная рыба... И все ему одному.
Братья недовольно засопели.
Мама же, казалось, и вовсе не замечала наше присутствие. Она что-то бормотала под нос. Я четко уловила слова "базар" и "выходной". Прошаркав через двор и так и не взглянув на нас, она направилась к старому косому сараю и исчезла внутри. Послышался легкий шум.
Мы переглянулись.
— Так, вещи собирать и это... с прополкой матери потом помогите, — брякнул отец и, снова почесав живот, скрылся в доме, не забыв карасей.
Все недовольно цыкнули и, естественно, никто его не послушал.
Братья, толкнув меня к сараю, поспешили на задний двор.
Через пару мгновений там громко залаял наш пес и тут же заскулил, видимо, получив пинка. Стиснув зубы, я мысленно отдубасила этих мерзавцев за то, что позволяют себе бить Токи. Наша лохматая здоровущая собака только и могла что лаять, а так добрейшей души зверь. Ни в жизнь не укусит.
Скрипнула дверь, и показалась матушка.
За собой она тащила пустую деревянную тачанку, крепко держа ее за ручку.
— Мама, — я заспешила к ней, — тебе помочь? Давай, я ее повезу?
— Уйди, Айла! — рявкнула она, останавливая меня. — Какая от тебя помощь? Еще испепелишь мне ростки. Уродилась непонятно кем на мою беду. Одна надежда была и все прахом.
— Прости, — виновато опустив голову, я отошла от нее.
— Что мне с твоего прости, — проворчала она, кряхтя от натуги. — Не приближайся к моему огороду. Кормишь вас, дармоедов. Обжираете весь урожай. Иди прочь в дом.
Настроение окончательно рухнуло. Тяжело вздохнув, я поплелась куда сказали.
Стряхнув грязь со стареньких ботинок, прошла в зал. Отец сидел в своем любимом кресле и вчитывался в какую-то бумажку. Чтобы не привлекать к себе внимания, я шмыгнула на лестницу и тут же замерла, услышав за спиной:
— Айла, сети не сети, но если увижу рядом с тобой ящерицу, я его просто убью. Еще не хватало, чтобы моя дочь возилась с этим отребьем. Ты меня поняла?
Стиснув челюсть, попыталась сдержать мгновенно вспыхнувшую в душе злость, и не справилась.
— Что плохого в Оуэне? — выпалила, мысленно ругая себя за несдержанность. — Кроме того, что он дракон?
Отец бумажку свою опустил и поднял суровый взгляд на меня. Мутные красноватые с перепоя глаза вызывали только омерзение.
— Все в нем плохо! — зарычал он, оплевывая все вокруг. — Ты хоть и бестолочь, и рожей в соседскую рыжую корову, но зато магия в твоей крови редкая. Хороших магов родить сможешь. А значит, хоть какую-то пользу от тебя семья поимеет!
— Ты так говоришь, папа, словно и впрямь продавать меня собрался, — меня понесло. Ну не умела я вовремя остановиться. — У меня и приданого нет! Хороша невеста.
— Твое приданое в твоей крови и не перечь мне! — Он ударил кулаком по столу. — Увижу ящерицу — убью! А тебя в доме запру до совершеннолетия. Усекла!
— Поняла! — рыкнула и поднялась на несколько ступеней, топая ногами так, что пыль через щели посыпалась.
Но хватило меня ненадолго. Остановилась и, не сдержавшись, сдала его любимчиков:
— А ты знаешь, папочка, что Льям и Виям решили к разбойникам присоединиться! — фыркнув, задрала подбородок. — Не слушаются они тебя. Вот так-то! Эти двое, чтобы ты знал, уже с ними договорились о вступлении в банду.
— Решили? — он хохотнул. — Решать здесь буду я. А ты языком своим не мели всякое, иначе я тебе его обрежу.
— Но это правда! — возмутилась я. — Они им твое золото пообещали.
Отец одним взмахом руки скинул хлам со стола и взглянул так, что у меня поджилки затряслись.
Чего я в комнату не ушла? Кто меня за язык дурную тянул?
— И многим ты про мое золото рассказываешь, соплячка? — в его тихом голосе слышалось столько угрозы, что я, замерев, покосилась на дверь. Эх ноги бы унести, если лютовать начнет. — Я задал вопрос Айла, а ну, отвечай, паршивка!
— Я никому о нем не рассказываю, папа! — вскричала, от страха повышая голос. — Это все Льям! Они собрались в разбойники. Уже все решили, я сама слышала.
— Твои братья тупы как ослы, — процедил он раздувая ноздри как бык. — Эти остолопы просто неспособны что-то решить. Пошла в свою комнату, и чтобы я день тебя не видел! И запомни, что услышу про тебя, выпорю! Держи свой поганый язык за зубами, Айла, а иначе шкуру спущу, не пожалею.Глава 3
Поднявшись по лестнице, заскочила к себе и прикрыла дверь. Тихо так, чтобы не провоцировать папеньку еще больше.
Не поверил! Спрашивается, зачем вообще рот открывала? Он никогда мне не верил. Братья всегда превыше потому что мальчишки. А я лишь товар, что купят не задорого.
Вот всегда я так! Все молчат, а мне больше всех надо! За справедливость! За правду!
Да кому она нужна в этом доме, правда эта? Здесь и о чести не знают. Я уже молчу о добре, взаимопомощи, любви...
Взять и отобрать у меня моих карасей!
Всё братья... Хотя сама виновата, нужно было ведро в кустах припрятать, сейчас бы через окно выбралась и за ними. Там где-нибудь на берегу пожарила, да протащила в комнату. А теперь давись этой вареной морковкой.
Гадость!
Сейчас бы свиных ребрышек да с картошечкой.
