- Не век же ей в девках сидеть, старая. Иванка - парень видный и хозяином будет справным, - ответил Матвей.
- Ужель тебе не жаль нашу сиротку горемычную? Плохо без деток жить, государь мой. Вспомни-ка своих сыновей, что светлые головушки у басурманов-ливонцев сложили.
- Не береди душу, старая. На заимке нонче неспокойно. Не зря пятидесятник Мамон по лесам шастает. Изобидит он Василису, чего доброго. А Иванка ее в обиду ее даст.
А тем временем Болотников и Василиса шли Глухариным бором к озерцу. Девушка молча вела парня едва приметной тропой, поднимала зеленые ветви над головой суковатой рогулькой.
- Дозволь, Василиса, мне дорогу торить, - попросил Иванка.
- Еще заблудишься да на лесовицу набредешь, - повернувшись к Болотникову, улыбнулась Василиса. - По этой тропе короче на целую версту.
Вскоре вышли к озерцу, над которым клубился молочно-белый туман. Невдалеке, в березовой роще мирно ворковал дикий голубь, напевал веселую песенку крохотный красноперый зяблик, выводил, укрывшись на верхушке зеленой ели, свои звучные трели чернозобый рябинник.
- Красный день выдался сегодня, Василиса. Чуешь, как птицы загомонили?
- Чую, Иванка. Хорошо в лесу, привольна... А теперь полезай в воду, тут мелко, - молвила Василиса, указав парню на скрытые камышами вентера.
Болотников скинул лапти, размотал онучи, засучил порты выше колен и полез в воду. Однако озерцо оказалось глубоким, и Иванка сразу же окунулся по самые плечи.
Болотников шутливо погрозил девушке кулаком.
- Грешно лукавить, Василиса! Сначала стрелой грозилась, теперь утопить вздумала.
Девушка весело рассмеялась, озорно метнула в Иванку ракитовую ветку.
- Лесовицы еще не то могут делать. Уж ежели в мое царство пришел, то не скоро из него и выберешься.
- А я и выбираться не хочу. Буду в твоем царстве жить, - так же смеясь, отвечал Иванка.
Болотников повернулся на спину и увидел небо - синее, с легкими белыми облаками. На миг закрыл глаза. Подумалось: "Вот и Василиса такая же синеокая. Славная она..." И от этого на душе стало светло и радостно.
- Эгей, Иванка! Про рыбу забыл. Вынимай вентера,
- Ужель на такой глубине бортник снасти ставил?
- Дедушка теперь в воду не лазит. Вентера я сама ставила.
- А водяной тебя за ногу не схватил? Здесь омут на омуте, - продолжал посмеиваться Болотников, вытаскивая вентер на берег. - А ты удачлива, Василиса. Глянь - полная снасть рыбы!
- Язей, карасей и налимов здесь всегда довольно. Дедушка язевую уху любит, - проговорила Василиса, подбирая трепыхавшуюся рыбу в плетенку.
Богатый улов оказался и в других вентерах. Набралась целая плетенка пуда на полтора. Василиса прикрыла рыбу-свежец ракитником, сказала просто и тихо:
- Посидим, Иванка...
Болотников опустился возле девушки и близко заглянул ей в глаза. Василиса смущенно потупилась.
- Расскажи о себе, Иванка.
- В жизни моей мало веселого, Василиса. Было нас в семье когда-то пятеро. Двое еще в малолетстве примерли. Остался я один у отца с матерью. Живем всегда впроголодь. Батя мой хотя и мужик работящий, но достатка никогда в избе не было. Боярщина замаяла, оброки княжьи давно стали не под силу. Отцу одному тяжело приходится. Помогаю ему как могу. Мужичье дело известное - землю пахать, жито сеять, травы косить, хлеба жать... Все это тебе самой ведомо.
- Ну, а лада у тебя есть на селе? - залившись румянцем, тихо спросила девушка.
Иванка положил руку на плечо Василисы и снова встретился с ее глазами. В резком разлете густых бровей, темных пушистых ресницах, тень от которых скрывала синеву любопытных задумчивых глаз. Иванка увидел столько неподдельной теплоты и ласки, что он невольно задохнулся от нахлынувшего на него чувства.
- Нет у меня никакой лады, Василиса. Нет!
Чтобы скрыть наступившую неловкость и волнение, Василиса поднялась на ноги и вновь стала озорной и веселой.
- А ну, забирай поклажу! Рыбе пора на столе быть. Иванка, не отводя глаз от Василисы, решительно шагнул к девушке, взял за руки и заговорил взволнованно:
- Погоди, Василиса... Не знаю, что со мной... Колдунья ты. Хмельным я от тебя сделался.
Девушка сразу посерьезнела и посмотрела на Иванку долгим и пристальным взглядом, словно искала в его глазах желанного для себя ответа, а затем мягко высвободила руки, обвила парня за шею, доверчиво прижалась к нему всем телом и поцеловала в губы.
Глава 43
ИЗ ОДНОЙ КАБАЛЫ - В ДРУГУЮ
Прибыв в Богородское из стольного града, Калистрат Егорыч заспешил к княжьему управителю.
Прежде чем взойти на красное крыльцо терема, приказчик обошел все княжьи службы: заглянул в холопий подклет, конюшню, псарню, поварню... И недовольно закачал бороденкой: всюду бродили по двору челядинцы слоняясь от безделья. Ох, и пообленились без княжьего присмотра. Десятка три не при деле. Управитель - человек тихий, набожный. Все больше в постах да молитвах время проводит, а до холопей ему и дела нет.
Возле покоев управителя, перед низкой сводчатой дверью, на широкой лавке развалился длиннющий, нескладный челядинец. Калистрат Егорыч ткнул его в бок кулаком.
- Креста на тебе нет, Тимошка. Чего средь бела дня прохлаждаешься? У себя ли управитель?
Тимоха не спеша поднялся, широко зевнул, потянулся, потер глаза. Узнал приказчика, слегка мотнул головой.
- Почивает Ферапонт Захарыч. Всю ночь на молитве простоял. Не ведено впущать.
- Разбуди. От князя Андрея Андреевича с грамотой я прибыл.
Тимоха вошел в покои, а Калистрат Егорыч опустился на лавку и забурчал сокрушенно. Ну и дела! Скоро к обедне ударят, а управитель все на пуховиках нежится.
Холоп дозволил войти в покои.
- Чего тебе, Егорыч? - позевывая, тихо вопросил управитель. Был он в длинной нательной ночной рубахе, всклокоченный, с заспанным помятым лицом.
- От князя я, Ферапонт Захарыч.
- А кой час, Егорыч?
- Должно, к обедне скоро зазвонят.
- Ох ты, господи. Вздремнулось мне седни. К молитве не поспею, засуетился управитель, натягивая на себя суконные порты.
- Грамоту от князя привез. Указал Андрей Андреевич половину своих холопей на ниву посадить.
- Это как же на ниву? Невдомек мне, Егорыч. Нешто челядинцу за соху браться?
- Вестимо так, батюшка. Позвать бы холопей надо.
- Ох, и недосуг мне нонче, Егорыч. Отец Лаврентий седни литургию3 справляет по случаю начала Петрова поста. Ты уж сам распорядись, милок, а я в храм поспешу.
- Как тебе будет угодно, Ферапонт Захарыч, - с легким поклоном вымолвил приказчик и вышел из покоев.
В узких сумеречных сенях остановился, озабоченно развел руками и вдруг наткнулся всей пятерней на что-то мягкое.
Из угла хихикнула девка:
- Ой, щекотно. Кто озорует?
- Тьфу, дьяволица! - сплюнул Калистрат Егорыч. - А ну, вылазь на свет божий.
Из темного угла вышел раскрасневшийся долговязый Тимоха. Сенная девка, задев приказчика дородным телом, прошмыгнула в светелку.
- Непристойные дела творишь, сердешный. Кобелей греховодных кнутом учат, чтобы уму-разуму набирались. Обскажу о том управителю. Пущай он те взгреет, - осерчал приказчик.
- Уж ты прости меня, Калистрат Егорыч, - взмолился Тимоха и простодушно добавил. - Моей-то вины нет, батюшка. Шел я сенями. А девка озорная повстречалась. Ну и того...
- Не проси милости, богохульник. Быть тебе битым. А сейчас зови к моей избе холопей - Никитку Кудеяра, Икудейку Басова, Ванятку...
В своем дворе Калистрат Егорыч прочел челяди княжью грамоту, в которой говорилось, что с Тихонова дня пятнадцать кабальных челядинцев переводятся в пашенных мужиков.
"...Князю повиноваться им, как богом ведено, приказчика слушаться во всем и пашню пахать где укажут, и оброк им платить, чем изоброчат", заключил приказчик.
Челядинцы понуро склонили головы. Годами жили, а таких чудес не знали. И чего это вздумалось князю?
- Как же это, батюшка? Несподручны мы к мужичьему делу. Не во крестьяне, а в холопы мы князю рядились, - произнес Тимоха Шалый.
- Такова княжья воля и не вам ее рушить, сердешные. Отныне будете жить под моим присмотром. А поначалу указал вам Андрей Андреевич, как травы поднимутся, сено на княжью конюшню косить, опосля господский хлеб на нивах жать. Уразумели, сердешные?
- Из одной кабалы в другую угодили, братцы. Неправедно это, - хмуро высказал один из дворовых.
- Мокеюшка! Заприметь этого говоруна, сердешный. Как звать-величать прикажешь, милок?
- Никиткой Кудеяром, - угрюмо назвался холоп.
- Запомни, Мокеюшка. Ступайте покуда в подклет, ребятишки. А я подумаю, чем вас занять до сенокоса.
Холопы побрели к княжьему терему, а Калистрат Егорыч со своим верным челядинцем пошли вдоль села, поглядывая по сторонам. Навстречу попадались крестьяне, снимали шапки, кланялись, уступая дорогу.
- Чево-то пришлых мужиков не видать. И на срубах топором не стучат. Нешто лодыря гоняют?.. Эгей, Семейка! Подь сюда, сердешный. Куда подевались новопорядчики?
