Чун Ян очнулся, обвёл взглядом сад и не нашёл в нём ничего необычного. Лепестки пионов трепетали под ночным ветерком, словно кто-то что-то неслышно шептал.
Гонец, посланный Чун Яном в горы, вернулся в Пекин и привёз назад золото.
На границе стало неспокойно. Чун Ян покинул столицу, забрав с собой маршальскую печать. Доброжелатели предупреждали, что отсутствовать при дворе опасно, но он верил, что его тоску и уныние излечит только война.
За Великой стеной, в краю варваров, ветер перекатывал по земле огромные, как колёса повозок, камни. Ржали лошади, хрипло пели рожки, хлопали флаги, звенела сталь клинков. Напряжение, ужас и жажда славы наполняли душу Чун Яна новым покоем и ясностью.
В середине шестого новолуния с неба посыпались мохнатые, как гусиный пух, хлопья снега. После сражений на девственно-белой земле оставались лежать тела убитых воинов и мёртвые лошади, трава была красной от крови.
Чун Яну доставили послание Императора. Властитель писал, что скоро умрёт, и маршал поспешил вернуться в Пекин. Стражники арестовали его у ворот Дворца.
Несколько министров воспользовались отсутствием Чун Яна и агонией И Юя и отдали солдатам приказ окружить дворец.
Произошёл государственный переворот, И Юй умер, Ин Цзун получил свободу, вернул себе трон и приговорил Чун Яна к смерти. Он был женат на принцессе из императорской семьи, поэтому год спустя смертную казнь заменили ссылкой на Утёс мира.
Путь туда лежал через родной город Чун Яна. Его вели по главной улице, и привлечённые звуками гонгов и звоном кандалов на ногах преступника зеваки сбегались поглазеть на него. Чун Ян увидел дом отца, который покинул двенадцатилетним мальчиком, и умолил стражников отвести его туда, отдав им последние гроши.
От былой роскоши не осталось и следа: ставни валялись на земле, крыша поросла травой. Мародёры пробили стену и украли детали мраморной отделки, разрушили колонны, выломали дверные рамы из драгоценного дерева. Исчезло всё, что представляло хоть какую-то ценность. От детства Чун Яна ничего не осталось.
Перед пыльными, затянутыми паутиной окнами его комнаты стояли сгнившие стволы двух плакучих ив.
Чун Ян вспомнил сцену расставания с Люй И: он обнял её и увлёк под старое дерево, что росло у дороги, и они поклялись найти друг друга в самом начале следующей жизни и быть, как брат и сестра.
Впереди Чун Яна ждали мрак и одиночество.
Часть вторая
Моя семья прибыла к императорскому двору в середине XIX века, когда генерал Чжу Юань Чжан изгнал монголов из Китая, провозгласил себя Императором и основал династию Мин. Он воздал должное соратникам по борьбе и наградил за верность моего предка, генерала Мэн Кая, дав ему титул герцога Долгого Процветания.
Триста лет десять поколений моей семьи без устали наживали богатство, власть и славу. Сыновья занимали высокие посты при дворе, дочери вступали в выгодные браки.
Потом случился голод, и страну наводнили бандиты. Они разграбили провинции, захватили Пекин и вошли в Запретный город. Император повесился в своём саду, а вождь мятежников генерал Ли Цзычэн взошёл на трон.
С севера, прознав о волнениях в Империи, пришли маньчжурские варвары. Генерал-предатель открыл им проход в Великой стене. Лучники убили узурпатора Ли Цзычэна, вождь дикарей стал новым владыкой Запретного города и основал династию Цин.
Триста членов нашей семьи пали в битвах или сложили головы на плахе, под секирой палача. Один из моих предков сумел выжить и, проведя два года в скитаниях, осел на высокогорном плато, на юго-западе страны, под защитой бурных рек и неприступных гор, где жили одни только дикие племена и никто не мог раскрыть тайну его происхождения. Он взял другое имя, снова женился, выстроил над пропастью укреплённый замок и стал выращивать скот.
Мои предки томились от скуки и богатели в нескончаемом ожидании, надеясь, что Империя маньчжуров падёт и мандарины снова взойдут на трон. Дочерей они выдавали замуж за местных феодалов, теша гордыню иллюзией всемогущества. Мальчики, к несчастью, рождались так редко, что наш род едва не угас.
Мой отец взял в жёны дочь одного из богатейших торговцев Юго-Западного Китая. В качестве приданого она принесла ему земли, скот и лавки. За два миновавших после свадьбы года отец взял в дом двух наложниц, но ни одна не родила ему ребёнка.
Моя почтенная матушка страстно молилась три тысячи дней, выдержала предписанное колдуньей мучительное лечение и наконец понесла. Мы с братом провели первые дни жизни в утробе нашей матери, слившись воедино.
Очень скоро нам стало тесно в замкнутом пространстве её лона. Мы яростно боролись, но брат был сильнее. Он выгибался, пихал меня, душил, наступал ногами мне на голову.
И вот наступил день, когда я услышала чей-то далёкий голос, выкрикивавший слова счастья и торжества, и поняла, что брат покинул меня, и ужаснулась своему одиночеству. Печаль и отчаяние овладели моей душой, я не знала, что выбрать — сон или борьбу. Я корчилась, билась головой о нежную стену, отделявшую меня от внешнего мира. Я лишилась сил, не могла дышать, но потом случилось чудо: я глотнула свежего воздуха, увидела свет, почувствовала холод! Меня схватили за пятку и отшлёпали. Холодно! Как холодно! Я издала крик и зашлась в плаче.
Служанки принялись спешно шить для меня одежду. Нас с братом укутали в стёганые шёлковые одеяльца и уложили рядышком на кровати в жарко натопленной комнате. Дверь открылась, к нам приблизились люди.
— Где мой сын Чунь И, Добрый Вестник Весны? — нетерпеливо спросил мужской голос.
— Самый толстый и самый розовый, тот, что кричит во всё горло, господин, — нараспев ответила служанка.
Раздался хор поздравлений. Все восторгались красотой моего братца и радостно смеялись.
— Эта девочка слишком маленькая и тощая, она наверняка не выживет, — произнесла одна из женшин, и её властный дребезжащий голос заставил остальных умолкнуть. — Поспешите дать ей имя, сын мой. И позовите плотника, чтобы сделал гроб.
Я услышала гул голосов, потом прозвучало имя — моё имя: Чунь Нин, Весенний Покой.
Я крепко зажмурилась, нахмурила брови и погрузилась в мир тишины. Время от времени, услышав пронзительные вопли брата, я выплывала из глубин Сумрака и начинала отчаянно плакать. Щёки у меня пылали, голос срывался. Я тщилась перекричать брата, но он упорствовал и надрывался до тех пор, пока я не лишалась сил и могла издавать лишь слабое мяуканье.
Бабушка забрала братца у нашей ослабевшей после родов матери и устроила его в своих покоях. Она нашла внуку крепкую и толстую, как домашняя гусыня, кормилицу. На другой день после водворения Чунь И у бабушки я стала поправляться.
Когда моему брату исполнилось три года, на него надели кафтанчик, лёгкий шлем и усадили на лошадь.
Год спустя бабушка выписала из провинции Сычуань знаменитого учёного мужа, чтобы тот преподавал Чунь И грамоту.
Прошло немного времени, и старая дама отошла в мир иной. На похоронах кто-то взял меня за руку и подтолкнул к маленькому мальчику с насупленным лицом.
— Чунь И, это твоя сестра Чунь Нин, Чунь Нин, это твой брат Чунь И.
Я поклонилась мальчику в траурном одеянии из белого льна. Моя память хранила воспоминание о туго запелёнутом, возмущённо вопящем младенце. За те пять лет, что мы провели в разлуке, мой брат вырос: когда-то у него было крошечное, пунцовое, морщинистое личико, а теперь он перерос меня на целую голову. Военные упражнения пошли братцу на пользу, сделав его руки сильными, а плечи — широкими. У него было надменное пухлощёкое лицо, нос с маленькой горбинкой и дерзкий взгляд. Я улыбнулась, а он вздёрнул верхнюю губу и состроил мне жуткую гримасу. Я испугалась и едва не расплакалась. Братец наблюдал за мной и выглядел очень довольным. Я постаралась сдержать слёзы и снова ему улыбнулась. Он отвернулся.
На следующий день после похорон брата забрали у кормилицы и водворили в комнаты Матушки, но он убежал и отыскал свою толстуху на кухне. Плачущий мальчик укрылся в её объятиях, и они закрылись в чулане, чтобы она могла дать ему грудь. Мой брат лежал у кормилицы на коленях и жадно сосал, прикрыв глаза. Он касался рукой другой её груди, вдыхал аромат кожи и погружался в сладкие грёзы.
Их очень скоро нашли. Управляющий вызвал работавшего на конюшне мужа кормилицы и вручил ему кругленькую сумму денег. Наутро тот собрал вещи и уехал вместе с женой. Чунь И обнаружил исчезновение кормилицы и совершенно обезумел. Втайне от всех он обшарил конюшни, кухню, амбары, залез через окно в запертые на висячий замок ледники. Он отдёргивал пологи альковов, перетряхивал подушки, обежал сады. Не желая поверить в исчезновение любимой няньки, братец поклялся отыскать её, даже если она стала цветком, тенью, туманом. Ему повсюду чудился запах кормилицы. Он вынюхивал её, как взбесившийся пёс, а по ночам его одолевала печаль.
