– Что теперь?
Я коротко назвал адрес, авто сорвалось с места, словно им выстрелили из катапульты, улицы под утро почти пустые, скоростной режим меняется в течение суток, мы не помним, зато автопилоты соблюдают, на большой скорости пронеслись на одном дыхании до самого дома.
Будь мы постарше, сперва бы соорудили ужин, по бокалу вина, а то и свечи зажгли, вот уж дурацкий обычай, но до старости ещё не скоро, потому сперва поимелись, а потом, не переводя дыхания, она выскочила из постели, а я лениво наблюдал, как сдёрнула со спинки стула мою рубашку и, набросив на плечи, прошлёпала босыми ступнями на кухню.
В квартире тепло, могла бы и голенькой, фигура позволяет, но в мужской рубашке смотрится миниатюрнее, а ноги в таких случаях как бы длиннее, женщины учитывают все эти важные для них мелочи, даже если и знают язык нижнего уровня, это ассемблер, а не то, что сразу подумает простой человек.
В широком дверном проёме, где никогда не было двери, время от времени мелькает это существо в моей рубашке, хлопает дверка холодильника, потом со стороны импульсной плиты зашипело масло на сковородке.
Я даже услышал, как плюхнулся большой ломоть баранины на раскалённую поверхность, но повалялся в постели ещё малость, просматривая на стене новости из мира хайтека, а потом неспешно начал искать место, куда зашвырнул брюки.
Как ни странно, ощутил удовольствие от ужина, хотя раньше как-то не заморачивался, что ем и как ем. Утолил голод, и ладно. Главное, что организм получил необходимое количество белков, углеводов и жиров. Значит, можно работать дальше, не отвлекаясь на подзарядку. А сейчас ел и со стыдом чувствовал, что вкусно, лакомо, можно наслаждаться вот так примитивно, словно какой-то сраный Лукулл или Вальтасар, у которых, кроме желудков, ничего и не было.
– Вкусно? – спросила она заботливо. – Меня бабушка учила, но с того времени как-то всё всухомятку.
– Я тоже, – пробормотал я. – Но в самом деле… Бросай нейроформы, иди в повара! Станешь звездой. В шоу будешь выступать, большие деньги зашибёшь.
– Надо подумать, – ответила она серьёзно. – Где-то в глубине каждая женщина хотела бы вкусно готовить, но редкая признается в таком падении. Но если вы, шеф, мою работу программиста оцениваете так низко, то я завтра начну просматривать вакансии в кафешках…
– Твоя тянет на ресторан, – определил я. – Даже высшей категории. Ну, может, не самой, не специалист… Может быть, просто случайно удалось?
– Или вкус у вас приторможенный, – сказала она в тон, – так что, завтра на работу не выходить?
– Пока не найдём замену, – ответил я, – будешь тянуть лямку на скромной и малооплачиваемой работе научного сотрудника.
Она сказала скорбно:
– Если родина требует…
– Глобалистка, – сказал я одобрительно.
Она вскинула брови.
– Почему?
– Патриот говорит об отечестве, – пояснил я, – а глобалист о родине. Вообще-то в институте все глобалисты. Невозможно работать над нейролинком и не быть глобалистом.
Она зябко повела плечами.
– О нейролинке стараюсь вообще не думать. Как только начну… такие бездны ужаса и мрака! А если копнуть?
– Хорошее воображение, – заметил я, – важная черта научного работника. Ещё в небольшой мере присуще писателям и прочим работникам их исчезающей индустрии трубочистов, но для нас без него вообще никуда… Первые же испытания покажут!
Она промолчала, но в её взгляде я видел тревогу. И вообще сидит по ту сторону стола строгая и серьёзная, словно не в моей небрежно наброшенной на плечи рубашке, где хорошо видны небольшие чётко очерченные сиськи с ещё красными и вздутыми от моих губ кончиками.
– Кофе?
– А как без него, – ответил я. – Чего бровки вскинула?.. А-а, мне на ночь можно. Так набегаешься по дисплею, ноги отваливаются. Сплю, как бревно. Можешь проверить.
Она бросила быстрый взгляд на ленточку с часиками на запястье.
– Ого!.. Заболтались. А заскочили только потрахаться.
– Я не храплю, – сообщил он. – И не лягаюсь.
– А я стягиваю одеяло, – ответила она, – и завёртываюсь, как червяк. Но сегодня жарко, обойдусь без одеяла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я допивал кофе, когда она поднялась и начала сгружать грязную посуду в моечный агрегат, то есть женские инстинкты есть и у прекрасно работающего с вычислительными системами компиляторщика.
Но права, права, что, когда нейролинк заработает, в ней самой откроются те бездны, в которые боится заглядывать, потому что там совсем другой человек.
Плечи передёрнулись, но я старательно улыбался, пусть не видит, что меня тоже пугает этот неизбежный приход эры нейролинка. Хотим того или нет, нейролинк ворвётся в жизнь людей. Потому лучше успеть первыми, что глупо, но по Тертуллиану верно.
Всё-таки, несмотря на женскую раскрепощённость и «мы равны, нам тоже можно всё», на подсознательном уровне остаёмся в первобытно-общинном.
Во сне либо прижимается к моей спине, а если сплю мордой кверху, то кладёт голову на плечо, а ногу закидывает на моё пузо. Ещё чаще спим ложечкой, то есть подгребаю её к себе, и она уютно и защищённо спит в кольце моих рук, прижимаясь ягодицами к низу моего живота.
Эту ночь провели так, словно не было той, когда впервые побывала в этой квартире. И секс хорош, хотя и сейчас провели процедуру случки наскоро, ибо обойтись без неё совсем уж моветонно. Интеллектуальное общение, как Маяковский и сказал, оказалось слаще, хотя так было и в первый раз, но сейчас оба убедились, что тогда не почудилось.
Переночевала, потом следующую и следующую, и получилось так, что почти съехались, так это называется, хотя вещей с собой не притащила, да и кому нужны, когда практически всё можно распечатать в квартире, а что посложнее – в фойе дома, там принтер посложнее.
Я ощутил по ряду признаков, что Ежевика больше ни с кем посторонним не вяжется, да и у меня не было особого желания вдуть каждой её подруге. Все в сравнении с Ежевикой какие-то чужие, а укоренённое желание разбросать своё семя по всему свету за последние полста лет сильно угасло под напором мощной работы неокортекса, тот хоть и с трудом, но уже начал брать под контроль даже самые древние отделы мозга.
Потом я арендовал для жилья квартиру не роскошную, но просторную, чтобы было куда повесить четыре экрана на все стены главной комнаты. На одном почти безостановочно идёт последняя версия симулятора городской жизни, а на трёх мы с Ежевикой принялись отрабатывать программное обеспечение для нейролинка третьего уровня, я даже набросал примерную схему четвёртого.
Ежевика, у которой с финансами не настолько весело, как у начальника крупнейшего отдела, с радостью погрузилась в такую хайтековскую роскошь.
Над задачами работали голова к голове, буквально понимая друг друга с полуслова и даже с полувзгляда. Когда Марат ляпнул, не подумав, что нейролинк Маска уже доказал пригодность и в передаче мыслей, пусть пока ещё только чётко проговариваемых и с артикуляцией, она сразу загорелась идеей применить, это же такие возможности в работе.
Я поймал себя на том, что чаще слушаю её счастливый щебет, не особо вдумываясь в смысл, хотя говорит дело, быстро разбираясь в постоянно возникающих проблемах.
Заслуга нейролинка уже в том, что первая же версия подняла на ноги сотни тысяч парализованных по всему миру. Уже за это можно ставить золотой памятник в полный рост, а сейчас по всему миру заканчивается разработка второй ступени, станет возможным прямая передача мыслей из мозга в мозг. Правда, для этого нужно мысленно чётко проговорить её про себя, без этого чип в черепе получателя не воспримет и не расшифрует, потому второй этап развития остался почти незамеченным.
В самом деле, если сидим в одной комнате, то проще сказать по старинке вслух, а если нужно сообщить на другой конец города или в другую страну, то мобильник на что?
Но как в институте, так и по всему миру ускоренно идут работы над усовершенствованием программного кода, обещают вот-вот и третий этап, когда не потребуется мысли оформлять так уж педантично чётко.
