си
бирской стан
ции. Даль
ний план — пер
рон с раз
ноцветными фи
гурками пас
сажиров. Ва
гоны с над
писью «Мос
ква-Вла
дивосток». Нев
далеке же
лезнодорожный ви
адук. Снять бы с его вы
соты об
щим пла
ном, да вре
мени до от
правления сов
сем мало ос
таётся. Если бы по
раньше вый
ти и сра
зу под
няться по сту
пенькам на ви
адук. А те
перь не ус
петь. Жаль.
В объектив попался старик. Он продаёт что-то. Вилли взял крупным планом. В бумажных, из газет, кульках отварной картофель, рядом горкой наложены огурцы, пучки зелёного лука. На лацкане пиджака выцветшие наградные колодки. На голове тёплая кепка.
«Вот уж кому делать нечего с утра пораньше. Глянь-ка, кино снимает. И за пивом не торопится. И одет не по-русски. Короткие штаны, рубашка вся в карманчиках. Длинный козырёк. Какой-то иностранец, но точно, это не русский», — подумал пожилой мужчина, увидев странного молодого человека с голыми до колен ногами. Подошла знакомая проводница и за нею подтянулись две женщины-пассажирки.
— Здрасти, дед!
— Доброе утро!
— Картошечки возьму, огурцов и луку. Напарница проснётся, хоть позавтракаем по-человечески домашним.
Рассчитавшись, проводница медленно направилась к своему вагону, старательно обходя лужи.
Две женщины-пассажирки взялись торговаться, недовольные, по их мнению, ценами. Особенно на лук, который «сам по себе растёт на грядке», за ним не надо такого ухода, как за картошкой и огурцами. Не надо сажать, полоть, окучивать и копать.
— Ну, тогда берите лук так, — ответил им Василий, в душе опасаясь, что покупательницы из вредности не купят ничего, а до следующего пассажирского поезда придётся ещё полдня ждать.
— Нам даром не надо, — недовольно буркнула одна из них.
На перроне раздался визг. Собачонка из вагона кинулась, наверное, с переполненной в собачьей душе радостью к двум местным четвероногим бродяжкам. А за нею поспешила и дама в шуршащем халате, которая, проснувшись, сообразила, что Лизоньку срочно надо хорошенько выгулять, пользуясь большой стоянкой.
— Куда? А ну назад! Не приближайся к ним, они тебя заразят!
Местные бродяжки радость соплеменницы-пассажирки поняли по-своему и дружно атаковали чужачку громким тявканьем, оскалив засаленные неухоженные мордочки, отчаянно защищая свой халявный завтрак.
Дама, запыхавшись, поймала непослушную беглянку. Прижав её к груди, принялась ругать четвероногих хозяек грязного перрона:
— А ну, пошли вон, пока я вас не потоптала! Развели тут, понимаете, целую псарню! Приличным людям шагу не ступить! И животным приличным тоже! — Последние фразы, видимо, прозвучали в адрес местного железнодорожного начальства, поскольку дама с откровенным недружелюбием посмотрела на серое обшарпанное здание вокзала.
К Василию подошёл дежурный милиционер. С интересом оглянулся на возмущённую дамочку, покрутил пальцем у виска и спросил:
— Дядь Вась, огурчик одолжи?
— Бери, какой понравится. Опять карамельками закусываете?
— Не говори, — согласился милиционер, выбирая огурчик. — Когда ящик занесёшь, с нами дёрнешь? Мы оставим.
— Да нет, спасибо, — отказался Василий. — Не оставляйте. Возьми и лучку.
— Как тёть Ань?
— Прихворнула маленько.
— Бывает… Ладно, дядь Вась, пацаны ждут, — милиционер направился в сторону «дежурки». — У деда свежая картошка и зелень, помогите расторговаться! — на ходу громко обратился он по-свойски к пассажирам, спешащим с пивом от заветного киоска к своим вагонам.
И, действительно, многие поняли, что одним пивом да фисташками сыт не будешь. Так что в оставшиеся минуты до отправления поезда все припасы у Василия мигом раскупили.
— Сдачи, дед, не надо, — отмахивались мужики, глядя на орденские колодки, — убери свою мелочь!
«Внимание!!! С первого пути отправляется скорый поезд „Москва-Владивосток“! Будьте осторожны!» — известил пассажиров громкоговорящий металлический голос из динамика вокзала.
— Хлебнёшь? — мужчина, который вчера вернулся из вагона-ресторана с крашеной девахой, оторвал ото рта баночку с пивом, протёр дырку ладонью и протянул Вилли, когда все вошли в вагон и мимо окошек медленно поплыли станционные постройки. — Видел тебя вчера. Подругу-то где потерял?
— Какую подругу?
— Ладно, проехали. Шарабан-то болит?
— Это как?
— Опохмелись, полегчает.
— Спасибо! У нас не принято опохмеляться. Мне бы кофе…
— Ну, как знаешь, — мужчина поднёс баночку к своим губам и жадно сделал два глотка. — Чашечку кофе, ванну, — пробормотал он и направился в своё купе.
Вилли медленно приходил в себя, но голова раскалывалась. Рядом оказался дядя Лёха. Отвернув край матраса, присел сбоку. Участливо посмотрел на парня, спросил:
— Что? Худо?
Вилли мотнул головой и стал нашаривать взади себя на сетчатой полочке аккуратно сложенное вафельное полотенце, намереваясь сходить в туалет и смочить лицо холодной водой.
— Не то слово? — добавил к предыдущему вопросу дядя Лёха. — Может, примешь капель пять?
Вилли отрицательно покачал головой из стороны в сторону.
— Ну, ты смотри. Если что, мы на месте, — дядя Лёха встал, расправил угол постели, ещё раз глянул на парня. — Надумаешь, подходи…
— Гитлер капут? — спросил Толян.
— Вроде того, но ещё не капитуляция…
— Значит, жить будет. Слабоватая нация.
— Наливай.
— Может, пивка для начала?
— Северное сияние хочешь? Пивко оставим на потом. Кто знает, где ещё придется затариться.
— Скоро Амурская область. В Архаре пивзавод нехилый. Стопудово подкатят пивко свежее к поезду.
— Во-первых, до Архары еще нескоро. Во-вторых, не факт, что пивзавод твой там ещё работает. Всё кругом развалили. Целую страну кончили. Кстати, когда на вахту ехали, что-то я в Архаре, большая же станция, пива не видел?
— Так, ночью же проезжали?
— Точно ночью.
— А откуда про пивзавод знаешь?
— Приходилось раньше, после армии, гостить в Архаре у родни. Тётки там мои жили. Пиво разливное было классное.
— Ну, вспомнил, когда это было. Я так, Толян, понимаю, рынок наш российский теперь одним импортом завален. Вот, смотри, баночка наша? Не наша. Баварское пиво. Кстати, надо бы предложить немцу-то? Сродни ему этот напиток.
— Ему уже предлагали, отказался.
— Кто?
— Чудак, который вчера из ресторана чувиху привёл в наш вагон.
— А-а.
— Привёл, а сам храпака задал. Чудак, говорю же.
— В общем, прорвало этот импорт, — раскладывая купленные на перроне овощи, продолжал свою тему, будто его заклинило, дядя Лёха.
— И тебя, Лёха, прорвало. Вроде, с похмелья, а такой словесный понос, — Толян потряс полупустой бутылкой «Рояля».
— Наливай. Помаленьку только, — дядя Лёха при виде спирта закашлялся.
Толян, морщась, плеснул в стаканы со словами: — Закусь знатная. Такую зелень люблю с превеликим аппетитом. Кажись, перебрали вчера. Баба ещё эта.
— Вроде, ничего из себя.
— Разве что в голодный год…
— Видел, Толян, какая жизнь пошла? Фронтовик продаёт овощи, — хрустнув огурцом, сказал, как бы между прочим, но обращаясь к товарищу, дядя Лёха.
— И что? Значит, урожай хороший.
— Я не про то.
— А про что? — прожёвывая хлеб с зелёным лучком, удивился Толян.
— От хорошей жизни, что ли? В Германии ветераны тоже на перроне торгуют, чтобы к пенсии приварок был?
— А ты иди и спроси у этого немца молодого.
— Оно мне надо? В дебри лезть? Ещё политики не хватало…
— Тогда не базарь.
