эльфа прожигали темень золотом, голос звенел напряжением.
– Эррол. Вот имя моего утраченного брата, – спокойно выговорил голос. – Так ты ли мой брат?
Воздух вдруг показался густым и вязким Эрролу, земля мягкой и зыбкой, словно глина на дне реки. Он едва не упал, но крепкие девичьи руки подхватили и удержали его. Юноша не заметил, как прижался и обнял сестру, бережно, осторожно, точно хрупкий цвет. От неё и запах исходил как от дивного, прекрасного цветка – белой розы.
– Я твой брат, – шептал он, точно в бреду, счастливый и ошеломлённый. – Но как зовут тебя, сестра? Как же ты узнала меня, а я тебя – нет?
Тепло её тела успокаивало, также бывало прежде, когда приёмная мать убаюкивала его, с нежностью прижимая к себе.
– Эйли, такое имя дал мне отец наш. – Её шепот раздавался где-то у шеи. Ростом сестра была куда ниже Эррола. – Мне не нужно было тебя узнавать, ты снился мне с тех пор, как наша мать покинула этот мир. Воды озёр, благосклонные к нашему роду, являли мне твой образ всякий раз, когда тоска сковывала моё сердце. А встретились мы с тобою здесь потому, что так знала наша мать и потому, что судьба дала знамение: нам открылся секрет нашего бессмертия. Ведь так?
Юноша, поражённый до глубины души лишь тяжело выдохнул и, молча, кивнул, но Эйли и видеть не нужно было, она поняла.
– Что же за зло спровадило нашу мать с родных земель, из-за которого наш отец стал заложником, а мы рассеялись по чужому краю? – простонал Эррол.
Он не желал расцеплять рук, выпускать сестру хоть на миг, боясь, что ночь её поглотит как мираж, как дурманящее видение.
– Об этом могут поведать цветы на вершине Тэрлэг, – отозвалась Эйли, она по-прежнему жалась к брату и трепетала всем телом. – Прошло много лет, мы должны узнать истину и вернуться в Дугальд, возможно, отец до сих пор в его стенах томится.
– Что ж, я готов идти, хоть сейчас, – пылко отозвался брат.
– Дождёмся, когда облака рассеются, – предложила сестра, – без лунного света нам не отыскать тропы к горному верховью.
Нехотя они отпустили друг друга и присели у кромки озерца. Вскоре озёрные воды засветлели и заблестели в лунном сиянии. Ночной небосвод очищался, выпроваживая засидевшуюся облачность, открывая, словно чернильные бутоны, лепестки со звёздными узорами. Луна предстала полностью, выкрасив камни под ногами серебром. Накидка Эйли в лунном свете засияла золотом, на поверхности ткани серебряными росчерками вспыхнули древние руны.
Брат и сестра поднялись на ноги и отправились к Тэрлэг. Видимая лишь им, впереди простиралась отливавшая серебром дорожка. Угрюмая гора одарила путников тяжким подъёмом, полным каменных преград. Когда сил, казалось, уже нет, Эйли брала за руку брата и чудесная накидка её вспыхивала ярче, а тайные серебреные знаки на ней ободряли и прогоняли усталость. Эррол и не заметил, как к концу ночи они с сестрой добрались до вершины.
К той поре луна убралась далеко, уступив место дневному светочу. Солнце с сонной ленцой только подбиралось к горизонту, окропив серевшие небеса алыми сполохами. На небольшом кусочке – пике Тэрлэг, – в нетерпеливом ожидании замерли эльфы, взывая к солнечному свету, что вместе с тьмой изгоняет и стужу.
Когда солнечное сияние коснулось вершины горы, меж серых камней подняли головы цветы. Серебристо-белые они были подобны звёздам. От них исходил лёгкий аромат, в котором юноша признал цветочный запах у озерца.
– Это эдельвейсы, – дрожащим голосом поведала брату Эйли. – Цветы стойкости. Они не знают лжи, потому у них можно спрашивать о чём угодно – не солгут.
Эррол согласно кивнул, уступая ту честь сестре. Эльфийка воззвала к горным цветам на древнем наречии, призывая магию. В нежных лучах восходящего солнца волосы Эйли окрасились золотом, а накидка воссияла подобно огненному пламени. Ветер ослаб и пал к ногам девушки, воздух потеплел и заискрился, цветочные звёздочки закачались, издавая слабый шелест, который Эррол, к удивлению своему, разобрал как прерывистую речь.
– Благодарю вас, дети Тэрлэг, – вещала девушка, воздев в стороны руки, – благодарю, что откликнулись мне и моему брату.
– …те-бе… ра-ды… е-му… ра-ды, – шуршал воздух в ответ. Серебристая россыпь соцветий в унисон покачивалась из стороны в сторону.
– Ответьте, дети Тэрлэг, ушёл ли злой рок с благословенных земель Инниса? – вопрошала Эйли. – Возможно ль мне и брату переступить незримую границу? Пришёл ли срок узреть каменные стены Дугальда?
Эрролу причудилось, будто цветы робко замерли, совсем чуть-чуть, но затем продолжили раскачиваться, отвечая легчайшим шелестом.
– …путь…открыт…был…все-гда…а…рок…не…судь-ба…иное…
Темновласый эльф нахмурился: не такой ответ он рассчитывал услышать. Поймав его озадаченный взгляд, сестра промолвила:
– Эдельвейсы хранят память, а потому не лгут, но сказать напрямую, как есть, выше их. Всё же они цветы.
Но этим удовольствоваться юноша не желал, обратился он к звёздчатым жителям высокогорья:
– Что за зло изгнало мой народ из Инниса? От деяний какой силы искала спасения наша мать, взбираясь на каменные уступы Тэрлэг?
Но цветы не дали ответа на сей раз. Они покачивали своими серебристыми головами в полнейшем безветрии и упрямо хранили молчание. Эйли, видя, как помрачнел брат, поспешила успокоить его мысли.
– Раз они молчат, значит, ответа нет на твой вопрос, – мягко проговорила она, но всё же голос её дрогнул неуверенностью. – Они сказали, что путь открыт, значит, беда нам не грозит, и мы можем вернуться в родной край, брат мой.
Хотел было возразить ей эльф, – подвох чувствовался ему в недосказанности эдельвейсов, – но встретив взор её чистых, спокойных глаз, поддался желанию – он не меньше Эйли жаждал увидеть Иннис и все его пределы. Эррол согласно кивнул и, бросив на горные цветы последний тяжёлый взгляд, последовал за сестрой.
Спуск показался обоим намного легче и быстрее, чем подъём. По другую сторону всё казалось родным и знакомым, хоть Эррол и Эйли впервые ступали по эльфийской земле. К полудню Тэрлэг уже была за спинами эльфов. С каждым шагом силы их удваивались, утраивались, ноги легчали, а ход походил на легкокрылый полёт.
Но радость пьянящую скоро затмило изумление, а затем и скорбь: пала чудная завеса, иссяк мираж, скрывавший страшную истину. Нет лесов рослых, нет лугов бархатистых, нет ручьёв звонкоречных – пустой, серой землёй встретил Иннис блудных детей своих. От каждого камня, от песчинки любой Эйли ощущала проникавшую в душу боль. От матери достался девушке редчайший дар – чувствовать жизнь и боль всего, чего коснётся. С каждым шагом очи эльфийки наполнялись горькими слезами, изливая из души ту боль, что впитывало тело. Эррол непонимающе взирал по сторонам, безжизненная пустошь повергала его в ужас. Хоть не способен он был подобно сестре, внимать боли, утрата, которую некогда понёс Иннис, зримо довлела и над ним.
Далеко впереди, посреди мёртвого камня и чёрного песка, словно вечный мавзолей,
