Да так, что вздохнуть не могла.
Учителя услышали мой крик, и все сбежались в угол двора за платаны. Поднимала меня мадам Прюнье.
Нас с Кадером отвели в медицинский кабинет.
Медсестра посмотрела, не нужно ли мне наложить швы, мой глаз тоже осмотрела и сказала: «До свадьбы заживет».
Меня уложили, и я лежала полтора часа. Даже заснула и проснулась от звонка на вторую перемену. Первый, кого я увидела, был Кадер. Он сидел на стуле рядом со мной. Это его так наказали: посадили присматривать за мной.
Я знала, что рано или поздно Кадер встретится мне на узкой дорожке.
У меня как будто турбина в животе заработала. Кадер ничего сообразить не успел. Я вскочила с кушетки и что было силы шарахнула его головой о стену кабинета. Аж зазвенело! Тут и он вскочил. Схватил меня за футболку. Я плюнула на него. Стала лупить ногой.
Лупила и думала: «Надо метить в яйца».
Бабац! Дылда ростом метр восемьдесят рухнул на пол как мешок. И заорал благим матом, как раньше я.
Он лежал и держался за больное место.
В кабинет вбежал кто-то из учителей — охрана. Скручивать ему пришлось всего лишь меня: метр сорок четыре, тридцать один килограмм.
Он выволок меня за дверь всем напоказ.
— Я врезала ему по яйцам!
Это я послала информацию своему классу.
Учитель больно стискивал мне руку.
— Ай! Ай!
Мои ноги висели, не доставая до пола.
Тут пришел мсье Арну мой учитель, и освободил меня.
— Да, он суперский. Вот бы мне такого отца…
Коринна просто обожает моего учителя. Ее мечта — чтобы мама вышла за него замуж. Но у него уже есть жена.
Мсье Арну присел передо мной на корточки. Он хотел, чтобы я посмотрела ему в глаза. Он ничего не знал. Пришел позже.
Он говорил, что я славная девочка, хорошая ученица, но иногда со мной трудно. Говорил, что не хочет вести меня к директору. А надо — я ведь провинилась. Я заметила, как он дышит: будто ему за меня обидно.
Он махнул учителю, который чуть не сломал мне руку, мол, «все в порядке», чтобы тот уходил. Тот очень шумно вздохнул, как же он устал от всего этого. Уму непостижимо, головорезы какие-то, а не дети! Он уже сыт по маковку. Как тут можно работать? Он потребовал, чтобы вызвали мою маму. Мсье Арну ничего ему не ответил.
— Что у тебя опять случилось с Кадером?
Про бег в мешках он не знал. Все смотрел на мой глаз. Наверняка думал, что это Кадер меня ударил.
— Не хочешь мне отвечать?
Дылду повели к директору. Он шел враскоряку: наверно, яйца еще болели. Проходя мимо меня, Кадер провел указательным пальцем по горлу и посмотрел угрожающе. Я тебя зарежу — вот что это значило. Я даже не шевельнулась.
— Не хочешь поговорить с мсье Пайе? — спросил мой учитель.
Мсье Пайе — это директор школы.
— Здорово он тебя разукрасил, — сказал мсье Арну и улыбнулся.
Хорошо ему было улыбаться, не его же дома мама убьет! Он как будто радовался, что у меня глаз заплыл.
— Тебе больно?
Я передернула плечами: подумаешь!
— Знаешь, мне это совсем не нравится. Я должен отвести тебя к мсье Пайе, раз со мной ты не хочешь говорить.
— Хочу, — сказала я, глядя в пол.
С ним я на самом деле хотела говорить.
Но мсье Арну еще раз переспросил:
— Что ты хочешь? Хочешь поговорить со мной?
Я кивнула головой: да.
Оказывается, я была вся расхристанная. Он одернул мою футболку, прикрыл живот. Завязал развязанный шнурок. Потом поднял меня. Мсье Арну решил, что ходить мне больше не надо. Теперь он обо мне позаботится. А то на меня все шишки падают. Мне вдруг захотелось спать.
— Готово.
— Ну, я пошла. Который час?
— Давай поживей, она придет с минуты на минуту.
Уж я спешила как могла! По лестнице почти летела. Перепрыгивала через пять ступенек!
— Что это с тобой стряслось, Сибилла, детка? — спросил меня мсье Мирюль, когда я вошла в магазин канцтоваров.
— Упала в школе.
Он улыбнулся. Он добрый, мсье Мирюль.
— Что тебе нужно?
— Промокашку.
— Записать на счет твоей мамы?
— Да. Спасибо.
— Всего доброго.
— Всего доброго.
Закрываю за собой дверь магазина и мчусь еще быстрей. Дело пахнет керосином, мама должна уже вернуться.
Только бы Грымза опять не вышла орать в подъезд…
Нет, путь свободен.
Что же я ей скажу?
— Сибилла? Сибилла? — слышу я, едва переступив порог.
Ой! Уже? Это мамин голос! Она прямо за моей спиной, в коридорчике, который ведет в подъезд. Подъезд Д. И обернуться я сейчас не могу!
Мама снова зовет меня.
— Сибилла?
Слишком рано она пришла, на минутку бы позже! Через минуту я была бы уже на лестнице. Через минуту она бы меня не увидела! А дома Коринна сумела бы ее подготовить!
— Сибилла? — опять зовет она.
Зовет и уже точно знает, что я ее услышала. Голос у нее изменился. Она чувствует: что-то неладно.
Мама приближается. Я жду ее. Лучше обернуться, когда она подойдет совсем близко. Пока я стою спиной. Предупреждаю ее:
— Я ударилась, но ничего страшного.
Как бы повернуться к ней так, чтобы это выглядело не слишком жутко?
— Не испугаешься? Нет?
Я предупреждаю ее в последний раз — надо поворачиваться.
А ведь она ответила мне «нет». Ведь сказала «ничего, покажись». Но когда она увидела… было еще хуже, чем со старшей сестрой. Она обмякла на перила с каким-то протяжным хрипом. Я вовремя ее удержала. Она могла и вниз сорваться.
Начались вопросы: кто это сделал? Кто ударил меня?
Я объяснила ей про Кадера. И тут моя мама вздохнула — с облегчением.
— Тебе не надоело? — спросила она.
У нее вдруг стал измученный вид. Как будто это она бегала в мешке, а не я.
— Как же я от тебя устала, — сказала она.
И все.
Что же это — все имеют зуб на Кадера, кроме моей мамы? Кадеру, значит, можно подбить мне глаз? Другие родители встают на защиту своих детей, почему же нас никогда никто не защищает? Что ж тогда важно? Так и хочется ее спросить. Ему четырнадцать с половиной лет! А мне всего десять! Как это ничего страшного? Мне же еще и попадет теперь! Что тогда должно случиться, чтобы моя мама признала, что я не виновата?
Я не задала ни одного из этих вопросов.
Мама белая как мел. Она прилегла в своей комнате.
— А что я могла сделать? — спросила я Коринну, которая выдала мне по первое число вместо мамы.
— Если бы не нарывалась, не было бы синяка, — ответила она, разогревая запеканку.
Мама встать не смогла.
Я ее здорово напугала.
Ах, так? Можно подумать, это маме поставили фингал.
— Знаешь что? Кадер со мной дерется, потому что он тебя любит!
— Не в этом дело.
Ну вот, час от часу не легче!
— У тебя глаз болит, а у мамы болит в другом месте, — высказалась Жоржетта.
А эта куда лезет? Ей-то откуда знать, что у мамы болит?
Коринна с Жоржеттой согласилась.
Ну ладно! Если все думают, что у мамы фингал болит сильнее, чем у меня, что ж…
* * *
— Ну тогда африканскую косичку!
Я торгуюсь с мамой.
Она не хочет ничего слушать. Я сижу на кухне, лицом к будильнику, который опять поторапливает нас жирными красными цифрами. Жоржетта уже вытерпела заплетание кос. Коринне разрешается самой сооружать конский хвост с челкой-мостиком. Мама даже не отвечает мне: делает вид, что ей некогда. Она заплетает сначала правую косу. На самом деле мама сердится из-за моего синяка. Ей неприятно, что я буду с синяком на дне рождения тети.
— Тебе лучше сидеть в углу, — только что сказала она мне.
Это значит, что на дне рождения тети мне и повеселиться нельзя будет. Мой синяк не должен бросаться в глаза. И как, спрашивается, мне быть? Не могу же я весь день рождения поворачиваться профилем?
Ровный пробор и две косы — на все это у мамы ушло не больше двух минут. Она накрывает фольгой миску с зеленой фасолью. Если придет мой крестный, он не будет есть зеленую фасоль. И я, надеюсь, тоже. Мама укладывает в пластиковый пакет две бутылки сидра.
— Это ты понесешь.
Она тычет мне пакетом в грудь. Мне остается только обхватить бутылки руками.
А мама уже открыла холодильник. Она достает оттуда еще одну миску, с фруктовым салатом.
— Коринна, это ты возьми.
Жоржетте она сует в руки запеченный паштет. Та хихикает.
Мама завязывает полотенце на чугунке с жарким. Будильник показывает 11:11.
Четыре одинаковых цифры. Когда так бывает, я загадываю желание. Мое желание — чтобы на день рождения тети Анжелы пришел крестный.
— Девочки, не заправляйте футболки в брюки.
Мама в последний раз смотрит, как мы одеты. Я тоже смотрю и вижу, что у нас одинаковые футболки. Жуть. Вид глупее некуда. Придем как инкубаторские в одинаковых футболках.
Мама-то хотела приодеть нас к двадцатилетию тети. Приодела, называется! Она решила ради такого случая купить нам всем по обновке. Сначала я радовалась, но скоро стало понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
