– Какие сведения?
– Относительно некоторых личностей, как, например, Севильский цирюльник или Фигаро, необходимо дать кое-какие пояснения об их костюме и характере. Но мы с вами начнем с дома.
– Вы мне, кажется, сказали, сударь, что он принадлежал Скаррону?
– Да, здесь будущая супруга Людовика XIV, до того как посвятить себя семье государя, ухаживала за бедным калекой, своим первым мужем. Вы увидите ее покои.
– Покои мадам Ментенон?
– Нет, мадам Скаррон. Не будем смешивать: покои мадам Ментенон находятся в Версале или Сен-Сире. Пойдемте.
Мы поднялись по просторной лестнице и вошли в коридор, выходящий окнами во двор.
– Вот, – заметил Ледрю, – это вас касается, господин поэт. Вот самый высокий слог, каким говорили в 1650 году.
– Карта Страны нежности!
– Маршрут по ней в обоих направлениях проложен Скарроном, а заметки сделаны рукой его жены.
Действительно, в простенках между окнами помещались две карты. Они были начерчены пером на больших листах бумаги, наклеенных на картон.
– Видите, – продолжал Ледрю, – эту синюю змею? Это река Нежности, эти маленькие домишки – это города и местечки: Ухаживания, Записочки, Тайна. Вот гостиница «Желание», долина Наслаждений, мост Вздохов, лес Ревности, населенный чудовищами. Наконец, на острове посреди озера, в котором берет начало река, расположился дворец «Полное Довольство» – конец пути, цель всего путешествия.
– Черт возьми! Что я вижу! Это вулкан?
– Да. Он иногда разрушает страну. Это вулкан страстей.
– Его нет на карте мадемуазель Скюдери?
– Нет. Это изобретение мадам Скаррон.
– А другая?
– Это полная противоположность первой. Видите, река вышла из берегов, она наполнилась слезами тех, кто идет по берегу. Вот деревня Тоска, гостиница «Сожаление», остров Раскаяния. Это очень остроумно.
– Вы позволите мне их срисовать?
– Ах, пожалуйста. Теперь пойдемте в покои мадам Скаррон.
– Замечательно!
– Вот сюда.
Ледрю распахнул дверь и пропустил меня вперед.
– Теперь это моя комната, но за исключением книг, которыми она завалена, она сохранила свой облик в таком виде, как она была у знаменитой хозяйки: вот тот же альков, та же кровать, та же мебель, этими предметами она пользовалась.
– А покои Скаррона?
– О, покои Скаррона располагались в другом конце коридора, их вы уже, к сожалению, не сможете увидеть, туда нельзя входить: это секретная комната, комната Синей Бороды.
– Черт возьми!
– Да, и у меня есть тайны, хоть я и мэр. Пойдемте, я покажу вам нечто другое.
Ледрю пошел вперед, мы спустились по лестнице и вошли в гостиную.
Как и все в этом доме, гостиная носила особый отпечаток. Обои были настолько стары, что трудно было определить их первоначальный цвет. Вдоль стены в два ряда стояли кресла и стулья со старинной обивкой, также были расставлены карточные столы и маленькие столики. Среди всего этого обилия мебели, будто окруженный океанскими рыбами левиафан, возвышался гигантский письменный стол, который одной стороной был придвинут вплотную к стене и занимал треть гостиной. Он был завален всевозможными книгами, брошюрами, газетами, среди которых царила, как монарх, любимая газета Ледрю – «Constitutionnel».
В гостиной никого не было, гости гуляли по саду, который из конца в конец просматривался весь из окон гостиной. Ледрю приблизился к столу, выдвинул громадный ящик, в котором находилось множество маленьких сверточков, напоминавших пакетики с семенами. Все предметы в ящике были завернуты в бумажки и каждый снабжен ярлычком.
– Вот, – сказал он мне, – для вас, историка, это будет наверняка поинтереснее карты Страны Нежности. Это коллекция мощей, но не святых, а королей.
Действительно, в каждой бумажке находились кость, прядь волос или клок бороды. Там были также: коленная чашка Карла IX, большой палец Франциска I, кусок черепа Людовика XIV, ребро Генриха II, позвонок Людовика XV, борода Генриха IV и прядь волос Людовика XVI.
Тут находилась частица от каждого короля, и костей было такое количество, что из всех них можно было бы составить скелет французской монархии, которой давно уж не хватает прочного хребта. Кроме того, тут были также зуб Абеляра и зуб Элоизы – два белых резца; быть может, когда-то, когда их скрывали трепещущие губы, они встречались в поцелуе? Откуда появились эти кости?
Ледрю присутствовал, когда вскрывали могилы королей в Сен-Дени, и взял себе все, что ему понравилось, из каждого захоронения. Ледрю предоставил мне время удовлетворить мое любопытство, затем, заметив, что я уже пересмотрел все ярлычки, произнес:
– Ну, довольно заниматься мертвыми, перейдем к живым.
Он подвел меня к одному из окон, из которых открывался чудный вид на сад.
– У вас восхитительный сад, – заметил я.
– Сад священника – с липами, георгинами, розовыми кустами, виноградником, шпалерными персиками и абрикосами. Вы все увидите потом, а теперь займемся теми, кто в нем гуляет.
– А вот скажите, пожалуйста, что за человек – этот господин Аллиет, имеющий псевдоним Эттейла, который интересовался, желаем ли мы узнать его истинный возраст или только тот возраст, какой ему можно дать? Мне кажется, он и выглядит на свой возраст – семьдесят пять лет.
– Именно, – ответил Ледрю. – Я с него и хотел начать. Вы читали Гофмана?
– Да. А что?
– Ну так вот, это человек гофманского типа. Он всю свою жизнь занимался только тем, что по картам и по часам отгадывал будущее; все, что он получает, он тратит на лотерею. Однажды он получил выигрыш на три билета подряд и с тех пор никогда больше не выигрывал. Он знал Калиостро и графа Сен-Жермена, он считает себя сродни им и знает, как и они, секрет долгой жизни. Его настоящий возраст, если вы его спросите, двести семьдесят пять лет: свои первые сто лет он прожил без болезней в царствование Генриха II и Людовика XIV, затем, обладая секретом долголетия, он хотя и умер на глазах смертных, но трижды перенес превращение, каждый раз длившееся по пятьдесят лет. Теперь он переживает четвертое, и поэтому ему сейчас двадцать пять лет. Прожитые двести пятьдесят лет остались только в его воспоминаниях. Он громко заявляет, что будет жить до Страшного суда. В пятнадцатом столетии Аллиет был бы сожжен, и, конечно, напрасно; теперь его жалеют, и это тоже напрасно. Аллиет – самый счастливый человек на свете: он интересуется только игрой и гаданием на картах, колдовством, египетскими науками да знаменитыми таинствами Изиды. Он печатает по этим вопросам книжечки, которых никто не читает, а издатель, такой же маньяк, как он, издает их под псевдонимом, или, вернее, анаграммой, Эттейла, у него шляпа всегда набита брошюрами. Вот, посмотрите, он ее держит под мышкой – он боится, что кто-нибудь может покуситься на его драгоценные книжки. Посмотрите на человека, посмотрите на одежду – вы увидите, какие в природе случаются сочетания. Удивительно, как именно эта шляпа подходит к голове, человек – к шляпе.
И действительно, все это было так. Я смотрел на Аллиета. Он был одет в засаленное платье, изношенное, запыленное, в пятнах, его шляпа с блестящими полями, будто из лакированной кожи, как-то несоразмерно расширялась кверху. На нем были штаны из черного ратина[2], рыжие чулки и башмаки с закругленными носками, как у тех королей, в царствование которых он, по его словам, родился.
Внешность его была малопривлекательна. Он был толстым, коренастым, с лицом сфинкса, покрытым красными прожилками, с громадным беззубым ртом, с большой глоткой, с жидкими длинными рыжими волосами, развевавшимися, как ореол, вокруг головы.
– Он беседует с аббатом Муллем, – сказал я Ледрю. – Он сопровождал нас в нашей экспедиции сегодня утром, мы еще поговорим об этой экспедиции, не правда ли?
– А почему? – поинтересовался Ледрю, глядя на меня с любопытством.
– Потому что, извините, пожалуйста, но мне показалось, вы допускали возможность, что эта голова могла говорить.
– Вы, однако, физиономист. Ну да, конечно, я верю этому, мы об этом поговорим, и если вы интересуетесь подобными историями, то здесь вы найдете с кем побеседовать. Перейдемте к аббату Муллю.
– Должно быть, – прервал я его, – это очень общительный человек, меня поразила мягкость его голоса, с какой он отвечал на вопросы полицейского комиссара.
– Ну, и на этот раз вы точно определили. Мулль – мой друг уже в течение сорока лет, а ему теперь шестьдесят. Посмотрите, он настолько чист и аккуратен, насколько Аллиет грязен и засален. Это светский человек и когда-то бывал хорошо принят в Сен-Жерменском предместье. Это он венчал сыновей и дочерей пэров Франции, свадьбы эти давали ему возможность произносить маленькие проповеди, которым брачующиеся стороны с трепетом внимали и впоследствии старательно следовали в семье. Он чуть не стал епископом Клермона. Знаете, почему этого не произошло? А он был когда-то другом Казотта и, как Казотт, верил в существование высших и низших духов, добрых и злых гениев, он коллекционирует особые книги, как и Аллиет. У него вы найдете все, что написано о призраках, привидениях, духах, выходцах с того света.
