терпеть не могу.
Берни сложил руки на столе.
– Значит, есть и мистер Боргезе? – поинтересовался он.
– Не совсем. Мой муж – граф.
Берни наклонился вперед. Может, он не расслышал.
– Повторите-ка?
– Граф, мистер Литтл. Это значит: мелкий европейский аристократ.
– А, – понял Берни. – Conte, как говорят в Италии.
– Верно.
– Значит, вы графиня.
– Давайте об этом не будем. Можете звать меня просто Аделина.
– А я – просто Берни, – со смешком сказал Берни, словно только что отколол отличную шутку. Аделина не засмеялась, и, по правде говоря, до меня тоже не дошло, что тут смешного. Берни прочистил горло – я так тоже умею, правда, куда как громче – была у него такая привычка, когда он понимал, что облажался. – Значит, раньше вы не нанимали телохранителя для Принцессы, но сейчас решили это сделать. Почему?
Аделина прикусила губу, а потом, к моему большому удивлению, ее глаза наполнились слезами. Для меня всегда было загадкой, как люди плачут. Женщины, как я заметил, делали это чаще, чем мужчины – Леда, например, плакала чуть ли не каждый день. Как-то раз плакал и Берни – это ведь в счет, когда человек не издает ни звука, только слезы катятся по лицу? Это случилось в тот день, когда Леда собрала все вещи Чарли.
Аделина плакала точно так же – только слезами, беззвучно. Она открыла сумку, достала салфетку и промокнула потемневшие глаза.
– Жизнь Принцессы в опасности, – сказала она.
– Почему вы так считаете?
Аделина снова полезла в сумку, извлекла оттуда сложенный пополам глянцевый листок бумаги и протянула его Берни.
– Мне пришло это письмо, – я встал и обошел стол, чтобы посмотреть на лист вместе с Берни.
– Это страница из журнала? – уточнил он.
– «Мир собачьих выставок», – подтвердила Аделина. Она взглянула на меня и растерянно моргнула, словно не могла поверить своим глазам – правда, в чем тут дело, я понятия не имел.
Я вновь перевел взгляд на глянцевую страницу. Там было порядком текста – его я прочитать, конечно, не мог – но большую часть занимала цветная фотография Принцессы, лежащей на атласной подушке, может, та же самая, которую я видел прошлой ночью. Разница, впрочем, была: кто-то нарисовал огромную мишень прямо поверх крошечной пушистой головы Принцессы.
Мы снова в деле, подумал я.
Глава третья
Берни всегда говорил, что ненавидит оружие, но стрелять ему все же иногда приходилось. В рабочем кабинете у нас стоял сейф – вы бы ни за что не догадались, что он спрятан за большой фотографией Ниагарского водопада в раме – а в сейфе лежала винтовка и дробовик. А в бардачке машины – револьвер. Берни, кстати, любит водопады, так что у нас этих фотографий навалом. Но вернемся к оружию. Иногда Берни ходил на стрельбище, чтобы потренироваться. Мне там нравилось, правда, Берни брал меня с собой всего раз – по его мнению, я слишком уж пришел в восторг. Но как выглядит мишень, я знал именно оттуда – потому что я смотрел, как Берни тренируется на стрельбище. Помню, как он смотрел на мишень таким сосредоточенным, спокойным взглядом, а потом – бам! Прямо в яблочко!
Теперь он смотрел на фотографию Принцессы с точно таким же выражением лица.
– Как это к вам попало? – спросил Берни.
– Пришло вместе с почтой, – ответила Аделина Боргезе.
– В Италии?
– Италии?..
– Вы разве не там живете?
– У нас есть вилла в Умбрии, да. Но письмо пришло в квартиру на Манхэттене.
– Когда?
– На прошлой неделе.
– Конверт остался?
– Нет.
– Где он?
– Почту вскрывал ассистент. Он всегда выбрасывает ненужные конверты, рекламные объявления и все прочее.
– Вы пытались его найти?
– Это невозможно – письмо сразу же отправилось в шреддер.
– Вы показывали это сообщение полиции?
– Детектив манхэттенской полиции живет в нашем доме. Он сказал мне не беспокоиться, мол, это просто злая шутка, не более.
– Но вас его совет не устроил, – заключил Берни.
– У него никогда не было собаки, – только и ответила Аделина.
Берни глубокомысленно кивнул, словно понял, о чем она говорит. Лично я постепенно терял нить беседы – может, потому что уже давно пришло время завтрака, а никакого завтрака и близко не предвиделось. Я встал, хорошенько потянулся – знаете, когда передние лапы вытянуты, голова опущена, задница поднята, даже описать не могу, насколько это приятно – и прогулялся до кухни. Там я сунул нос за помойное ведро: иногда там можно было найти старые объедки. Сегодня, правда, мне с этим не повезло – я нашел только пробку от вина. На еду это совсем было не похоже, но я все равно ее подобрал и принялся грызть, зачем – и сам не знаю. Одновременно я пытался вспомнить, когда у нас дома пили вино в последний раз. Наверное, когда Сьюзи оставалась на ночь – она любила красное. Вино пахнет довольно приятно – даже люди проявляют к его запаху горячий интерес. Обожаю смотреть, как они суют в бокал нос и принимаются распинаться о нотках черники, шоколада и лемонграсса – поверьте, они вообще не знают, о чем говорят.
Сьюзи давненько к нам не заходила, если так подумать. А ведь она была просто замечательной! Хотя бы только потому, что в машине у нее всегда был запас печенья. Сьюзи работала репортером в «Трибуне Долины», и когда мы работали над делом Мэдисона Чемблисса, она написала про Берни статью. Статья ему не понравилась. Как там было это слово? Увалень. Что, черт возьми, за увалень такой? Это Берни так сказал: она написала, что Берни большой увалень, похожий на спортсмена, времена славы которого давно позади. А про то, что Берни и правда спортсмен и был питчером «Армии», во времена колледжа, она и словом не обмолвилась. Питчер – это бейсбол, а армия – это вроде как про драки, что всегда меня немного путало. Все это было давно, еще до того, как мы с Берни встретились, но я вам вот что скажу – теннисный мячик он может забросить очень далеко, хоть и не настолько далеко, чтобы я не успел принести его назад в мгновение ока. Мы могли играть в мячик часами – Берни и я. И еще в тарелку фрисби – что за замечательное изобретение! Однажды старик Хейдрич, наш сосед с другой стороны, не со стороны Игги, а тот сосед, который не слишком тепло относится ко мне и всему моему роду, так вот, однажды он не заметил стремительно летящую прямо в него тарелку. Конечно, никто в этом не был виноват, но попробуй это втолкуй
