едете и зачем? Он правду сказал?
– Пошел ты хер, – крикнула Лиля ему в лицо и тут же получила по щеке. Тяжелая рука. Безжалостная. Во рту появился привкус крови, и Лиля пошатнулась, но ей не дали упасть, все так же удерживая за горло.
– Если твоей подружке выколют один глаз, ты станешь разговорчивей? Или оба сразу, чтоб наверняка?
Раздался крик Томы, которую схватили за волосы и поставили на колени:
– Лиля…Лиляяя…Скажи им.
Лиля с презрением смотрела в синие глаза цыгана, командовавшего отрядом этих головорезов и понимала, что он ненормальный психопат, у которого ноздри трепещут от предвкушения расправы.
– Я Лилия Романовская. И я невеста Олега Лебединского. Ему принадлежит Огнево и так же поместье Лунное оно севернее отсюда. Четыре часа пути.
– Вот так намного лучше. Прирезать ее охрану. Женщин уводим с собой.
Он схватил Лилю за волосы и потащил к машине под крики ее людей, которых прирезали, как скот на глазах у девушек. Тут же слетелось воронье, несмело, но нагло подбираясь к дергающимся в конвульсиях телам. От ужаса у Лили перехватило дыхание, стало темнеть перед глазами. Этот кошмар оказался страшнее всего, что она когда-либо видела в своей жизни.
– Отпустите, – взмолилась девушка, понимая, что в эту самую минуту рушатся все надежды, надежды отца, – отпустите или сами в Лунное. Лебединский даст вам денег. Очень много. Он не поскупится.
Все вокруг расхохотались, а Лиля не понимала, что она такого сказала. Почему эти ублюдки нагло ржут. От паники сильно тошнило и подгибались колени.
– Деньги? Нам не нужны деньги Лебединского. Все, что нам нужно, мы берем сами, не спрашивая и не выпрашивая, поняла, маленькая сучка? Так что, давай, полезай в машину или я сам тебя туда закину. Или ты хочешь составить своим компанию? Твоя красивая головка будет прекрасно смотреться рядом с их головами.
Лиля чувствовала, как от страха и от ненависти к этому мужчине дрожит каждый мускул в теле, хочется вцепиться ему в наглые глаза и заставить заткнуться, но вместо этого она согнулась пополам и вывернула содержимое желудка к блестящим сапогам Дани.
– Твою ж…, – мужчина схватил её за затылок, удерживая на расстоянии вытянутой руки, – какие мы нежные. Дай попить, – протянул руку к длинноволосому, и тот сунул своему предводителю флягу.
– На, выпей. И рот прополощи. Ненавижу запах блевотины. Самого блевать тянет.
Снова хохот, а Лиля дрожащими руками поднесла флягу ко рту, жадно глотнула и тут же выплюнула.
– Не вода, да? Пей, не кривись. Лучшее пойло в округе. Или паршивые богатые сучки не пьют виски?
Лиля прополоскала рот, стараясь успокоиться, не смотреть на мертвых охранников. Едкая жидкость обожгла горло, а по телу разлилось тепло.
– Я невеста Лебединского, – пленница задыхалась и хрипло шептала, глядя на черноволосого мужчину, – Не смей со мной так говорить! Не прикасайся ко мне! Меня найдут и тогда всех вас уничтожат!
В ответ Лилю перехватили за талию и закинули в машину, как мешок. Дани придавил пленницу, удерживая одной рукой, а другой захлопнул дверь в машине.
– Уходим в лес. Кажется нам будет о чем поговорить с Лебединским прежде чем мы выпустим ему кишки!
Пленница трепыхалась, пытаясь вырваться, сбросить руку цыгана, пнуть его ногами.
– Угомонись! Успокойся, я сказал! – ягодицы обожгло ударом, ощутимо даже через куртку и Лиля закусила губы от боли, на глазах выступили слезы. – Высеку до мяса!
Девушка затихла.
– Вот так. Лежи спокойно.
Потом мужчина склонился к обмякшей девушке и процедил ей на ухо:
– Мне насрать, кто ты такая. С этой секунды ты моя добыча и, если мне что-то не понравится, я перережу тебе глотку, невеста Лебединского. Поняла?
Глава 4
Я смотрел на языки пламени в камине и жадно прикладывался к фляге с виски. В голове шумело и гудело. Моя комната напоминала ристалище. Я разнёс в ней всё, что попалось под руку. Сам не помню, как ломал и крушил полки, трюмо, картины. В замке воцарилась гробовая тишина. Каждая тварь тряслась от ужаса, ожидая, на кого обрушится мой гнев. Никто не смел сунуться ко мне в комнату. Только под окнами толпа зудела, как улей пчёл. Они ждали. Сегодня я ненавидел каждого из них. В эту секунду я не был баро, я был тем, чью женщину собирались казнить. Вот эта свора людишек приняла решение за меня, и я обязан удовлетворить их желание, потому что не имею права пощадить убийцу цыганского мальчишки. Потому что девочка-смерть подставилась, и я знал, кто победит во мне сегодня, и от этого хотелось биться головой о стены, что я и делал. Глотал виски и бился лбом о железную каминную решётку, сжимая горячие прутья пальцами и не чувствуя ожогов. Выл от бессилия и проклинал ЕЁ за то, что поставила перед этим выбором.
Обломки, щепки, битое стекло и посередине я с застывшим взглядом и покрытым испариной лицом. Мертвецки пьяный и в тот же момент до безобразия трезвый. Не берёт жидкость адская, не пронимает мозг, не течёт по венам благодатным забытьем. Я дьявола наяву вижу, как скалится мне окровавленным ртом и манит пальцем прямо в адскую бездну.
С яростью двинул ногой по решётке камина и, вцепившись себе в волосы, зарычал. Идиотка! Подписала себе смертный приговор! И я ничего, мать её, не могу сделать! Только вынести окончательный вердикт. Этого от меня все ждут, и они правы – мои люди, уставшие и истерзанные войной, дававшие ей шанс за шансом вместе со мной. Нет больше шансов. Закончились. И права морального не имею пощадить убийцу Василя. Свою я давно пощадил…пусть и не простил.
Ненависть смешалась с азартом погони и осознанием необратимости. Я бежал по снегу и чувствовал, как в воздухе воняет смертью. Мёртвая плоть мальчишки источала этот запах, и я потоптался у трупа несколько секунд.
Осмотрел тело ещё раз и яростно зарычал – из груди ребёнка торчала рукоять кинжала и на нем буква «О». Её кинжала. Или точь-в-точь такого, как был у нее. Найти раньше, чем ОНИ её настигнут, найти раньше, чем найдут цыгане взбешенные смертью ребенка. Потому что смерть не в Огнево витает она за ней по пятам идет, шлейфом тянется, охотится, заманивает её в лес.
Ещё никогда в своей жизни я не испытывал этот дикий страх потерять, он струился под моей кожей адреналином и заставлял выть, не совладав с отчаянием и паникой.
Сначала найти и тогда я буду ее проклинать, и наказывать, шкуру спущу, раздеру на ошмётки
