Я посмотрела на экран вычислителя и сказала, что понятно. И сделала вид, будто мне не очень интересно. На самом деле я кое-что придумала.
На следующий день мне, конечно же, попало. А ведь Федя предупреждал.
— Ну-ка, иди сюда, — поманила мама. — Это что такое?
— Закон, — говорю. — О том, что в школу можно с любого возраста идти.
— Как же ты его сюда внесла? — удивилась мама. — У тебя ведь и кода доступа нет.
— Я запомнила твой, — шмыгнула носом жалостливо. — А напечатать Федя помог через голосовой набор.
— Ой-ой-ой, — сказала мама. — Хулиганка ты, Софья Почемучкина. Зря я стенки около твоей кровати листами из старого учебника обклеила. И папа с подарком поторопился. Рано тебе с Федей общаться.
Я сильнее зашмыгала. Я же понимаю, что мама не сердится. Она не сердлявая.
— Ладно, — говорит, — иди спи, Президент. А то мне еще извинения писать надо, да код доступа другой получить. А со школой… со школой потерпи немножко.
Как я ходила на океан.
Федя всегда говорил:
— Выходить из купола нельзя.
И мама говорила:
— Не выходи из купола, простудишься. И всегда включай на курточке электроподогрев.
Но я не люблю этот подогрев. Будто тебя в одеяло закутали. Колючее. Все тело чешется. И в куполе не люблю сидеть. Потому что плохо видно океан. Внутри тепло и зелень — кусты, деревья, трава.
Но снаружи — интереснее. Федя говорит, там одни камни. Земля Санникова недавно из океана поднялась, растений на ней нет. Но меня не растения интересуют. Однажды я видела белого медведя. Он прошел рядом с куполом. Повернул к нам с Федей голову и принюхался. А потом дальше пошел. К океану.
На входе в купол — дверь. Шлюзом называется. Чтобы выйти, нужно набрать нужные цифры. Но я с цифрами дружу. Я знаю, что нужно нажимать. Я видела, когда мама брала меня в обсерваторию. Поэтому я сделала так, как делала мама, и шлюз открылся.
— Туда нельзя, — сказал Федя.
— Ну и не ходи, — сказала я. Просто так сказала, потому что знала — он все равно за мной пойдет. Как привязанный. Потому что должен идти.
На тропинке среди камней стоял указатель.
Обсерватория — 1 км.
Океан — 500 м.
Москва — 10 000 км.
В обсерваторию мне не нужно. Я там была. Вон белые купола светятся, будто шарики от пинг-понга разбросаны. Отсюда они маленькими кажутся, а на самом деле — огромные. Еще дальше — такой же огромный купол абэвэгэдэйкиных. Из него длинная дорога прямо в океан тянется. Там корабли стоят. И подводные лодки.
До берега совсем недолго оказалось. Только холодно. Я прибавляла, прибавляла подогрев, но ветер под куртку забирался и кусал. Но я терпела. По сторонам смотрела. Вдруг медведь опять покажется? Нет, я медведя не боялась. Со мной ведь Федя был.
На берегу оказалось много интересного. Но самое интересное — корабли. Вереницы кораблей.
— Северный морской путь, — сказал Федя. Будто я сама не знала. Но у него привычка такая — все объяснять. — Глобальное потепление позволяет использовать этот путь круглый год. Раньше навигация длилась всего лишь несколько месяцев.
Мы стояли и смотрели на корабли. Они плыли далеко от нас, но было понятно — какие они огромные. Много кораблей. Я даже про холод забыла.
Потом я набрала красивых камешков, и мы пошли домой в купол.
Медведя так и не увидели.
Как меня лечили.
Мама потрогала мой лоб:
— Ты заболела!
Горло драло, из носа текло. И было очень холодно. Я прижимала к себе Федю, но не могла согреться.
— Где ты простудилась? — спросила мама. Но я ничего не сказала. Ведь пришлось бы сказать, что мы ходили на берег. Без разрешения.
Нет ничего противнее горячего молока с медом. И горчичников. А потом пришел врач и стал кричать:
— Разве так можно! Запустили ребенка! У нее воспаление легких!
А мама сказала:
— Не надо кричать. Надо лечить, — и заплакала.
А врач опять сказал:
— Вызывайте врача из абэвэгэдэйки. У них должны быть нужные антибиотики.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я хотела спросить что такое антибиотики, но не смогла. Тоже хотелось плакать. Мама и так плакала и гладила меня по щеке. Поэтому я сдержалась. Только сказала, что мне стало очень жарко. А потом — очень холодно.
А потом пришел другой врач с большим чемоданом. В чемодане какой-то прибор с лампочками. И проводки. На концах проводков — шарики, которые врач прикладывал ко мне. Шарики щипались. А врач приговаривал:
— Хорошо… хорошо… хорошо…
А мама стояла рядом с врачом и держала кружку с горячим молоком и медом. Но врач сказал:
— Мед и горчичники — устаревшие народные средства. А мой диагност подтверждает диагноз вашего поселкового врача.
— Неужели у военных нет лекарств? — спросила мама.
— Не волнуйтесь, товарищ, — строго сказал врач. — У военных есть все, но для детей это не подойдет. Я свяжусь с Новосибирскими островами, они пришлют лекарство.
— Погода нелетная, — опять заплакала мама. И я заплакала.
— И на море шторм, — сказал врач. — Но не переживайте. Арктическая боевая войсковая группа не оставит ребенка в беде. Что-нибудь придумаем. Лекарство будет через два часа.
Врач сидел рядом и рассказывал мне сказки. И мама сидела рядом и говорила:
— Она у нас взрослая, сказки ей неинтересны.
— Товарищ, — строго сказал врач, — сказки интересны всем.
А потом в дверь постучали, и вошел человек в черной форме и пилотке. И с чемоданчиком.
— Здравствуй, Петров, — сказал врач.
— Здравствуй, Иванов, — сказал Петров. — Доставил все, что просил. А кто у нас больной?
— Я больная, — сказала я.
А врач Петров открыл чемоданчик, достал шприц и сделал укол. Не больно. Просто приложил к плечу трубку, и мне сразу стало легче.
— Как вы быстро, — сказала мама.
— Скоростная подводная лодка, — сказал Петров. — Шли на максимальной скорости под водой. Наверное, рекорд поставили. Больше не болейте.
Я хотела сказать, что больше не буду болеть, но не успела. Заснула.
Как мы поехали путешествовать.
— Ребенку нужны фрукты, — сказал Валя. Валя работает вместе с мамой в обсерватории. Он большой и толстый. И я ни разу не видела, чтобы он ел фрукты. Обычно он ест хлеб с колбасой. Но пока я болела, он приносил мне апельсины. И яблоки. Суб-ли-ми-ро-ван-ные. Вот какое длинное слово. Федя объяснил, что их такими делают специально. Чтобы больше к нам привезти. Яблоко вроде маленькое, сморщенное, но пакет разорвешь, и оно становится большим.
— Ребенку нужно солнце, — сказал Валя, когда я совсем стала здоровой. Но мама меня из дома не выпускала.
— Мы ходим на облучение, — сказала мама. — Вчера ходили. И завтра пойдем.
Облучение — это когда заводят в комнату, раздевают до трусиков, заставляют надевать темные очки и включают специальную лампу. От лампы плохо пахнет, но от нее другая польза. В организме витамины вырабатываются.
— Сублимированные фрукты, облучение, — хмыкнул Валя. — Ребенку нужны настоящие фрукты и настоящее солнце. Отправлю я вас в отпуск. Тем более и повод есть.
— Я не поеду в отпуск, — сказала мама. — У меня программа исследований полетит. Сам знаешь.
— Пойдешь как миленькая, — сказал Валя. — Ребенку нужно не только здоровье. Ребенку нужны новые впечатления. А что он тут на острове видит? Даже белых медведей не видит.
Я хотела сказать, что белого медведя я видела. Но промолчала. Чтобы маму не расстраивать.
— У нее есть Федя, — сказала мама.
— А еще у нее есть папа, — сказал Валя.
— Перестань, — сказала мама.
Но все же Валя маму уговорил. И вечером она сказала:
— Мы едем в отпуск.
— Ура! — закричала я. — И Федю в отпуск возьмем?
Мама посмотрела на Федю.
— Не оставлять же его здесь, — сказала мама. И стала собирать чемодан. А я стала собирать рюкзак.
