Действительно, одна уже на ниточке болтается. Старательно прикручиваю её, смотрю на улыбчивое лицо Наумова и думаю о Лене. Сегодня утром она была такой задумчивой… Вот уж кто ничуть не скрывает интереса ко мне.
Солнечные лучи заливают улицу. После душной тесной комнатки архива, здесь, под небесной голубизной, дышится легко и свободно, и кажется, что приятная, освежающая голубизна всего-всего обволакивает меня. Всё-таки, как хорошо жить на свете, как хорошо!
Наумов поторапливает, и вскоре мы орудуем ложками, усевшись друг перед другом в небольшом светлом кафе, что неподалёку от райотдела. В этот час здесь немноголюдно, на каждом столике в узких вазочках – веточки сирени. Из открытых окон тянет ветерком.
К вечеру становится известно, что гильза, изъятая в «Бирюзе», и гильзы, проходившие по уголовному делу Пикулина, идентичны, и что преступник пользовался оружием калибра «7,65». Возможно, в лесопарке и в магазине действовало одно и то же лицо. Кто этот человек? Все первоначальные следственные действия мною проведены, вещественные доказательства собраны, свидетели по делу опрошены… Но пока мы никак не можем выйти на него. Короче, «по горячим следам» преступление уже не раскрыть, так что придётся планировать длительную работу.
В дверь кабинета стучат. Это Ладыгины. Я просил их зайти ко мне, по возможности – сегодня. И они с пониманием отнеслись к просьбе.
Обоим супругам под сорок. Выглядят довольно интеллигентно, оба высокие, стройные. Несколько взволнованные вызовом… Коротко объясняю, в чём дело, и приглашаю понятых, предъявляю Ладыгиным дюжину портретных рисунков. В их числе – и работу Бубнова.
Даже не разглядывая, сразу указывают на портрет брюнета:
– Он!
– А не ошибаетесь? Внешность его, конечно, примечательна, но всё же?
Первой отвечает жена Ладыгина. Волнуясь, она объясняет:
– Понимаете, уж очень дерзко он вёл себя. Другой-то, белобрысый, помалкивал, лишь сумочку у меня принял. А этот… Одну серёжку из ушей я быстро сняла, а с другой промешкала. Так он чуть не вырвал её из мочки.
– Я бросился к Людочке на помощь, – добавляет Ладыгин. – А этот бандит выстрелил в меня. Два раза. Забудешь ли такое?
– А что делал в это время другой преступник?
– По-моему, он не ожидал такого поворота. Закричал: «Эдик. Эдик! Да ты что!». Мне думается, он и об оружии не знал, и своего напарника – тоже.
Оформляю протокол и поднимаюсь из-за стола:
– Ну что же… Спасибо, что пришли к нам.
– А этого «Эдика», видимо, так и не задержали? – сокрушается Ладыгина.
– Задержим. Обязательно задержим, – заверяю супругов. – Можете мне поверить.
Я говорю так не потому, что хочется успокоить и подбодрить их. Сегодня у нас действительно больше возможностей для его поимки и разоблачения.
Я прощаюсь с Ладыгиными. И как только они уходят, достаю из папки составленную мной справку о личности Пикулина.
«Пикулин Игорь Константинович, 1984 года рождения, русский. Образование – восемь классов. Холост. Родственников не имеет. Ранее не судим. До ареста работал на заводе «Метиз» слесарем. Занимался в секции бокса спортивного общества «Труд». Имеет первый спортивный разряд…»
Значит, не совсем потерянный человек. Почему же скрывает напарника?
Берусь за телефон, набираю номер Наумова. В трубке долгие гудки. Наконец слышится щелчок и приглушённый от одышки голос Сергея:
– Здесь Наумов. Слушаю вас…
– Привет, Сережа! Что так загнанно?
– А-а, это ты, Владик… Дай дух перевести… Задержанного доставляли. Так вырывался – насилу с Громовым управились. Иду по коридору – слышу звонок в кабинете. Пока открывал дверь, пока к столу бежал…
– Запрос о Пикулине сделал?
– Да. По телетайпу.
– Ну и как? Что ответила колония?
– Жив-здоров. На месте.
– Это далеко?
– Километров сорок. В Прибрежном. Уж не хочешь ли скатать к нему?
– Угадал. Хочу. Очень личность для меня интересная. Поговорить надо.
– Есть что-нибудь новенькое по делу?
– Да. Ладыгиных повидал. Убеждён теперь: в лесопарке и в «Бирюзе» стрелял один и тот же человек – Эдик.
– Что же Пикулин молчал о нём, как рыба?
– Вот и надо выяснить.
– Когда думаешь ехать?
– При первой возможности.
– Ну-ну… Желаю успеха.
– Салют!
Я кладу трубку, задумываюсь. Почему смолчал Пикулин? Из чувства товарищества? Из страха? Так ведь Пикулин – спортсмен. Боксёр!..
Да, да… Боксёр… А как личность? Что он за человек, кто скажет? Кто знает его лучше – мастер? Тренер? Надо бы встретиться с ними. В деле-то Пикулина о них – ни строчки.
Эх, Соловьёв, Соловьёв! Как же ты мог обойти их вниманием?
Я гляжу на часы. Время позднее. Пора двигаться к дому.
А дома, после ужина, Лена стучит в мою дверь:
– Можно?
– Конечно, заходи!
Лена проскальзывает в комнату, и я с удивлением замечаю в её руках гитару.
– Вот, играй на здоровье.
Гитара на вид совсем новая. Даже струны не натянуты.
– Где ты взяла?
Лена отводит глаза и как-то чересчур беспечно отвечает:
– У подруги выпросила. Всё равно валялась без дела. Так что владей и отводи душу.
Лена, Лена!.. Вчера она неожиданно умчалась в Москву. Это же она за гитарой ездила! Сердце моё переполняется нежностью:
– Спасибо, – говорю. – Спасибо за царский подарок. И как хорошо, что у тебя такая отзывчивая подруга. Передай ей, пожалуйста, что отныне и я буду её самым верным и преданным другом.
Лена вскидывает брови, долго смотрит на меня, стараясь понять, шучу я или говорю серьёзно. По-видимому, истинный смысл моих слов доходит до неё, потому что лицо её вспыхивает от смущения, и она торопливо отвечает:
– Хорошо, хорошо, передам… А ты сыграй мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Если не занят, конечно.
Я настраиваю гитару, тихонько трогаю струны. Начинаю с простенькой мелодии и негромко напеваю:
Живёт моя отрадаВ высоком терему.А в терем тот высокийНет хода никому…
Гитара в руках подрагивает. Дрожит и мой голос, пощипывает подушечки пальцев… Как давно я не играл!
Поставив локоть на край стола, и подперев ладонью голову, Лена, кажется, не столько слушает, сколько внимательно разглядывает меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.
Беру новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо напеваю:
А мне мама говорила,Говорила, говорила!Целоваться запретила,Запретила, да!..
Чёрт ли с этим согласится,Согласится, согласится?Для меня же не годится,Не годится, да!..
И Лена улыбается:
– А ты, оказывается, ещё и артист. Вот не знала!
Я откладываю гитару и, подражая Карлсону, продолжаю дурачиться:
– О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!
Лена заливчато смеётся, но в этот момент в прихожей раздаётся звонок. Она срывается со стула и выбегает из комнаты. В открытую дверь мне хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протягивает Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, проводит гостя в свою комнату. Через минуту она возвращается и говорит мне:
– Это Румянцев Славик. Ты уж поиграй без меня. Ладно?
Я пожимаю плечами: Славик, так Славик. Знаю её коллегу. Знаю, что в одной школе с ней работает, что уже третий месяц заладил сюда… Но Лена снова улыбается и тут же исчезает. Мне почему-то неприятно слышать их весёлые голоса за стеной. А ведь опять как хорошо начинался вечер!
6Вот и пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не остаётся делать, как выправить командировочное удостоверение и ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решаю предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.
Созваниваюсь сначала с тренером. Отвечает неохотно, с тревогой. Почему? Ладно, выясним.
В большом просторном зале спортобщества «Труд» десяток здоровых мускулистых парней в массивных боксёрских перчатках на руках пружинисто кружат по полу и неистово лупцуют друг друга. Скляр поворачивается ко мне, отрывисто и нервно произносит, показывая золотые зубы:
– У меня, как видите, не детский сад… Я готовлю боксёров, вмешиваться в их личную жизнь мне, знаете ли, недосуг…
– И всё же, – говорю терпеливо. – Что вы можете сказать о Пикулине?
– Ничего, – резко отвечает он, видимо, стремясь поскорее закончить разговор. – Я прочил его в чемпионы республики. Ко мне-то какие могут быть претензии? Я в этом деле чист, как стёклышко. И в спорткомитете отчитался за него. Зачем же снова воду мутить?
Мы сидим с ним за столиком в углу зала, смотрим на «будущих чемпионов» и говорим как будто на разных языках. Этот коренастый жилистый мужик с редкими волосами на голове, водянистыми глазами и с перебитым носом никак не может или не хочет понять меня.
