Почему он с ней пошёл? Совершенно непонятно. Он не тот человек, который пойдёт с проституткой. Значит — надо придумать. Сценарий — это фундамент и каркас. Если не сцеплено — все повалится.
Феликс и Нина все время разговаривали, проговаривали, мяли, разминали. Они встречались утром на работе.
Время летело незаметно. Вместе обедали в буфете — и не замечали, что ели. После работы расходились по домам, и Феликс звонил из дома. Феликсу казалось, что без Нины он беспомощен, как ребёнок без матери. Если она его бросит — он не сможет двинуться вперёд ни на сантиметр. Он вообще не понимал: а где она была раньше?
Оказывается, была… Странно.
Наконец сценарий готов. Все ясно; почему героиня занимается проституцией. Почему офицер с ней пошёл. И за всем этим — разрушенная страна и трагедия маленького человека, потерявшего почву под ногами.
После сценария — актёрские пробы. Феликс и Нина делали это вместе. Репетировали, просматривали материал.
Феликс чувствовал себя увереннее, когда Нина находилась рядом — невысокая, строгая, как учительница. Феликс мучился, метался, сомневался. А Нина — все знала и понимала, как истина в последней инстанции. Они были, как лёд и пламень. Один только пламень все сожжёт. Лёд — все заморозит. А вместе они пробирались вперёд, связанные одной цепью.
* * *
Наступил Новый год. Решили встретить в ресторане. Феликс пришёл с Машей, а Нина — с другом, капитаном дальнего плаванья. Феликс с удивлением смотрел на капитана. Ему было странно, что у Нины существует какая-то своя личная жизнь. Он воспринял это как предательство.
На Нине было вечернее платье с открытыми плечами и бриллиантовое колье, которое, как выяснилось, подарил ей отец — главный прокурор города. Этот папаша держал многие ниточки в своих руках и многих мог заставить прыгать, как марионетки.
Феликс был подавлен и раздавлен. Он увидел Нину совершенно в другом качестве: не скромную подвижницу, а хозяйку жизни с любовником-суперменом и папашей — всесильным мафиозо. А Феликс думал, что Нина — его личный блокнот, который можно в любую минуту достать и почерпнуть нужную информацию.
Феликс почувствовал себя жалким мытарем, а Машу — женой жалкого мытаря — унылой и монотонной. Вспомнились стихи Корнея Чуковского: «А в животе у крокодила темно и пусто и уныло, и в животе у крокодила рыдает бедный Бармалей».
Со дна души всколыхнулись привычные комплексы.
Он хуже всех. Рождён ползать. А рождённый ползать, как известно, летать не может.
Феликс молчал весь вечер, а потом взял и напился мертвецки. Капитан на плечах отнёс его в машину, как мешок с картошкой.
Дома Феликс описался. И это был логический финал: вот он в моче, как в собственном соку. И это все.
Маша стащила с Феликса всю одежду и оставила спать на полу. Ночью он проснулся — совершенно голый, на жёсткой основе, и не мог сообразить: где он? В морге?
Он умер? Феликс стал искать глазами маму, но все было, как на земле: комната, детские игрушки. И Маша, которая цедила ему из банки рассол от солёных огурцов.
Рассол втекал в него спасительной влагой. Феликс поднялся и пошёл в душ. Вода омывала тело, возвращала к жизни. К жизни без Нины. Феликс стоял, зажмурившись, и плакал.
Этап РАЗГОВАРИВАТЬ окончился. Начался новый этап: СМОТРЕТЬ. Он смотрел на Нину и смотрел, как будто позабыл на ней свои глаза. Он вбирал в себя её лицо во всех ракурсах: в профиль, фас, три четверти.
Маленькое изящное ухо, привычный изгиб волос, столб шеи, на которую крепилась маленькая, как тыковка, головка. А сколько в этой головке ума, юмора, Феликс смотрел на Нину и бредил наяву, шевелил губами.
Нина замечала, но никак не реагировала. Каждый человек вправе смотреть, если ему нравится. Это было поведение самоуверенной женщины, привыкшей к тому, что на неё смотрят, желают, мечтают, Когда Феликс вспоминал о капитане, и более того — представлял в подробностях, — он наполнялся тёмным ветром ярости и торопился уйти, чтобы не нагрубить Нине, не сказать что-то оскорбительное.
Фильм тем временем перешёл в монтажно-тонировочный период. Феликс сидел в монтажной комнате, приходилось задерживаться допоздна. Маша давала ему с собой бутерброды и бульон в термосе. Не задавала вопросы и не возникала. Она верила Феликсу безгранично. И сама была предана безгранично. У неё не было других интересов, кроме семьи. И времени тоже не было. После работы забирала ребёнка из детского сада и как рыба билась в сетях большого хозяйства: убрать, постирать, приготовить. Работала в две смены: утром на работе, вечером дома. У неё был свой сюжет и своё кино.
Феликс и Нина тем временем сидели в монтажной. Они, как чётки, перебирали каждый сантиметр плёнки. Урезали длинноты. Потом им казалось, что они сократили слишком много — исчез воздух. Возвращались обратно.
Когда выходили на улицу покурить, с удивлением смотрели на поток людей, совершенно равнодушных к кинопроизводству и монтажу. Оказывается, существовала другая, параллельная жизнь, как у рыб.
* * *
Однажды вечером Нина пришла в монтажную. Феликсу показалось, что от неё пахнет капитаном. Он тут же замкнулся и сказал:
— Ты мне мешаешь…
— Я на минуту, — спокойно ответила Нина, глядя на изображение.
«Почему на минуту? — насторожился Феликс. — Куда она торопится?»
— Вот тут у тебя затянуто. Это надо выбросить, — предложила Нина.
— Где?
— Начни прямо с реплики: «У тебя есть револьвер?»
Феликс отмотал плёнку, стал смотреть эпизод.
« — У тебя есть револьвер? — спросила проститутка.
— Есть, а что?
— Застрелись.
— Почему?
— Чем так жить, лучше застрелиться.
— Но я люблю свою жизнь.
— Потому что ты не знаешь, как плохо ты живёшь…»
Шёл текст сценария, но Феликсу казалось, что это про него.
Он повернулся к Нине и сказал:
— Если ты не уйдёшь, то ты пожалеешь.
— Не пожалею.
Нина смотрела прямо и бесстрашно.
Он её обнял. И умер. И долго приходил в себя после отсутствия.
Нина тоже молчала.
— О чем ты думаешь? — спросил Феликс. Он ожидал каких-то главных слов. Но Нина сказала:
— Ты меня убьёшь.
— Не убью. Говори.
— Я придумала, чем надо закончить сцену. Они должны отдаться друг другу. У нас он уходит. А это не правда.
— Но офицер другой человек, — возразил Феликс.
— Так в этом все и дело.
Феликс поднялся и отошёл к монтажному столу. Нина тоже поднялась, они начали отматывать плёнку. Включились в работу, не замечая того, что они голые.
Работа была впереди любви. Вернее, так: работа входила в любовь. Это было состояние наполненности до краёв, когда больше не умещается ничего.
— Надо переснять сцену, — подсказала Нина.
