— А текст «Путешествия» ему был известен?
— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, — признался граф.
— Конечно, конечно, — кивнул Саша. — Я понимаю. Думаю, к книге Тургенева начнут терять интерес, как только отменят крепостное право, потому что большая часть описанных ситуаций станет невозможна. А ваш «Князь Серебряный» еще долго проживет, Алексей Константинович, потому что тираны у власти никуда не денутся. И его будут читать и через сотню лет по своей воле, а не потому что учитель заставил. Так что пишите, и не тратьте время на придворную службу. Литература и есть ваша служба.
— Спасибо, — улыбнулся Толстой.
— Алексей Константинович, извините, а среди ваших родственников Перовских нет дамы по имени Софья? — спросил Саша.
Глава 3
— Есть Софья, — сказал Толстой. — Тетя Софи, сестра моей матушки.
— Княгиня Львова? — уточнил Саша.
— Да. Между прочим, вдова того самого князя Львова, который, будучи цензором, разрешил публикацию «Записок охотника» и был уволен.
— Боже мой! — поразился Саша. — Их хотели запретить?
— Да, — кивнул граф. — Вы же сами прекрасно находите параллели, Ваше Высочество.
— Тургенев сильнее Радищева как писатель, но много умереннее. И более полувека спустя. Было бы что запрещать!
Граф пожал плечами.
— При всем моем уважении к дедушке, он иногда бывал не прав, — заметил Саша. — И при всем моем уважении к княгине Львовой — это не та Софья. Есть еще? Помоложе.
— Зачем вам? — спросила госпожа Миллер.
— Я где-то слышал это имя, — объяснил Саша. — Хочу понять, правильно ли запомнил.
Толстой задумался.
— У меня был дядя Николай, он умер в прошлом году. А у него сын Лев, мой двоюродный брат. И у него есть маленькая дочка Соня. Моя двоюродная племянница. Но ей только пять лет.
— Софья Львовна Перовская, — проговорил Саша.
— Вы ее искали? — спросила Софи.
— Возможно, — кивнул Саша. — Алексей Константинович, можете мне о вашем кузене поподробнее рассказать?
— Лёва окончил Институт инженеров путей сообщения, служил в инспекции городских дорог, потом в лейб-гвардии адъютантом, вышел в отставку штабс-капитаном. Потом где только не служил: и по Почтовому ведомству, и по Таможенному. Сейчас вице-губернатор Пскова.
— То есть он сейчас в Пскове с семьей? — спросил Саша.
— Да, — кивнул Толстой.
— А где вы слышали про Софью Перовскую? — спросила Миллер.
Саша пожал плечами.
— Мне казалось, что это какая-то писательница или актриса. Но, наверное, я перепутал. Кстати, о писателях. Думаю, и Радищев, и Тургенев впали в одно и то же заблуждение. Тургенев решил, что его весьма умеренную книгу пропустит цензура, потому что в правительстве один за другим формируются тайные комитеты по крестьянскому делу, а у нас ничего не тайна. Но хоть не арестовали.
— Задержали, — заметил Толстой, — Месяц на съезжей, два года ссылки в своем имении. Но формально не за книгу. Я говорил тогда с вашим батюшкой, и понял, что к Ивану Сергеевичу есть и другие претензии.
— Папа́ помог? — спросил Саша.
— Да, — сказал граф. — Я сразу смог передать Тургеневу книги. Посещение на гауптвахте было запрещено.
— И потом его вытащил, — заметила Софья Андреевна.
— Со съезжей?
— Из ссылки тоже, — сказала госпожа Миллер.
— Как? — спросил Саша.
— Ходатайствовал перед Дубельтом, управляющим Третьего отделения, и графом Орловым, начальником того же ведомства, — объяснила Софи.
— Больше всего помогла доброта вашего отца, — сказал Толстой.
— Значит есть смысл его просить, — решил Саша. — Если кого-то надо будет вытаскивать, пишите сразу мне. К сожалению короткие периоды истории, когда в России не было полит… политических заключенных, можно по пальцам пересчитать. А формально за что?
— Слишком восторженный некролог Гоголю, слишком частые поездки заграницу, слишком много сочувствия к крепостным и лестный отзыв о нем Герцена, — объяснил Толстой.
— Саш, как бы тебя не пришлось вытаскивать, — заметил Никса.
— Да, ладно! — сказал Саша. — Перестройка же!
— Будем надеяться, — улыбнулся Никса. — А то пиши сразу мне.
— Так о Радищеве, — продолжил Саша. — Когда он напечатал в своей частной типографии не столь изысканное, зато довольно радикальное «Путешествие», думаю, он помнил о том, что Екатерина Алексеевна переписывалась с Вольтером и надеялся, что своего доморощенного Вольтера она не тронет. Но прабабке нашей при всем моем к ней уважении было важнее казаться, а не быть. Французский Вольтер был почитаем и обласкан, а русский уехал в Сибирскую ссылку. Я все надеюсь дожить до того момента, когда государь наш скажет: «Мы Вольтеров в тюрьму не сажаем».
— Доживешь, — сказал Никса.
Рихтер выразительно посмотрел на каминные часы.
— Еще минуту! — попросил Саша. — Софья Андреевна, мне про вас рассказывали, что вы знаете 14 языков.
— Да, — улыбнулась Софи. — Хотя не все одинаково.
— Итальянский?
— Да, — кивнула она. — Граф его тоже отлично знает.
— Мне нужен переводчик для «Декамерона», — сказал Саша. — Возможно, несколько переводчиков, поскольку труд огромный. И мне не хотелось бы отвлекать Алексея Константиновича от «Князя Серебряного», хотя, конечно, я бы был счастлив. Может быть, публиковать отдельные новеллы в «Современнике»? В разделе «Смесь». Как вы думаете, это может заинтересовать Некрасова?
— Возможно, — сказал Толстой.
— Скорее, это заинтересует цензуру, — заметила госпожа Миллер.
— Ну, там же не все такое, — возразил Саша. — Гениальную новеллу про то, как загонять дьявола в ад, можно на потом оставить.
Софи усмехнулась.
— Подумаем, — сказал граф. — А «Божественную комедию» вы не планируете переводить?
— Конечно, планирую. Но это очевидный героизм. Я, правда, грешным делом прочитал только «Ад», но, может, тогда дочитаю. Все-таки у Данте слишком много современных ему реалий. Перевод придется снабжать примечаниями по объему равными переводу: какой там у него забытый папа и король, на каком круге ада. Тогда это была публицистика. А мы читаем как шедевр на все времена. Но если найдется герой, который за это возьмется, буду рад.
— Есть перевод Дурова, — заметил Толстой. — Только очень неполный.
— Петрашевца? — уточнил Саша.
— Да, — кивнул граф. — Сергея Федоровича.
— Это где «в лесе том» и «пантер полосатый»?
