— И что это за сын? — спросил часовой.
— Сенгх-посланец, — ответил спутник Конана.
Он откинул свой капюшон, чтобы часовой мог увидеть его лицо.
— Хо, Сенгх! Добро пожаловать! А что это за гигант с тобой?
— Это Конан из Киммерии, я обязан ему жизнью.
— А-а, тогда приветствую и тебя. Добро пожаловать, Конан из далекой Киммерии.
Человек на стене исчез, и через секунду одна створка ворот отошла в сторону, заставив тяжелые железные петли громко заскрипеть. Ворота были толщиной в грудь Конана, так что отодвинуть их было нелегко. В городе-храме стоял густой запах людей, животных и еды. Молодой киммериец с жадностью вдыхал эти ароматы, только сейчас осознав, как много времени прошло с тех пор, когда он в последний раз соприкасался с цивилизацией. Если уж на то пошло. Обитель была еще больше, чем казалась снаружи. Тут были свои улицы, дома, общественные здания. Конан подумал, что правильнее было бы назвать эту Обитель городом. Сенгх приветствовал взмахом руки людей в таких же одеждах, как и он сам, и они улыбались и махали рукой ему в ответ. Вскоре Конан сообразил, что все люди, которых он здесь видел, были мужчинами. Он видел и детей, играющих тут и там, но и они все были мальчиками. Конан спросил об этом Сенгха.
— Это правда, — ответил жрец. — Женщинам запрещено появляться в Обители. Все мы дали обет безбрачия.
Конан подумал с секунду.
— Тогда каким же способом вы обзаводитесь детьми?
— Мы не делаем этого. Новообращенные, неофиты, стекаются сюда со всего мира.
— Зачем?
— Это хорошая жизнь, особенно для детей бедняков. Мы даем им еду, крышу над головой, одежду, веру и знания.
— Но не женщин.
— Жизнь жреца — не для каждого человека.
— Это верно, — отозвался Кован. Хотя киммериец и был очень молод, но в этом вопросе сомнений у него не возникало. Есть корешки и обходиться без общества женщин — нет уж, увольте.
Когда они проходили мимо группки людей, проверявших содержимое корзин с фруктами, Конан обратил внимание на мелькнувшее под капюшоном пилигрима молодое нежное лицо. По крайней мере один из этих учеников жрецов весьма походил на женщину.
Не все из закутанных в плащи фигур возвращали дружелюбные взгляды, которые бросал на них Конан. А когда несколько подростков засмеялись и начали тыкать пальцами в потертую накидку варвара, он почувствовал, как в нем поднимается темная волна гнева. “Кто из них сумел бы вырваться из рабства, сразиться с волками и мертвецами?” — подумал Конан.
— Не обращай на них внимания, — сказал Сенгх. — Они равнодушны и не знают истинной цены человека. Они еще выучатся этому.
— Если останутся в живых. — Голос Конана напоминал глухое рычание.
Взмекивающий козел пробежал мимо них, преследуемый толстым человеком в плаще с капюшоном. Преследователь вопил: «Стой, зверюга! Я уже лишился твоей сестры и ее молока! Вернись!» Эта сценка рассмешила Конана, и его гнев, так быстро вспыхнувший, так же быстро и угас.
Сенгх провел Конана в здание, высеченное из цельной скалы белого гладкого камня. Внутри здания был бассейн, вделанный в пол. Теплый пар поднимался над поверхностью воды, чистый, острый запах достиг ноздрей юноши.
— Вода — отличное средство для того, чтобы размягчить мышцы и расслабиться, — заметил Сенгх. — Может быть, ты хочешь принять ванну?
Молодой гигант-киммериец кивнул. Горячая чистая вода? Да он будет просто счастлив смыть со своего мускулистого тела грязь и пот, накопившиеся за время путешествия.
— Я попрошу людей, чтобы тебе принесли чистую одежду. Я должен доставить сообщение, прежде чем сам смогу добраться до ванны.
Уже сбрасывая с себя меховой плащ, Конан кивнул. Он положил меч на край бассейна и вошел в теплую воду. А-а, какое это было наслаждение! Вода была так горяча, что на коже у него выступили пупырышки. Конан сел на ступеньки, и расслабляющее тепло дошло до его подбородка. Он закрыл глаза и откинулся спиной к стенке бассейна. А-а-а…
Сенгх шел к покоям Верховного Облата, не замечая, что один из жрецов удостоил его пристальным вниманием. С первого взгляда его нельзя было отличить от других, бродящих по главной торговой улице города-храма, но в действительности это был лжежрец. Серый плащ Облата скрывал под собой человека по имени Скир. Это был негодяй с тысячью личин — вор, грабитель, шпион, убийца — все что угодно, только не жрец. Его присутствие в Нерушимой Обители было результатом осторожного выполнения сложного плана, подкрепленного к тому же силами дьявольской магии. Скир получал плату от Нэга, мастера черного колдовства.
Лжежрец быстро установил свое тайное наблюдение. Он был весьма искусен в подобных вещах, и искусство это возникло от долгой практики. Но главным козырем Скира было его лицо. У агента Нэга было лицо, прямо-таки излучавшее чистосердечие и невинность. О Скире говорили, что, попадись он за убийство жирного купца, ему достаточно будет сказать, что он всего-навсего чистит нож от крови барашка — и ему поверят, ибо человек с таким лицом не может лгать. Впрочем, следить за жрецом не было бы слишком сложно даже для дилетанта. Скир, конечно, время от времени останавливался, делая вид, что завязывает свои сандалии или разглядывает товар на лотке, но это скорее было следствием многолетней привычки, а не действительной необходимостью. Сенгх ни разу не обернулся. Глупец. Сенгх вошел в здание, и Скир поспешил следом за ним. Жрец должен был передать кому-то свое сообщение. Агент Нэга не знал, кому именно, но зато он прекрасно знал, что ему необходимо услышать это сообщение. Известные Скиру источники утверждали, что Сенгх обладает крайне важной информацией. Неудача в добыче этой информации может задержать, а то и поставить под удар миссию Скира. Нэгу не понравится любая задержка, а Скиру меньше всего хотелось вызвать неудовольствие колдуна. При мысли об этом Скир содрогнулся. Вот потому-то и получилось так, что когда Сенгх передавал свое наиважнейшее и сверхсекретное сообщение Верховному Облату, слова его донеслись и до тех ушей, которым они вовсе не предназначались. И улыбка, появившаяся на губах шпиона, была такой ангельской, что, наверно, даже мать одной из его наиболее жестоко умерщвленных жертв не смогла бы не ответить на нее.
Позади козьего загона Скир вытащил короткий, с широким лезвием кинжал и занес его над козой, у которой были связаны все четыре ноги. Толстый жрец никогда не найдет свою потерянную козу. А если и найдет, то вряд ли сможет получить от нее молоко. У этой козы было иное предназначение. Скир вонзил в животное кинжал и вырезал сердце. Кровь хлынула ручьем, и лжежрец подставил ладони под темную струю. Затем он трижды поднял и опустил сложенные ладони, как это предписывалось ритуалом заклинания, и нараспев произнес фразу, которую вдолбил ему в память Нэг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
