Г-н Смит. Раз блондинка — так, значит, Мария.
Брандмайор…у которой отец был воспитан в Канаде, а его воспитала старушка, племянница священника, так вот бабушка ее зимою иногда, как и все мы, болела насморком.
Г-жа Мартен. Занятная история. Почти немыслимая.
Г-н Мартен. При насморке необходимо носить повязку.
Г-н Смит. Предосторожность ненужная, но совершенно необходимая.
Г-жа Мартен. Извините меня, господин брандмайор, но я не очень хорошо все поняла в вашем рассказе. Когда в конце дело доходит до бабушки священника, то все запутывается.
Г-н Смит. Как к попу попадешь — ничего не разберешь.
Г-жа Смит. Да, повторите, брандмайор. Мы все вас просим.
Брандмайор. Не знаю, смогу ли я. Ведь я на службе. Все зависит от того, который теперь час.
Г-жа Смит. У нас здесь нет часов.
Брандмайор. А настенные?
Г-н Смит. Совсем перестали ходить. В них вселился дух противоречия. Они всегда показывают не то время.
Сцена девятая
Те же и Мэри.
Мэри. Мадам… Мсье…
Г-жа Смит. Что вам надо?
Г-н Смит. Что вам здесь нужно?
Мэри. Извините, мадам и мсье… и вы, дамы и господа… я хотела бы… тоже… рассказать анекдот.
Г-жа Мартен. Что такое?
Г-н Мартен. Мне кажется, служанка наших друзей сошла с ума… И она теперь хочет рассказать анекдот.
Брандмайор. Да что это она возомнила о себе? (Всматривается в Мэри.) Ах!
Г-жа Смит. Разве это ваше дело?
Г-н Смит. Да вы сдурели, Мэри!
Брандмайор. Она! Возможно ли это?
Г-н Смит. Что с вами?
Мэри. Вы… здесь?
Г-жа Смит. Так что все это значит?
Г-н Смит. Так вы друзья?
Брандмайор. Ну как же!
Мэри кидается на шею брандмайору.
Мэри. Как я счастлива этой встрече… наконец!
Г-н и г-жа Смит. Ах!
Г-н Смит. Ну это слишком — здесь, у нас, в пригороде Лондона!
Г-жа Смит. Как неприлично!..
Брандмайор. Ведь в юности она гасила мой первый огонь.
Мэри. Как заправский пожарный…
Г-н Мартен. Ну раз уж так случилось… милые друзья… то ваши чувства понятны, человечны, достойны уважения.
Г-жа Мартен. Все человечное достойно уважения.
Г-жа Смит. Она здесь, среди нас… Не нравится мне это!
Г-н Смит. Она невоспитанна…
Брандмайор. Какие предрассудки!
Г-жа Мартен. Хотя это и не мое дело, мне кажется, что прислуга — это, в общем-то, всего лишь прислуга…
Г-н Мартен. Даже если иногда она оказывается неплохим сыщиком.
Брандмайор. Оставь меня.
Мэри. Вы не волнуйтесь… Ведь они не злые.
Г-н Смит. Гм… Гм… Вы, конечно, трогательная пара, но все же… несколько…
Г-н Мартен. Вот именно.
Г-н Смит. Слишком бросаетесь в глаза…
Г-н Мартен. Есть такое понятие, как британская стыдливость, еще раз простите, я хочу выразиться яснее, иностранцам она непонятна, даже специалистам. Благодаря этой стыдливости… я выражаюсь не очень ясно… но, впрочем, я говорю это не вам…
Мэри. Я хочу вам рассказать…
Г-н Смит. Не надо…
Мэри. И все-таки…
Г-жа Смит. Идите, милая Мэри, к себе на кухню, читайте там ваши стихи перед зеркалом…
Г-н Мартен. Хоть я и не прислуга, а стихи тоже читаю перед зеркалом.
Г-жа Мартен. А нынче утром ты сам себя не видел в зеркале.
Г-н Мартен. Просто я еще не совсем пришел в себя.
Мэри. Тогда я прочту вам поэму.
Г-жа Смит. Боже, до чего вы упрямы, милая Мэри!
Мэри. Я вам прочту поэму, договорились? Я ее посвятила брандмайору и назвала «Пламя».
В лесу сверкали многожженцы.Воспламенился камень,Воспламенился замок,Воспламенилась роща,Мужья воспламенились,Воспламенились жены,Воспламенились рыбы,Воспламенились птицы,Вода воспламенилась,Воспламенилось небо,Воспламенился пепел,И дым воспламенился,Воспламенилось пламя,И все воспламенилось,Воспламенилось все.
Она произносит эти стихи, а Смиты потихоньку выпроваживают ее за дверь.
Сцена десятая
Те же без Мэри.
Г-жа Мартен. Просто мороз по коже…
Г-н Мартен. И все-таки в этих стихах столько огня…
Брандмайор. Мне кажется — они чудесны.
Г-жа Смит. И все же…
Г-н Смит. Вы преувеличиваете…
Брандмайор. Знаете, так оно и есть… все это, конечно, субъективно… но это мое мировоззрение. Моя мечта. Мой идеал… и стихи мне напомнили, что пора уходить. У вас нет часов, и я должен сказать вам, что ровно через три четверти часа и шестнадцать минут меня ждет пожар на другом конце города. Мне надо торопиться. Хотя пожар пустяковый…
Г-жа Смит. А что там будет? Пожар в печной трубе?
Брандмайор. Нет, меньше, зажженная лучина и жжение в желудке.
Г-н Смит. Нам жаль, что вы уходите.
Г-жа Смит. Вы были так милы.
Г-жа Мартен. Мы с вами провели картезианских четверть часа.
Брандмайор (направляется к выходу и вдруг останавливается). Кстати, а как поживает лысая певица?
Общая тишина, заминка.
Г-жа Смит. Прическа у нее осталась прежняя.
Брандмайор. А! Тогда до свиданья, дамы-господа!
Г-н Мартен. Удачи вам и доброго огня!
Брандмайор. Будем надеяться. Удачи всем! (Уходит.)
Все провожают его до двери и возвращаются на свои места.
Сцена одиннадцатая
Те же без брандмайора.
Г-жа Мартен. Я в состоянии купить перочинный ножик брату, а вы не можете купить Ирландию дедушке.
Г-н Смит. Мы ходим ногами, а обогреваемся электричеством или углем…
Г-н Мартен. Продашь корону — получишь ворону.
Г-жа Смит. В жизни главное — смотреть в окошко.
Г-жа Мартен. Можно сесть на стул, когда стула нет.
Г-н Смит. Надо думать всегда и обо всем.
Г-н Мартен. Потолок наверху, а пол внизу.
Г-жа Смит. Если я говорю да, то это просто так.
Г-жа Мартен. Каждому свое.
Г-н Смит. Возьмите круг, погладьте его — и он станет порочным.
Г-жа Смит. Учитель учит детей читать, а кошка кормит молоком котят, пока они малы.
Г-жа Мартен. А корова дает нам свои хвосты.
Г-н Смит. В деревне я люблю уединение и покой.
Г-н Мартен. Для этого вы недостаточно стары.
Г-жа Смит. Бенджамин Франклин был прав: вы беспокойнее, чем он.
Г-жа Мартен. Назовите дни недели.
Г-н Смит. Monday, Tuesday, Wednesday, Thursday, Friday, Saturday, Sunday.
Г-н Мартен. Edward is a clerck, his sister Nancy is a typist, and his brother William is a shop-assistent.
Г-жа Смит. Ну и семейка!
Г-жа Мартен. Лучше птичка в чистом поле, чем чулочки в тачке.
Г-н Смит. Лучше бифштекс в скромных хатах, чем молоко в больших палатах!
Г-н Мартен. Дом англичанина — его палаты.
Г-жа Смит. Я не умею изъясняться по-испански так, чтобы меня понимали.
Г-жа Мартен. Я отдам шлепанцы моей свекрови за гроб твоего мужа.
Г-н Смит. Найти бы попа-монофисита и женить на нашей прислуге!
Г-н Мартен. Хлеб — это дерево, но дерево — тоже хлеб. А на заре от дуба родится дуб.
Г-жа Смит. Мой дядюшка живет в деревне, но повитухе это ни к чему.
Г-н Мартен. Бумага нужна, чтобы писать, кошка — чтобы ловить мышей, а сыр — чтобы его скрести.
Г-жа Смит. Автомобили быстро ездят, зато кухарка лучше стряпает.
Г-н Смит. Не будь индюком, а ласкайся со шпиком!
Г-н Мартен. Charity begins at home. [Милосердие начинается дома (англ.)]
Г-жа Смит. Я жду, чтобы акведук зашел ко мне на мельницу.
Г-н Мартен. Естественно, общественный прогресс гораздо лучше с сахаром, чем без.
Г-н Смит. Прочь гуталин!
После последней реплики г-на Смита все молчат, как бы онемев на мгновение. Чувствуется какое-то напряжение. И часы нервничают — они бьют без всякого порядка. Следующие реплики произносятся сначала ледяным, враждебным тоном. Враждебность и нервозность все нарастают. И к концу этой сцены все действующие лица стоят рядом, выкрикивая свои реплики, грозя кулаками, готовые накинуться друг на друга.
