Да надо сказать, и со стороны верхнего бьефа грозит опасность: огромный напор воды силится плотину оторвать ото дна и приподнять! Поэтому, едва соорудив плотину, эксплуатационники принялись лечить ее основание, как лечат, впрочем, все высокие дамбы: высверливая скважины и загоняя в них вяжущую массу, бывает — гидроцемент, а здесь — специальный полимер, смолу.
Но тут же выяснилась невероятная новость: процесс «подкопа» идет пугающе быстро. И гигантскую каменную «маму» необходимо срочно спасать, нужны особые меры — обводной водосброс, параллельный коридор! И даже не один!
Однако, когда подсчитали, во сколько обойдется работа, за голову схватились: в половину стоимости всей плотины… нужны миллиарды!!!
Так проектировщики загнали себя в капкан, а главное — обрекли городок строителей Виру и весь юг Сибири на ежедневный, потаенный ужас: а ну как слетит гребенка с тяжелых голубых волос? Из ущелья, в котором воздвигнута ГЭС, в степь выскочит ударный вал воды высотою в полкилометра. Сметет всё. Не говоря уже о самой Вире, что стоит на вибрирующей каменной платформе под самой уходящей к звездам изогнутой стеной.
Но люди живут на авось. Авось, выдержит. Да и лечат же, лечат бетонную «мать»…
Зато как тут дивно! По склонам весною цветет багульник, от розовых гор все летом тянет сладким холодом… на верхних зеленых лугах поднимаются и живут нежнейшие творения природы: одуванчики, шелковый венерин башмачок, королевская лилия — дикая саранка, а среди них поднимает синие крылья и утопленница Марфа, редчайший странный цветок, который умиляет душу и продлевает жизнь на многие годы. Если, конечно, ты очень хочешь ее продлить, согласившись на совершенный покой в душе…
Кому что.
8
Наконец, зазвонил телефончик в кармане у Никонова.
— Да? — пропел ласково Сергей Васильевич в трубку. И потемнев, раздраженно. — Слушаю, слушаю. Я же сказал: девять-«а»… написано на торце… Ну, переждите дождь и заносите. Что? Я думаю, завтра. — Он отключил аппарат. — Эх, нету Лешки Бойцова… какие стишки сочинял про нашу работу, а?! А сейчас в Индии, мимо спящих коров ходит…
— Да, Алексей был наш, никогда его не забуду.
— Но ты же на него не куксишься за то, что зарплату в долларах получает, вино из серебряных бокалов пьет? — Хрустов молчал. — Так сложилась судьба. Майнашев дал ему рекомендацию, Лёшка поступил на курсы, потом в МГИМО… Вот бы сейчас прилетел… — Никонов схватил друга за узкие плечи и потряс. — И мы, четыре старых корефана, на фоне плотины, а?! Ведь какая бригада была!
Хрустов упрямо мотал головой, отворачивался. Было ясно: ни за что он с Утконосом встречаться не желает, и тем уж более — с ним вместе сниматься для кино или телевидения.
— «Напрасно старушка ждет сына домой…» — пропел Никонов, отпустил друга и поднялся. — А я-то, я-то… вспомнил нашу юность, пригласил. Сюда, сюда пригласил! Я же не знал, что даже видеть его не желаешь. Сейчас как позвонит перед выездом — скажу: не приезжай.
— Да при чем тут «приезжай — не приезжай»!.. — Вскочил и Хрустов, лицо у него от раздражения стало серым. — Ты с ним — пожалуйста — можешь трепаться… А я временно отвалю.
— Ни хера себе, хозяин стола — «отвалю»… Родя, знаешь анекдот? — Никонов опять обернулся ко мне. — Мужик спрашивает бабу: ты еще не кончила? — Нет. — Ну ты покуда кончай, а я пойду водочки тресну. — Сергей Васильевич театрально развел руками. — Вот почему и думал: в гостинице остановлюсь… там в ресторане можно побалакать…
Хрустов прижал кулаки к груди, не зная, что и сказать.
— Не надо так! — Никонов поморгал ему, как ребенку. — Мне тебя жалко! Перестань! Мы можем взять зонтики и…
— Да я же не против… — уже соглашался, бормотал Лев Николаевич, жалобно скривив лицо. — Ты говори с ним. А я с Родькой буду. С Утконосом мы обо всем уже переговорили.
Никонов вдруг загадочно улыбнулся.
— Думаю, не обо всем.
— О чем еще? — насторожился Хрустов. — Какую-нибудь подлянку готовит? Я от него никаких милостей не приму. И даже никаких известий!
— Только извещение о его смерти? — хохотнул Никонов. — Ты, брат, раньше был отходчивее. Танька говорит: к старости вылезает в нас всё самое такое… злоба, зависть… как у старого осетра — кости наружу…
— Я никогда никому не завидовал и никому не завидую! — замычал Лев Николаевич, бегая по комнате. — Я честный, честный! Я только сказал — с ним… Давай, выпьем, что ли?.. — Бросившись к столу, расплескивая от волнения настойку, он налил гостю и себе.
— Боюсь, тебе хватит, Лёвчик, — пожалел его могучий Никонов. — Просто посидим, друг на друга поглядим. Пока нет Утконоса.
Но Хрустов теперь и на Никонова смотрел как-то странно, исподлобья.
Кстати, почему у нынешнего директора ГЭС Валерия Туровского кличка такая — Утконос? Из летописи Хрустова понятно: она у него давняя, еще с тех легендарных времен. Потому, что низкорослый, щекастый, с носом как у утки. А теперь еще добавляется новый смысл: как-то вот так, бочком-бочком и вперевалочку, моргая глубокими карими глазками, стал Валерий в системе РАО ЕЭС большим человеком…
Из кухни выглянули разрумянившиеся от разговоров жены:
— А чего замолчали? Уже напились?
— Да вас ждем, — буркнул находчивый Никонов, показывая им почти полную бутылку. — Видите, я только чуть попробовал.
— А почему у Левы уши красные? — Подошла Галина Николаевна, прищурилась.
— Анекдот ему рассказал. А он же как красна девица! Да идите же сюда скорей! Где пироги! Сами съели?! — И когда женщины исчезли из пределов видимости, Никонов отодвинул рюмку. — А правда, хороша. Лучше коньяка!..
— Нынче не коньяк — керосин продают! — снова стал сердиться Хрустов.
— Можно вертолеты заправлять?! Ах, сейчас бы на «мухе» да в горы… Но рынок, рынок… Моей Государственной премии только в один конец хватит.
— А ты и премию получил?!
— Три года назад… не слышал? Мы придумали сорт бетона…
— А сорт кислорода случайно не придумали? Ладно, это я так. Молодец. Помнишь, как плясали на горячем бетоне… втаптывали…
— Было дело.
— Вот и народ наш так втоптали!
Никонов шлепнул себя ладонями по коленям.
— Опять?!. Да, брателло, ты вправду больной.
Лев Николаевич сверкнул желтоватыми глазами.
— А ты, я вижу, слишком здоровый. Наверно, икра помогает оставаться молодым. Когда мне прописали черную, я сказал: если посмеют принести, махну из окна. Это не наша еда. Наша еда — хлеб и лук.
Теперь обиделся Сергей Васильевич. Поднялся, отошел к окну.
— Ну, чего вы там опять? — на этот раз из кухни выглянула чернявая гостья, белозубая, но зубы явно искусственные. — Замолчали! Пьете? Говорите! Это как в опере не помню какой — девок заставляли петь, чтобы ягоду не ели…
— Это в «Евгеше», — захихикала хозяйка. — У нас пленка есть. Сейчас несём еду, несём!
В дверь позвонили. Хрустов открыл — вошли два мокрых из-под дождя парня в синих джинсовых одеждах, у одного телекамера на плече, принесли два овальных тяжеленных чемодана.
— Сергей Васильевич! — гулко сказал один, стриженый, в потолок ростом. — Ну, в виде эксклюзива… в гостях у друга?
Никонов глянул на Хрустова, тот замотал головой.
— Завтра, — буркнул Сергей Васильевич. — За доставку спасибо.
9
Из кухни, наконец, торжественно выплыли друг за дружкой хозяйка и гостья с тяжелыми подносами в руках.
Мигом стол был уставлен великолепными яствами. Я даже возревновал, как человек, по сути, случайный: вот как встречают старых товарищей. Наверное, всё вынула Галина Ивановна из холодильника. Место в центре стола заняла саянская рыба (не только у вас, господа Никоновы, на Дальнем востоке, плавает живность в воде!): порезанный на ровные куски, на удлиненной тарелке возлег розовый толстенный хариус, а на другой посудине рассыпался словно мандариновыми дольками красноватый малосольный ленок. Здесь же, возвышаясь, радовал глаз огромный глухарь, полуразорванный на куски, — он, я помню, горьковат на вкус, но пахнет божественно, как ветер дикой воли. В деревянных плошках скрытным пламенем горели брусника и клюква, крупная, как бобы. Добавясь к тем вареньям, что уже были на столе, источало аромат ирговое варенье.
Но главное кушанье, это уже после подогретых пирожков, женщины внесли с особой помпой — пельмени в оранжевых звездах масла, с тонким как бумага тестом и тройной начинкой — говядиной, бараниной и капустой… Вот чем занимались женщины все это время на кухне!
— Ни фига себе — хлеб да лук, — съязвил Никонов, мигнув Хрустову.
— Извините, немного затянули… — смущенно улыбалась хозяйка, прижимая кулачок с искривленными пальчиками к груди. — Вот сметана. Может, кому со сметаной сверху?.. Лева, говори речь.
Хрустов почему-то побледнел, как на собраниях в прежние времена, поднялся, взял рюмку. С полминуты молчал.
