АЛЬДОНСА: Браво, сеньор Авельянеда. Устами, как говорится, младенца… только скажите мне, куда девать те письма, что пачками приходят к нам в дом накануне двадцать восьмого июля? Люди всей Испании восхищаются семейством Кихано и просят нового Дон-Кихота освятить своим пребыванием их кров…
АВЕЛЬЯНЕДА: Но ведь приходят и другие письма!
АЛЬДОНСА: Откуда вы знаете?
АВЕЛЬЯНЕДА(смутившись): Это естественно… Где слава – там и хула… Особенно когда слава сомнительного свойства. Поколения моих предков, носивших фамилию Авельянеда, жертвовали на приюты, на больницы, но дома призрения… Подавали бедным… Вообразите, скольким людям помогло мое семейство за века своей истории! Скольким людям оно реально, по-настоящему, помогло! Бескорыстно – не ради славы, не ради писем от восторженных поклонников… Благодарю за прием, господа Кихано. Значит, «Амадиса против Фрестона» можно у вас попросить?
АЛОНСО (поднимаясь): Я сейчас принесу…
Алонсо в библиотеке. Включает вентилятор; смотрит, как вертятся лопасти – будто мельничные крылья. Подставляет лицо сквозняку.
АЛОНСО: Скорей бы. Скорей бы двадцать восьмое, как вы мне все надоели…
Залезает на стремянку. Перебирает книжки, стряхивает с них пыль.
АЛОНСО: Скорей бы… Господи!! Как не хочется идти, если бы Ты знал, как неохота, Альдонса останется одна, а если со мной что-то случится… СОВСЕМ одна. Бедная Альдонса. Бедные Кихано.
Выбирает книжку. Тяжело слезает со стремянки.
АЛОНСО: Он… верил… Он на подвиги пускался, а не на унижения. Безумец, фанатик… герой. Верил в великанов… Но верил и в справедливость. Даже отец… еще верил. Не в великанов, конечно, но хотя бы в ту старую легенду… о том, что с каждым шагом Росинанта по дороге приближается Золотой Век… И что наступит время, когда не будет униженных нищих старух, ни брошенных детей, ни падчериц, которых избивает отчим… Господи, а я ведь не верю даже, что мне удасться разобраться с Панчитиным отчимом. То есть по морде я могу… Побить его я могу и сегодня, прямо сейчас… но что от этого изменится?! Нет, так я черт знает до чего додумаюсь, мне надо идти, а значит, надо верить. (Оборачивается к вентилятору). Слышишь, ты, чародей Фрестон?! Я верю!
Сбивает вентилятор на пол. Лопасти замирают. Алонсо вдруг смеется.
АЛОНСО: Ну вот, первую победу я уже одержал…
* * *
Ночь. Наспех прибранная гостиная. Алонсо сидит в кресле, смотрит на улыбающегося с портрета Рыцаря Печального Образа. Пояаляется Фелиса.
ФЕЛИСА: Простите, что потревожила, сеньор… Я приберу здесь, сеньор?
АЛОНСО: Что? Прибери…
Девушка бесстыдно подбирает подол и принимается орудовать шваброй. Алонсо отвлекается от своих раздумий.
ФЕЛИСА: Сеньор Алонсо. Тут под кресло пробка закатилась от вина, позвольте, я достану…
АЛОНСО: Что?
ФЕЛИСА: Пробка от вина. Я достану. Пробка. От вина.
АЛОНСО: Пробка?
ФЕЛИСА: От вина! Вы сидите-сидите… Я так достану…
Фелиса лезет под кресло, соблазнительно оставляя снаружи филейную часть.
АЛОНСО: Нашла?
ФЕЛИСА (выныривает из-под кресла): Вот. Пробка. От вина.
АЛОНСО: От вина…
ФЕЛИСА: Сеньор… а хотите, я ее съем?
Откусывает кусочек пробки. Жует.
АЛОНСО: Перестань! Брось немедленно! Ты что!
ФЕЛИСА: Сеньор… вам правда будет жалко, если я умру?
АЛОНСО: Что ты мелешь!
ФЕЛИСА: Нет… Пожалуйста… не смотрите на меня так сурово! Вы не можете… вот так уйти, не оставив… наследника. Не бросив семени в плодородную почву… а не на камень, сеньор Алонсо! Так нельзя! Так неправильно! Должен быть новый Дон-Кихот… Должно быть ваше продолжение в мире! Что же вы за мужчина, если не оставите сына! Это несправедливо… вам не простят ваши предки!
Фелиса подползает к Алонсо, кладет руки на его колени.
ФЕЛИСА: Сеньор Алонсо. Верность даме сердца – нерушимая традиция. Но верность Дульсинее! А не сеньоре Альдонсе! Сеньор… я люблю вас так, что ради вас готова хоть ковриком под ногами. Вы скажете – «Фелиса, съешь эту пробку» – я съем… ради вас… и буду улыбаться…
Фелиса нежно гладит Алонсо; минутное замешательство, потом рука Кихано опускается девчонке на затылок. Соскальзывает на ухо, ласково треплет… дергает так, что Фелиса вскрикивает. Алонсо поднимается и выходит; Фелиса слушает его затихающие шаги, а когда оглядывается – в кресле уже сидит Санчо, неслышно выбравшийся из-за портьеры.
ФЕЛИСА: Ай! Как вы сюда… что это вообще за наглость? Я здесь мою полы… А вы натоптали!
Санчо молчит.
ФЕЛИСА: А что такого? Я полы мою, ясно?
САНЧО: Пробка. От вина.
Фелиса некоторое время елозит тряпкой по полу. Потом не выдерживает.
ФЕЛИСА: А вам все равно никто не поверит.
Санчо молчит.
ФЕЛИСА: Ничего вы не видели. Подумаешь, пробка! Так и что?
Санчо молчит. Фелиса моет пол.
ФЕЛИСА: Санчо… А хотите шоколада?
САНЧО: Совесть мою купить?
ФЕЛИСА: Какую… совесть! Это не ваш дом, это чужой дом… Хозяин в доме может делать что угодно, ясно вам? Что угодно и с кем угодно!
САНЧО: А вот посоветуемся с сеньорой Альдонсой. Тут тебе и жаба сиськи даст.
ФЕЛИСА: При чем тут… жаба… при чем тут сеньора Альдонса! Она и так все знает!
САНЧО: Что – все?
ФЕЛИСА: Вам все равно никто не поверит.
САНЧО: Посмотрим.
ФЕЛИСА: Санчо, чего вы от меня хотите?
САНЧО (отворачивается): Ничего.
ФЕЛИСА: Ну пожалуйста, Санчо! Скажите!
Санчо смотрит Фелисе в глаза – она удерживает слезы; Санчо улыбается, и Фелиса улыбается в ответ. Санчо хмурится и отворачивается; Фелиса начинает всхлипывать, тогда Санчо манит ее пальцем…
* * *
С календаря, который висит на видном месте, сорван очередной лист. В гостиной Алонсо, Альдонса, Санчо; Альдонса отрывает лист календаря, открывается двадцать третье число.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
