– Смотрите внимательно.
Очевидно, женщина знала, зачем она здесь. Прошлась взглядом по лицам, указала пальцем:
– Этот сначала был, потом этот.
– Вы не ошибаетесь? – уточнил Носов. – Все же расстояние…
– Да какое там расстояние! – фыркнула она. – Видна надпись на пачке чая. Эти были, не сомневайтесь, я их выучила наизусть.
– А вы долго на них смотрели?
– Я ж говорила: погрызлась с мужем и ушла в кухню. Сидела там, курила, делать было нечего, ужин назло ему готовить не стала, ну и смотрела в окно. А дом-то – вот он, рукой подать. Сначала этот пришел, долго они спорили, потом он стал ее целовать, понес, извините, на кровать на руках. А свет они не погасили, так что мне очень хорошо все было видно…
– И что потом, когда он отнес женщину на кровать?
– Вы даете! – Она вытаращила накрашенные глаза, лукаво сощурилась. – Чем можно заниматься на кровати?! Сексом, конечно! И очень у них это неплохо получалось, меня даже завидки взяли…
– Дальше, – перебил Носов.
– Значит, все у них завершилось, он пошел в кухню… Голышом, между прочим, пошел. И стал есть. Ну, сами понимаете, он хорошо потрудился, силы потратил, в самый раз ему подкрепиться было…
– Что он ел?
– Какие-то консервы. Рыбные, наверное.
– А где он их взял?
– Так из прихожей принес! Он из спальни в прихожую пошел, а потом в кухню. Открыл банку и сел есть, бедный.
– Чем он ее открывал?
– Из ящика нож достал. Я еще удивилась: она битый час перед его приходом возилась в кухне, мясо резала, бутерброды мазала, а его не накормила, все в холодильник спрятала. Ну, не гадюка, а? Да если б меня так ударно любили, я б его закормила…
К сожалению, отпечатков на ноже не сохранилось – поверхность-то рифленая, узорчатая. Носов продолжил вытаскивать сведения из лукавой бабы:
– Значит, он консервы ел, но вы не разглядели какие. А говорили, пачку с чаем видно.
– Так то ж пачка! – фыркнула свидетельница. – А то баночка.
– Ну, поел он и что? – допытывался Носов.
– Вернулся к ней. Она так и лежала, он стал целовать ее… – Свидетельница подалась к Носову и доверительным шепотом доложила подробность: – Везде! Ну, думаю, второй акт начался, хоть посмотрю на чужое счастье. И точно! Она вдруг забилась, куда-то рукой потянулась… Может, презерватив хотела предложить ему?
– Да уж не знаю, что она там хотела ему предложить, – улыбнулся Носов. – Ну-ну, и что?
– А он навалился и… сами понимаете: страсть на них нашла. Ну, а когда он встал, у нее сил пошевелиться не было. Вот молодец! Настоящий мужик, затра… Ой! – Она прижала пальцы к губам, вспомнив, что так выражаться даме в официальном месте неприлично. – Залюбил девку до смерти.
– Дальше, дальше, – требовал Носов.
– Он посидел возле нее, за ручку подержал, лбом все прижимался… к ее руке лбом… Потом поцеловал ее, оделся и ушел.
– А приносил он ей, например, попить? – поинтересовался Корик. – Воду в стакане подавал?
Она соединила брови, губу оттопырила, задумалась.
– Нет, кажется… Не помню никого стакана. Я пойду?
– А второй? – Носов напомнил, что она не все рассказала.
– Через пару часиков где-то пришел. Походил по квартире, эдак по-хозяйски, бутылку шампанского в холодильник закинул, вошел к ней, поговорил…
– Она разговаривала с ним? – насторожился Носов. – Как это было?
– Ну, он к ней наклонился… Кстати, она даже не прикрылась! Голая лежала, я еще подумала: никакого стыда у девки. Только что с одним… и тут же другому всю себя показывает. В общем, о чем-то они мирно посовещались, после чего он ушел, а она все лежала. Ой, чуть не забыла… Вот этот, – вновь указала свидетельница пальцем, – стакан воды ей подносил, честно. Поднял ей голову и напоил, да-да. Совсем у девки сил не было после… этого самого. И еще! Остатки воды он вылил в цветочный горшок, а стакан… стакан в карман положил! Представляете, украл стакан! Клянусь, украл. С ним и ушел.
– Вы что же, несколько часов просидели в своей кухне? – засомневался Корик.
– Так я ж упрямая, – горделиво вскинула она подбородок. – Если б мой не приполз просить прощения, я б и до утра там просидела! Когда б не эта порнуха в окне, я бы, наверное, с моим-то и не легла.
– Если вы их видели… дома-то расположены действительно очень близко-то, то почему же они вас не заметили? – резонно спросил Носов.
– Ага, до того ли им было! – хихикнула свидетельница. – Ну, если честно, когда у них это самое началось, я свет погасила у себя, охота было посмотреть, как оно у людей… ну, это самое…
– Спасибо, вы нам очень помогли, можете идти.
С нею вышли и три человека, участвовавшие в процедуре опознания. Остались Филипп, Марк и Вениамин. Носов сел за стол, обвел всех троих спокойным взглядом, поднял глаза на эксперта, пожелавшего непременно присутствовать при опознании. Корик, которому смерть Айны уже не казалась загадкой, взял на себя обязанности допрашивающего:
– Теперь мне понятно, как вы убили ее. Но почему?
…Да, он осознанно готовился к этому, хотя не был уверен, что все будет именно так, к тому же он шел к ней со слабой надеждой, внушая себе: она передумает, уже передумала.
Айна не ждала его. Открыв дверь, она замялась – пускать или не пускать, – все же, будучи женщиной деликатной, провела его в квартиру. Ей не дано было знать, что вместе с ним к ней вошла смерть и заняла выжидательную позицию в сторонке. А он снял пальто, повесил его, подошел к ней и взял за плечи. Айна, не высвобождаясь, отвернула лицо, когда он хотел поцеловать ее:
– Не надо… Мы же все обсудили, и ты согласился со мной. Тебе двадцать пять, мне тридцать четыре, между нами – пропасть, Марк.
– Нет никакой пропасти, ты ее сама выдумала. – Как он разочаровался! – Нам же хорошо вдвоем.
– Хорошо, да. Очень хорошо, лучшего у меня не было. Но постель – это не все, Марк, есть и будничная жизнь, и время… Сейчас разница между нами почти не чувствуется, но через три-пять лет она станет заметна. Я не хочу, чтобы через какое-то время, когда ты остынешь, мне стало больно. Я прекрасно знакома с расставаниями и обидами, не хочу повторений. Конечно, вина лежит только на мне, я не должна была подпускать тебя к себе… Но так сложилось… Тогда я думала: курортный роман, ни к чему не обязывающий, а мне надо было забыться…
– Я согласен ждать. Только вместе с тобой…
– Прости, Марк.
Он слегка сжал ее плечи, запрокинул голову, словно не желая показывать слез, но, когда вновь посмотрел ей в глаза, слез не было.
– Знаешь, – улыбнулся Марк, – я точно так же расстался с Нелькой, встретив тебя. На меня не действовали ее уговоры и слезы, поэтому я тебя понимаю. Но и ее я понял, правда, только сейчас, а тогда… я обидел Нельку и тут же забыл о ней. В сущности, я пришел проститься. Два часа дай мне…
– Марк… – протянула она, не соглашаясь. – Это лишнее…
– Час, – настаивал он. – И больше ты меня не увидишь! Один час… чтобы он запомнился… Обещаю: никогда больше не напомню о себе.
Марк приблизился губами к ее губам, Айна не отвернулась, сдавалась, видимо, жалела его. Но ему-то не жалость была нужна, а она – вся и навсегда, до смерти. Он был нежен и ласков, любил ее, как в последний раз. Именно – как. Потому что, видя отдачу Айны, он торжествовал, полагая, что сломил ее. Но минуты наслаждения длятся недолго, за ними приходит возврат того, что было до этого, возможно, и раскаяние. Она лежала расслабленная, тихая, настал момент спросить ее:
– Ты и сейчас хочешь, чтоб я ушел навсегда?
Айна открыла глаза, в них уже не было пьяной любовной неги:
– Ты обещал…
– Помню, – перебил он, помрачнев. – Значит, нет?
Она не ответила, что, собственно, и было ответом. Марк подскочил.
– Куда ты?
– Воды выпью. Тебе принести? – он прятал глаза.
– Нет.
Он открыл банку консервов, принесенную с собой, и торопливо ел, давясь, так как тоже не любил кальмаров. Но – ел, плохо пережевывая, чтобы мясо застряло в зубах, чтобы пропитать соком рот и язык, глотал, чтобы даже дыхание его стало ядовитым. Вернувшись, Марк сел на кровать. Поглаживал тело Айны. Она мягко убрала его руку, и тогда он напомнил:
– Час еще не прошел, только половина…
Поцелуями покрывал ее тело, подбираясь к ее рту. На секунду Марк замер, любуясь приоткрытыми губами Айны. Она пожалела его, а он надумал… Но она же сказала «нет», значит, ее жалость – унизительная и жестокая. Он тоже должен быть жестоким! Марк впился в ее губы, не зная, вдохнет ли смерть в эту женщину, отравившую его душу. Вдруг Айна вырвала голову, запаниковав, пока еще безотчетно:
– Марк, чем от тебя пахнет? Что ты пил?..
И еще один поцелуй – глубокий, проникающий. Марк торопился, не надеясь, что его дыхание, касания его губ несут ей яд. Айна потянулась к тумбочке у изголовья за таблетками, он смахнул пузырьки на пол.
– Марк, мне плохо… – застонала она.
А ему надо было торопиться: началась агония, значит, подействовало! И Марк спешил, ведь больше этого не будет никогда! Последний раз… Чтобы не видеть ее мучений, он опустил веки.
