как у Эльзы. Справа – папка на резинке, на которой черным маркером было написано «Пресса». Эльза осторожно открыла папку. Внутри – пожелтевшие вырезки из газет и журналов. «Племянница Сименона убила мужа. Женевьеву Сименон судят за убийство в Брюсселе, ее ждет тридцать лет заключения за убийство супруга и попытку скрыть преступление в июне 2000 года». Эльза положила вырезку и прочла следующую: «Любовь – блюдо, которое лучше подавать холодным. Суд над Мартин Циммерман, убившей любовника, чтобы подать его к столу». И фотография убийцы с подписью: «Когда любишь мужчину, готовишь его с изюминкой».
Еще одна статья гласила: «Сильви Ревириего: рассказ о том, как она убила и расчленила лучшую подругу». Один абзац был подчеркнут карандашом: «Сильви сначала разрезала голову Франсуазы на куски и спрятала в ведре, она пояснила, что не хотела больше видеть ее рожу. Надев свой медицинский халат, она продолжила расчленение на балконе…» Внизу хлопнула дверь. Эльза поспешно закрыла папку и сбежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Паола принесла белье или зашла что-то проверить? Эльза прислушалась. В квартире – ни звука, только шум с улицы. Должно быть, это просто сквозняк, где-то забыли закрыть окно. Эльза снова, с колотящимся сердцем, поднялась по узкой лестнице. Беатрис собиралась написать новый роман о женщине-убийце? Эльза вспомнила о безделушках в форме револьверов. Конечно, это всего лишь игрушки, но кого Беатрис так хотела убить? Почему ее так сильно влекла эта тема?
Эльза приоткрыла ящик, в котором обнаружила коробочки с просроченными витаминами. В шкатулке из экзотического дерева, с почти стершейся росписью, лежали дисконтные карты разных магазинов: Galeries Lafayette, Fnac, Nocibé, Air France, BHV… карточки со скидками для Беатрис, которая больше никогда не отправится в путешествие, не пойдет в ресторан и не купит одежду, даже со скидкой. Эльза аккуратно сложила карты обратно в шкатулку.
На письменном столе оранжевый пластмассовый стакан был набит ручками всех мастей. Эльза взяла одну и вдохнула запах ластика. Нежно провела им по губам. Подумать только, Беатрис, возможно, держала эту ручку собственными руками, может быть, даже написала ею черновик романа. Эльза схватила шариковую ручку, решив опробовать ее на стопке стикеров для заметок. Шарик царапнул бумагу, но чернильного следа не оставил. Эльза надавила, чтобы чернила вышли, – по-прежнему ничего. Высохла, что ли? Может ли быть, что ручки тоже умирают, если долго никому не служат? Эльза попробовала еще одну ручку, затем еще и еще – ни одна не писала. Ручки Беатрис, ручки, которыми писались ее книги, изменившие жизни стольких читателей, эти ручки испустили дух, как и та, кто ими владела. У Эльзы сжалось сердце. Никогда больше Беатрис не взбежит по этим ступеням к себе в кабинет, не сядет за рабочий стол, не напишет ни строчки. Эльза же все еще жива. Ей повезло, да, она жива и может хоть сейчас развернуться и выйти из этой квартиры навсегда, если вздумается. Она свободна, жива и свободна. Она может начать там, где Беатрис вынуждена была прерваться, да, теперь она понимает это, каждый день может стать днем победы, каждый день и есть победа, стареть – это не поражение, а напротив, победа! Как она поступит с этой свободой? Сможет ли она однажды писать книги так же хорошо, как Беатрис?
7
Однажды, когда Эльза была у Тома, он сообщил ей, что ждет в гости Флоранс Гарнье, издательницу Беатрис. С ней придет Эва Мейер, знаменитая журналистка, как раз из тех, кто всегда превозносил книги Беатрис, но, скорее всего, не открывал те, что присылало скромное издательство Эльзы. Обе они хотели что-то выяснить у Тома. Он примерно представляет, о чем пойдет разговор, и предпочитает принять их в одиночестве. Сказал, что это ненадолго. Эльза работала в этот момент в гостевой спальне и услышала, как он поприветствовал их и проводил в гостиную. До нее доносились обрывки беседы:
– Беатрис заканчивала какую-то рукопись, она говорила о ней много месяцев…
Другой женский голос, возможно, журналистки Эвы Мейер, соглашался – да, она много раз виделась с Беатрис и тоже слышала о том, что та работает над новым романом.
– Она была в таком восторге от своих литературных планов, говорила, что обнаружила что-то новое, что этот текст сильно отличается от предыдущих…
– Что это будет лучший ее текст! – добавляла первая.
Настала тишина, обе гостьи, казалось, ждут ответа Тома, но он молчал. Эльза слышала, как звенят в чашках ложки.
– Мы вам отправили много писем, Тома, но ответа так и не получили… Хотелось дать вам время, скажем так, на траур… Но прошло уже почти два года, удалось ли вам узнать что-нибудь об этой рукописи? Вы ее не находили? Она наверняка в ее кабинете! Она всегда писала в тех маленьких блокнотах, которые покупала в Японии…
– Или, может быть, в папке у нее на компьютере? – настаивала обладательница второго голоса.
Тома сказал, что нет, в кабинет Беатрис он не заходит. И что его супруга, наверное, опередила события, когда говорила о своих литературных планах, ни о какой рукописи он не слышал.
– Не может быть, – повторяла издательница, – не может быть, Беатрис была суеверной, она никогда не стала бы рассказывать о тексте, если не была уверена в том, что что-то получится…
Тома был непреклонен. Он жил с Беатрис, если бы она работала над книгой, он узнал бы первым.
Эльза подошла к двери и слушала.
– Тома, если вы не хотите заходить в ее кабинет, позвольте мне, я все-таки ее издательница!
– Это невозможно, – сказал Тома.
– А вы подумали о читателях? Они ждут этот текст! Они вправе его прочесть!
– Дорогая Флоранс, вы хоть сами себя слышите? Право читателей? С чего вы это взяли? Даже если, как вы утверждаете, Беатрис начала работу над романом, неужели вы думаете, что она бы хотела, чтобы неоконченный и невычитанный текст был издан?
– Но мы можем сами его вычитать, – ответила издательница, – если дело только в этом! В любом случае это драгоценный документ, позвольте нам хотя бы ознакомиться, чтобы судить о нем самим.
Тома повысил голос:
– Я же говорю, что там ничего нет, никаких неопубликованных текстов, никакого незаконченного романа, ничего!
– Последние недели Беатрис боролась с болезнью, она могла забыть и не рассказать, у вас у обоих наверняка были дела поважнее… Но поймите меня, Тома, даже незаконченная рукопись Беатрис – это в любом случае большое событие…
– Для вас – может быть. Вы мне напоминаете нацистов в концлагерях, которые выдирали у трупов золотые зубы.
– Тома! Сказать такое мне! Мне, чьи бабушка и дедушка… Да как вы смеете!
– А вы, как вы смеете? Я скажу вам правду, раз и навсегда. Беатрис больше не писала, знаете почему? Потому что она была счастлива. Да, счастлива. Она часто говорила мне, что ей больше не нужно писать, что ей достаточно просто жить. Может быть, вам она внушила, что готовит что-то, потому что вы надоедали ей своими «Как там дела с новой рукописью, Беатрис? Как идет работа, Беатрис? Тебе еще много, Беатрис?». А тем временем ее это больше не интересовало. У нее были другие заботы… Так что, пожалуйста, засуньте эти ваши «права читателей» куда подальше!
Загремели стулья, послышались быстрые шаги. Эльза услышала, как две женщины направились к выходу, хлопнула дверь. Когда Тома вернулся к ней в комнату, он улыбался, как нашкодивший мальчуган.
– Вы слышали этих фурий? Как я их отделал? Вот пугала!
– А что им было надо?
– Неопубликованные тексты Беатрис, как будто они существуют!
– Она издательница, ей положено. А что, правда ничего нет?
– Ну хоть вы-то не начинайте! Я сказал им правду: Беатрис больше не писала, потому что была счастлива. Разумеется, до того, как заболела раком. Она сказала мне, что, если однажды снова возьмется писать, сюжетом книги станет счастье… Но ей не хватило времени, да и при том, как медленно она писала, на «Библиотеку Плеяды» все равно не набралось бы…
8
Эльза позвонила своей подруге Ноэми, чтобы сказать, что возвращает ей ключи от мастерской, они ей в ближайшее время не понадобятся.
– Ты что, больше не будешь ездить в Париж?
– Наоборот, я приезжаю все чаще. У меня появился мужчина.
– Замечательно, ты нас познакомишь?
– Это муж Беатрис Бланди… Тома Бланди, продюсер.
– И сколько же ему лет?
– Он почти ровесник моего отца.
– Да уж, сорок лет – самое время вспомнить про Эдипов комплекс! А еще феминистка!
– Ты поймешь, когда с ним познакомишься, он невероятный…
– Слушай, если сорокалетние женщины будут встречаться с шестидесятилетними мужчинами, пятидесятилетние
