— Обоих нашли в десяти километрах от Эстепоны в Сьерра-Бермехе связанными, с кляпом во рту и застреленными выстрелом в затылок, — добавил Кортес.
— Мы полагаем, что это их противостояние имеет давнюю историю и началось в девяностые в их московский период, но мафиози тем не менее всполошились. Все поняли, что от них требуется теперь не только делать дела, но и постоянно быть настороже, опасаясь действий противоборствующей группировки, В этом году нами уже зафиксировано четверо так называемых «без вести пропавших». Прочие мафии — итальянская и турецкая, контролирующие торговлю героином, колумбийцы и галисийцы, чья сфера — кокаин, марокканцы, похищающие людей и торгующие гашишем, у нас действуют не столь жестко, как у себя на родине, и не так часто прибегают к насилию. В Испании они видят тихую гавань. В этом они следуют примеру наших давних друзей — арабов, занимающихся незаконной торговлей оружием по всему миру и использующих Коста-дель-Соль в качестве отправного пункта. Здесь же они отмывают деньги, почему и не желают привлекать к себе внимание. Другое дело русские, которым, по-видимому, сам черт не брат.
— Есть соображения насчет того, зачем Лукьянов направлялся в Севилью с восемью миллионами евро в багажнике? — спросил Эльвира.
— Пока не знаю. Я плохо знаком с ситуацией в Севилье. Возможно, какими-то сведениями располагает мадридский ЦРОП. Я послал им запрос, — сказал Диас. — Впрочем, не удивлюсь, если речь пойдет о противостоянии группировок. Леониду Ревнику пятьдесят два года, и он мафиози старого закала. Думаю, он предубежден против людей типа Василия Лукьянова, не прошедших русскую тюремную школу, а попавших в мафию другим путем. Ведь Лукьянов — ветеран Афганистана, а свое место в мафии он купил, причем сутенерствовать после этого продолжал. Ревник же, наверно, считает такой бизнес, при всей его прибыльности, делом недостойным.
— А очень это прибыльно? — спросил Эльвира.
— У нас в Испании четыреста тысяч проституток, и доход от этого бизнеса составляет восемнадцать миллиардов евро, — сказал Диас. — В этом, как и в распространении кокаина, Испания в авангарде европейских стран.
— Стало быть, вы полагаете, что Леонид Ревник Лукьянова презирал, что и заставило того внять другим предложениям, поступившим к нему как к эксперту в сомнительном, но крайне выгодном бизнесе? — спросил Фалькон.
— Вполне возможно, — сказал Диас. — Ревник был в отъезде, в Москве. Мы ожидали его возвращения на будущей неделе, но он вернулся раньше. Похоже, до него дошло, что Лукьянов готов переметнуться. Одно скажу вам с полной уверенностью: Лукьянов не пошел бы на такой шаг на свой страх и риск — для такого решительного поступка надо заручиться поддержкой. Однако кто оказал ему поддержку, мне неизвестно.
— Ну а восемь миллионов? — продолжал допытываться Эльвира, все еще неудовлетворенный.
— Это своего рода вступительный взнос. Способ заставить Лукьянова сжечь все мосты, — сказал Кортес. — Украв такую сумму, он ни при каких обстоятельствах не смог бы вернуться к Ревнику.
— Не забудьте об упомянутых мной дисках в кейсе, — сказал Фалькон. — Снятые скрытой камерой сцены — пожилые дядьки, трахающие молоденьких девушек, и…
— Так русские делают свой бизнес. Развращают всех, кто вступает с ними в контакт. По-видимому, нам еще многое предстоит узнать о том, как проводили свой летний досуг наши городские чиновники, советники муниципалитета, застройщики и архитекторы и даже высшие полицейские чины.
Комиссар Эльвира провел рукой по макушке, взъерошив свою безукоризненную прическу.
3
Севильская тюрьма в Алькала-де-Гвадаире, пятница, 15 сентября 2006 года, 13.05
Сквозь бронированное стекло двери Фалькон глядел на понуро сидевшего за столом Кальдерона. В ожидании его тот курил, уставясь в металлическую пепельницу. Сделавший хорошую для своих еще молодых лет карьеру следственный судья выглядел теперь постаревшим. Худощавый, он похудел еще больше, что придавало ему изможденный вид. Свежая, упругая его кожа потускнела, а волосы, и без того не отличавшиеся густотой, образовали явные пролысины. Уши словно удлинились, мочки набрякли, будто, предаваясь своим невеселым мыслям, он то и дело дергал и теребил их. Вид арестанта успокоил Фалькона: было бы невыносимо, если б этот истязатель и убийца сохранил свои обычные высокомерие и заносчивость. Пропустив вперед себя охранника с кофе на подносе, Фалькон вошел в камеру. Кальдерон тут же встрепенулся, и в выражении его лица появилось подобие прежней уверенности.
— Чему или кому я обязан столь острым удовольствием? — осведомился Кальдерон, обводя рукой полупустую камеру. — Уединенность, кофе, визит старого друга… Какое роскошество!
— Я бы и раньше пришел, — сказал Фалькон, — но, как ты, должно быть, понимаешь, дела…
Кальдерон окинул его долгим внимательным взглядом и закурил новую сигарету, третью во второй пачке за день. Охранник поставил на стол поднос и вышел.
— И что же вдруг могло вызвать у тебя желание навестить в тюрьме убийцу бывшей твоей жены?
— Предполагаемого убийцу собственной жены.
— Это важная поправка или лишь педантичное уточнение?
— Только на прошлой неделе мне удалось выкроить время, чтобы подумать… ну и почитать кое-что.
— Надеюсь, что почитал ты какой-нибудь хороший роман, а не запись моей беседы с великим инквизитором, старшим инспектором Луисом Зорритой, — сказал Кальдерон. — Беседа эта, как может подтвердить тебе мой адвокат, была для меня не из приятных.
— Я несколько раз перечитал эту запись, как и запись беседы Зорриты с Марисой Морено. Она навещает тебя здесь, не так ли?
Кальдерон кивнул:
— К несчастью, свидания эти не супружеские. Мы просто разговариваем.
— О чем же?
— Разговорами обычно мы с ней не занимались, — сказал Кальдерон, затягиваясь сигаретой. — Предпочитали другой язык.
— Но может быть, очутившись здесь, ты усовершенствовался и в данном способе общения.
— Конечно. Только не с Марисой.
— Так зачем она приходит к тебе на свидания?
— Из чувства долга? А может быть, вины? Не знаю. Спроси ее!
— Вины?
— Думаю, она сожалеет о том, что рассказала Зоррите о некоторых вещах, — сказал Кальдерон.
— К примеру, о каких?
— Не хочу об этом говорить. Особенно с тобой.
— О том, как вы шутили с ней насчет истинно «буржуазного решения» сократить расходы на развод, убив жену?
— Черт знает, как этот прохвост Зоррита сумел вытянуть это из нее!
— Возможно, ему особенно и стараться не пришлось, — хладнокровно заметил Фалькон.
Сигарета Кальдерона застыла в воздухе на пути ко рту.
— Ну а еще о каких признаниях Зоррите может она сожалеть? — продолжал Фалькон.
— Она покрывала меня. И сказала, что я ушел от нее позже, чем это было на самом деле. Она думала, что спасает меня этим. Но Зоррита выяснил в таксопарке все, что касалось времени. Она сделала глупость. Чем оказала мне медвежью услугу. Получилось, что мне требуется помощь. Особенно учитывая то обстоятельство, что полиция застала меня на берегу при попытке утопить тело Инес в Гвадалквивире, — сказал Кальдерон. Он помолчал, нахмурившись и продолжая сосредоточенно курить, потом спросил: — Какого черта ты ко мне явился, Хавьер? Зачем все это?
— Я пытаюсь тебе помочь.
— Вот оно что! А с чего это ты вдруг загорелся желанием помочь предполагаемому убийце бывшей твоей жены? Я так понимаю, что в последнее время вы с Инес отдалились друг от друга, но все-таки…
— Ты говорил мне, что невиновен. Ты утверждал так с самого начала.
— Но, старший инспектор Хавьер Фалькон, вам ли не знать, что убийцы всегда отпираются!
— Мне это известно, — сказал Фалькон. — И не стану притворяться, делая вид, что заинтересованность моя в этом деле совершенно бескорыстна и не имеет побочных причин.
— Ладно, — произнес Кальдерон, откидываясь на спинку стула. Как ни странно, но слова Фалькона, казалось, его удовлетворили. — Я и не думал, что ты рвешься спасать мою шкуру… особенно после того, как ты читал и перечитывал, как утверждаешь, запись беседы со мной.
— Да, грязи там достаточно, не могу отрицать.
— Как и я, — согласился Кальдерон. — Хотел бы я повернуть время вспять, чтобы изменить наши с Инес отношения!
— У меня к тебе ряд вопросов по поводу записи, — сказал Фалькон, пресекая этот жалкий всплеск раскаяния. — В первый раз, я так понимаю, ты поднял руку на Инес, когда она обнаружила в твоем фотоаппарате кадры с обнаженной Марисой.
— Она пыталась перекачать их на свой компьютер, — тут же начал оборону Кальдерон. — Я не понял ее намерений, то есть, хочу сказать, что одно дело обнаружить снимки, а совсем другое — как-то их использовать, в чем я ее и заподозрил.
