Лазутчик опустил голову на грудь.
Захару почему-то стало жалко собеседника. Но в спину вдруг дунул холодный ветер, который заставил стрельца поежиться. В голове крепостного стража тут же всплыла двухцветная (черно-белая) лубочная картинка, которую он видел у одного из своих соседей по слободе. На ней был изображен ветхий домишко, занесенный снегом по самую крышу. Сверху картинки полукругом топорщились кривые буквы, которые гласили: "Тобольск". Рядом с сугробом стоял подбоченясь здоровенный медведь с нахальной мордой. Под ним имелась еще одна надпись: "Добро пожаловать". Именно по этим буквам и учил Захара читать безногий дед Прошка.
Стрелец вздрогнул и отбросил сентиментальность прочь.
- Ничего, - сказал он. - Сейчас я сдам тебя городской страже, и твое безумие тут же пройдет. В острог по пятницам приходит отец Онуфрий. Он тебе прочтет парочку молитв, и ты, очистившись, станешь голубем сизокрылым. Чистым, аки агнец.
Патлатый сжал губы и полез правой рукой в пазуху. Захар напрягся, ожидая от этого действия какой-нибудь подлости. Но рука лазутчика вынырнула наружу лишь с небольшим мешочком. Трясущимися пальцами патлатый развязал тесемку и высыпал в левую ладонь кучку призывно звякнувших монет. У Захара глаза полезли на лоб. Даже в неярком свете факелов было видно, что в руке у лазутчика тускло блестело золото!
Захар вспомнил, что обычно жалованье платили серебром. Раз в год голова выдавал рядовым стрельцам целых четыре рубля (в Москве давали десять, но - столица есть столица). В прошлом году, правда, жалованье выдали медью, и мешок с монетами пришлось тащить в стрелецкую избу с натугой. Но золото стрельцы видели только во время войны, когда потрошили вещи поверженных врагов. Войны же давно не было.
Захар завороженно смотрел на ладонь патлатого, пересчитывая в уме медяки, полученные в прошлом году, и пытался сообразить, сколько же рублей сейчас находится перед ним. Сообразив, стрелец впал в тяжелый ступор.
Рука патлатого медленно и нежно выдвинулась вперед, и золото заблестело перед самым носом Захара.
- Возьми, - свистящим шепотом сказал патлатый. - Здесь двадцать турецких динаров. Это огромные деньги.
Захар с корточек грохнулся на колени и промычал что-то невразумительное. Патлатый, ерзая задом, переместился поближе к стрельцу и, толкая руку вперед, зашептал навязчиво:
- Пойми ты, я все равно должен здесь пройти! Ты можешь сейчас взять эти деньги, рубануть меня саблей и перебросить через стену. И никто ничего не узнает. Лез, понимаешь, вор через стену, стрелец защитил Город от супостата, - честь ему и хвала! Но ведь ты не такой. Ты - не злодей. У тебя на лице это написано. Потому говорю тебе - возьми деньги, а я пойду себе потихоньку. Я ведь не враг и Город не спалю...
Захар, слушая горячечный бред лазутчика, видел в своем мозгу совсем несообразные с происходящим картины. Он просто прикидывал, что и куда девать. Если, например, дать Ваське Кривому золотой (а лучше - два), то полусотник сразу же забудет все прегрешения Захара и даже лестница, прилетевшая ему в голову, никак не испортит их дальнейших взаимоотношений. Но был еще сотник...
Стрелец, пересчитав все по-новому, решил, что Ваське нужно дать сразу пять динаров. Пусть сам решает, сколько сунуть сотнику, а сколько оставить себе. Захар почему-то был уверен, что Кривой в этом вопросе не прогадает. Ну а полковой голова (пятисотник) вообще ничего не узнает о ночной пальбе из пушки. А если даже и узнает, то сотник что-нибудь соврет ему по этому поводу. И вообще, какая разница, что там дальше будет? Деньги уплачены? Да. Все! У каждого кулика свое болото. Нечего башку по этому поводу напрягать. Тем более - остается еще пятнадцать монет! В крайнем случае - пятисотнику можно будет дать сразу пятерку. А десятка останется!
Захар представил себе свою жену в длинной собольей шубе и улыбнулся. Тут же возникла перед ним попадья Варвара в рясе, отороченной горностаевым мехом, и улыбка слетела с его губ.
Патлатый тем временем подобрался совсем близко к своему стражу. Он, жарко дыша, шептал и шептал:
- Ну что ты, служивый, возьми и отпусти меня, несчастного...
Захар забрал у него из руки монеты и сказал:
- Уговорил, бес лохматый. Иди отсюда.
- Ноги развяжи сначала, - обычным противным голосом сказал лазутчик.
Захар освободил его ноги от пут. Тот встал и нагло поинтересовался:
- Где тут у тебя лестница?
- Вон там, в двадцати шагах справа, - ответил стрелец.
- Ну-ка, проводи меня! - приказным тоном повелел патлатый.
- Сейчас, - ответил Захар, вставая в полный рост. - Провожу обязательно. Только пинками. Полетишь, как дрозд по весне. И лестница не понадобится.
- Не надо, - миролюбиво сказал патлатый. - Я уж как-нибудь сам.
Он, не попрощавшись, побежал в указанном Захаром направлении. Через минуту его
шаги дробно застучали по лестнице, и после этого наступила тишина.
Захар, улыбаясь, смотрел на полную луну, опять выглянувшую из-за туч. Неожиданно поднявшийся теплый ветер дул ему в спину и никак не напоминал о Тобольске. Но вдруг случился порыв, и уши Захара уловили странные звуки, которые сложились в одно слово. И слово это звучало так:
- Прошел... прош-шел... прош-ш-шелл...
Шелест ветра
- Один-ноль.
- Теперь моя очередь ходить.
- Нет. Раз я победил, значит - выбираю. Поэтому ходить опять буду я.
- Хорошо. Только что-то бедно у тебя получается. Фантазии не хватает. Одно слово - демиург. Да и то - будущий. Два вида материи настрогать много ума не надо.
- Зато ты, как там это называется... а-а-а, биореактор, что ли?
- Биоконструктор.
- Вот-вот. Зачем тебя туда понесло?
- Способности.
- Как же... Неужели интересно создавать каких-то ползучих гадов?
- Ну, не только гадов. Есть еще и мыслящие существа.
- Разница невелика. Посмотри на этих, которые внизу. Среди них есть такие, по сравнению с которыми любой ползучий гад выглядит прекраснейшим из созданий!
- Да. Но ведь и материя, производимая демиургами, не является однородной субстанцией. А профессия биоконструкторов имеет несколько смежных специальностей. Одна из них - биокорректоры. Я хочу стать именно им. Биокорректор имеет возможность исправлять то, что получилось плохо.
- Мне кажется, что все равно ты попал не туда. Вот я, например, хотел стать демиургом. Ты только представь: огромные галактики величаво вращаются вокруг своей оси, плюются фонтанами пламени, булькают темной материей... И над всей этой звездной свалкой находишься ты, Творец мирозданий!
- Красиво, но тупо. Произвести кусок камня или тряпки не составит труда. А вот создать мыслящее существо - совсем другое дело. Кстати, хватит трепаться. Я еле смылся с занятий. Кастраторы вконец достали. Заставляют изучать то, что никогда в будущем не пригодится. Взять, например, теорию триангулярного синтезквантуса...
- Чего-чего? Какого вантуса?
- Сам ты вантус! Сразу видно, что демиургов ничему не учат, кроме как материю выталкивать из...
- Я тебе сейчас вытолкну! Давай подеремся?!
- Не стоит. Времени нет. Ведь мы уже не дети. Это раньше можно было драться, сколько хочешь, да по деревьям козлами скакать, а сейчас - увы. Если ты хочешь поиграть, то должен помнить, что дорога каждая космическая минута.
- А что это за термин?
- В том месте, где мы сейчас находимся, космическая минута - то же самое, что и обыкновенная секунда, только в шестьдесят раз массивнее...
- Издеваешься?
- Нет, ха-ха-ха!
- Ну, смотри, биоредактор!
- Биокорректор!
- Не имеет значения. Сейчас я тебе задам! Хожу!
- Давай! Я готов!
Глава четвертая
Англия. Начало восемнадцатого века.
Быстрый бриг Томаса Бэнгла избороздил десятки морей и несколько океанов. Капитан корабля побывал во многих заморских странах, и, как говорится, - повидал свет. Сотни раз Томас Бэнгл оказывался на краю гибели. Он боролся с тайфунами и ураганами, удирал от пиратов и даже, бывало, отбивался от последних, размахивая кривой абордажной саблей.
Злые языки, правда, говорили, что Бэнгл сам в свое время пиратствовал вовсю и бриг его был приобретен на выручку от вышеупомянутой морской деятельности. Но доказательств этим утверждениям не было (впрочем, как и свидетелей, которые мирно кормили своими телами морских обитателей) и потому злые языки оставались просто злыми языками, а своим трепом никаких последствий для капитана не несли.
Как бы там ни было, но возраст взял свое, и капитану пришлось продать гордый и быстрый бриг. В одном из предместий Лондона Бэнгл купил добротный двухэтажный дом, вложил накопленные за долгие годы странствий деньги в акции Ост-Индской компании, и стал жить припеваючи.
Соседям он рассказывал, что всю жизнь занимался доставкой чая из Индии к берегам Нового Света. Но те ему не верили. Исходя из благополучия Бэнгла, они считали, что Томас нажил деньги на торговле живым товаром, и поэтому обзывали его работорговцем.
