Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже татарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович представления, как его выставить, атот завел долгую историю, как служил тут в свое время егерем, как ездил сюдарайонный шеф НКВД лейтенант Падучих, как доставлял в ЫЭмкеы разных начальников и как валялись они в ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня, -- только было все это без пользы, оправдыватьсяю. В другую пору старик показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказни, не отрывая от блокнотикакарандаша, -- но только не сегодня, не когдас минуты наминуту должнапоявиться Альмира.
Иван Александрович вышел накрыльцо и стал всматриваться в темноту, но онаникого не дарила, астарик, допив до дна, уронил голову навытянутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли над ухом) и улегся поверх одеяла. Наулице давно стихли песни, выключился телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли ИванаАлександровичакак-то сами собою перекинулись нату сторону Камы, в лагеря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально, осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович примерил насебя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои, и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир, общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, даеще ходить кудаможно, кажется, только в определенное начальством время, и подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал терпеть, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего уединения с книжкою нанечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в коммуналке, обнаружил насебе клопаи сидел накровати до самого восходас зажженным светом, затравленно оглядываясь настены, анаутро тело пошло волдырями, не клопиными, конечно -нервными; как тут же вызвал санэпидстанцию, апотом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электричествею
Было уже часачетыре утра. Наулице посерело, но не настолько, чтобы при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах) предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скворечнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но чуть загромыхалапо гулкой фанере мощная его струя -- где-то рядом, в кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в обход домика, но и влюбленные не остались наместе и через десяток секунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носую
Некстати он сюдаприехал, некстати. 8 Как три дня назад стройка -квартиранаБелорусской предложилаИвану Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: черные дыры-щели в полках, образовавшиеся наместах вынутых Ларискою и унесенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои книги забралаЛариска -- только специальные, срочно надобные для диссертации, даи добрая половинатряпок виселав шкафу, поджидая хозяйку.
Едвадобравшись из Домодедоваи убедившись (анадежданаобратное жиладо самого последнего мигав Иване Александровиче), что Ларискадомой не вернулась, он засел зателефон и начал обзванивать подруг, -- безрезультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александрович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный голос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! -- мы и напорог ее не пустили, дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свойю -ну, и так далее, и приглашения в гости, начай, и уверенность, что непутевая дочкаперебесится и все у них с Иваном Александровичем пойдет налад, и что еще и ребеночкаони родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-нибудь -приняться хоть, что ли, застатью для Грешнева, -- но Башкирия с упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком, какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес нарассвете билет любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в ответ напочему не пришла? наивно лупнулаглазками персиковая татарочкаи сказала: не пустили ребята, и как, глядя наэтот наив, недостало Ивану Александровичу сил возмущенно изумиться: что ж, мол, онао таких вещах с ребятами советуется? опять, что ли, диспут устроила?! как решил Иван Александрович напоследок все-таки продемонстрировать Бекбулатову свои бесстрашие и независимость, гнев свой, так сказать, и протест -- для чего в автобусе плюхнулся рядом с адвентистом седьмого дня и начал его интервьюировать и как тут же был наказан заглупую демонстрацию, но уже не начлагом, асамим адвентистом, адвентистовыми ответами о социализме, как воплощенном идеале христианства, голубой мечте Мессии, о том, что в коллективе человек никогдане остается один, и товарищи всегдапридут ему напомощь в трудную минуту (как, заметил про себя Иван Александрович, пришли они напомощь Альмире Ахметовой, отряд им. А. Матросова, не допустив до грехопадения с сомнительным гостем) -- адвентистовыми ответами и адвентистовой книгою, которая оказалась не Евангелием вовсе, аЫСемнадцатью мгновениями весныы в немецком переводе; как неуемное раздражение, смешанное со страхом, вспыхнуло в Иване Александровиче при прощальном взгляде намальчиков этих и девочек, западных и восточных -- нет, вовсе не двоемысленных! -- искренних, искренних в своем идиотизме, готовых по первому зову сменить мундиры и под ЫМаленького белого голубя мираы идти освобождать Польшу, Афганистан или хоть бы и Персиюю
Кажется, впервые в жизни почувствовал Иван Александрович бессилие перед листом бумаги, который предстояло, не мудрствуя лукаво, почти автоматически, заполнить готовыми блоками слов и смыслов, то есть, сделать то, чем занимался Иван Александрович без малого двадцать лет, пройдя в журнале ЫПионеры беспорочный путь от учетчикаписем до начальникаотдела. Кажется, впервые в жизни рукадернулась написать, как было насамом деле, и, поймав ее наэтом желании, Иван Александрович почувствовал шевельнувший волосы холодный ветерок ужаса: ведь если все как было -- это уже не тихонькое чтение надиване, не сомнительные разговоры с молодой татарочкою, не банькав лесу -- это уже лейтенант Падучих, государственное преступление. Даи так ли было? -- может, показалось только? И Иван Александрович разорвал лист в мелкие клочья -совершенно чистый, нетронутый лист бумаги, виновный в том только, что именно над ним пришло Ивану Александровичу в голову опасное это словосочетание: все как было.
Заснуть Иван Александрович в осиротевшей двуспальной кровати не мог и, поворочавшись полночи, перебрался нажесткий диван. Нет, с Ларискою следовало кончать раз-навсегда: ушласебе и ушла, и скатертью дорога -- аон, Иван Александрович, непременно встретит еще человека, ничуть Лариски не худшего, а, пожалуй, и лучшего. Он даже положил себе пойти с этой целью завтравечером погулять -- наКалининский или наГорького, и спрятал в ящик столаобручальное кольцо. Устроится, все устроится, непременно все устроится как-нибудь! И обязательно надо позвонить приятелю: нет ли чего новенького? -- почитать, наконец, всласть и без помех!
Что же касалось бессилия перед бумагою, то, так или иначе, Иван Александрович его преодолел и, неделю спустя, принес Грешневу готовую статью. Грешнев прочел, ему понравилось, и он прямо тут же, не выпуская ИванаАлександровичаиз своей загородочки, сносил статью заобитую кожею дверь и, четвертью часапозже, вернулся улыбающийся, довольный, с визою Ыв наборы. Ловко ты про адвентиставвернул! подмигнул Ивану Александровичу напрощанье Грешнев. С одной стороны -- комар носу не подточит, ас другой -- все-таки религия, духю Да! догнал ИванаАлександровичаГрешнев уже в коридоре, тут тебе надо в издательство зайтию навторой этажю в восемнадцатую комнату. Только уж обязательно, ато я пообещалю Отчет закомандировку? подумал Иван Александрович и пошел навторой этаж.
В издательской комнатке без обычной таблички, под одним номером, дамасредних лет сказалаИвану Александровичу, что просят его срочно позвонить вот по этому вот (подалабумажку) телефону и спросить Игоря Константиновича. Безмятежно потянулся было Иван Александрович к темно-синему Ычебурашкеы, как вдруг смутная тревогавозниклав душе. Что ж в самом деле? подумалось. Ведь это мог и Грешнев передать! Даи какому такому Игорю Константиновичу? У меня Игорей Константиновичей и знакомых-то никаких нету! Мысль оказалась столь пронзительной и пугающе холодной, что оставил Иван Александрович Ычебурашкуы, сказал, что позвонит из своей редакции, и ватными ногами пошел к выходу. Только непременно, настиглаего голосом дамаи процитировалакомиссараЭльдара: это в ваших же интересахю
