Девочки долго молча сидели у окна. «Что она еще любит?» — ломала голову Лида. И вдруг вспомнила:
— Да, ты еще нашей самой главной комнаты не видела!
И повела Женю в пионерскую.
Над столом, покрытым красной скатертью, чуть ли не всю стену занимало алое бархатное знамя.
— Это знамя нашей дружины!
Женя подошла к нему с каким-то особенным чувством, тихонько притронулась к его мягким складкам, золотым кистям. Дядя Саша говорил ей: «Будешь хорошо учиться — примут тебя в пионеры».
Возле знамени на столе отсвечивал большой компас. Женя с удивлением посмотрела на него — зачем он здесь?
— Это дяди Вани компас, — объяснила Лида. — А вон и сам дядя Ваня.
И она показала на портрет летчика. У него было молодое открытое лицо. Над виском — длинный шрам. Живые, задорные глаза смотрели куда-то вдаль.
В рамке под портретом белело письмо, написанное красивым, четким почерком:
«Дорогие девочки!
Поздравляю вас с днем Победы!
Вместе с подарками вы получите и компас с моего «ястребка», который ранило в самый последний день войны. Компас этот мне очень дорог — всю войну он мне указывал путь и помогал выполнять боевые приказы Родины.
Скоро вы вырастете. Тогда и вам Родина даст свой приказ. А сейчас ваша боевая задача — это ученье. Тетрадь и книга — ваше оружие!
Не ищите торных дорожек — сами прокладывайте свой путь. И пусть компасом вам служат знание, мужество, любовь к своей стране.
Берлин. Май 1945 г.».
Женя долго смотрела на компас, на письмо. Вот и дядя Саша ей всегда говорил: «Старайся, Катюша, учись!»
А Лида сказала:
— У нас все девочки стараются учиться на четверки и пятерки. И пишут неплохо. Каждая старается писать, как дядя Ваня. Хочешь — покажу?
И достала из шкафа стопку тетрадей. Тут были журнал «Пионер-мичуринец», доклады историков, записи членов географического общества «Глобус».
Все тетради исписаны ровными круглыми буквами, без помарок. А какие рисунки? Яблоки и цветы, старинные корабли и современные пароходы, воины в красных мундирах и белых завитых париках… Под каждым рисунком — четкая подпись. Женя всматривалась в эти удивительные страницы. Нет, она никогда не научится так писать!
Лида заметила, что новенькая почему-то расстроилась.
— Ладно, пошли лучше в сад, — решила она.
Из пионерской комнаты дверь вела на террасу, и Девочки вышли в сад. Сад был большой, но деревца все молодые. Вдоль главной аллеи зеленели маленькие елки. Только около самого дома раскинулись могучие тополя, мохнатые ели, густые кусты желтой акации и сирени. Взявшись за руки, девочки шли по аллее. В воздухе носились белые пушинки. Ветер гнал их вдоль газона. На коричневых ступенях беседки они белели, словно пролитое молоко.
— Какой же это сад! Одно названье, что сад, — усмехнулась Женя.
— Уж какой есть! — обиделась Лида. — Зато все сами сажали! — И она показала на почти голые прутики: — Это наши яблони, а это виш…
Отчаянный грохот заглушил Лидины слова. Самые младшие девочки катили по двору огромную железную бочку.
— Катите быстрей! — визжала бочка.
Около садовой калитки бочка остановилась.
— Катите назад, я вам говорю! Раз-два-три! Раз-два-три!
Девочки послушно покатили бочку обратно. Лида кинулась во двор и подбежала к бочке.
— Что вы делаете! — закричала она. — Тут же был уголь!
Из бочки вынырнула Нина. Вот кто превратился в трубочиста! Лицо ее стало совсем черным. Светлые волосы потемнели и торчали во все стороны смешными кустиками. А озорные голубые глаза так и сверкали от удовольствия.
— На кого ты похожа! — Лида вышла из себя. — А платье, а туфли!
Нина смущенно оглядывала свой мокрый фартук, измятое, грязное платье, которое еще утром было небесно-голубым. Это ее новое платье… Да, что-то скажет Тамара Петровна!
— И почему ты с Маней не играешь! — продолжала Лида отчитывать ее. — Она бы тебя хоть уму-разуму научила!
— Да-а-а, с ней поиграешь! — Нина состроила гримасу. — Маня только и знает: «Нина, этого нельзя! Нина, того нельзя!» У нее всегда все нельзя!
Лида еще больше рассердилась:
— Не гримасничай! И так от тебя все отказались. Я тоже с тобой больше не вожусь! Никому такая не нужна! — Она повернулась и неторопливо пошла в сад.
Нина посмотрела ей вслед и с отчаянием взмахнула руками:
— Ах, я такая бестолковая!
Женя все время стояла возле бочки и молчала. Но тут уж она не выдержала и фыркнула.
Лида услышала.
— Ничего смешного! — Она обернулась к Жене. — Конечно, бестолковая! Сколько ей говоришь, а она все свое… Вот повозилась бы с ней — узнала бы… С этой девчонкой одно мученье!
Через двор к девочкам бежала пожилая полная женщина — воспитательница младших Ксения Григорьевна Зимина. Ее густые, совсем белые волосы были собраны на затылке узлом.
— Наш пострел везде поспел! — ворчала она. Но круглому, добродушному лицу ее вовсе не шло озабоченное, сердитое выражение.
Первый день тянулся бесконечно, и когда в десять часов старших позвали спать, Женя чувствовала себя измученной и усталой. Она быстро разделась и молча юркнула под одеяло.
Сегодня никто не подойдет к ней, никто не спросит: «Что, уморилась, Катюша?» Так всегда после трудного дня спрашивал ее дядя Саша. Она уткнулась в подушку.
— Что, Женя, понравились тебе наши девочки? Не обижают они тебя? — вдруг услышала Женя.
Над ней наклонилась Тамара Петровна.
Обижают? Да что она, маленькая!
И вдруг Жене вспомнилось: «Ах, я такая бестолковая!» Жене стало и смешно и в то же время жалко эту маленькую забавную девчонку.
— Меня-то не обидели, а вот одну маленькую… — И Женя прикусила язык. «Как же это я? — подумала она. — На Лиду, выходит, наговариваю? Нет, лучше я ей после возьму да все сама и скажу».
— Что же ты замолчала? — удивилась Тамара Петровна. — Разве у нас кого-нибудь обижают? Кого же это?
Женя не знала, что ответить, и густо покраснела.
— Это она про меня, — сказала Лида, сидя на кровати и снимая туфли. — Я от Нины отказалась. Так ведь я не всерьез.
— А не всерьез тоже не отказываются. Я бы с ней хоть весь день возилась! — А про себя Женя подумала: «Поручили бы ее мне…»
Тамара Петровна укрыла Женю одеялом, поправила подушку:
— Очень хорошо, Женечка, что ты о младших заботишься, и мы тебе кого-нибудь поручим. Но только ты сначала присмотрись как следует, узнай наши порядки.
Дежурная погасила свет. Разговоры стихли.
Женя молча лежала с открытыми глазами.
— А теперь спать, спать! — И Тамара Петровна тихими шагами вышла из комнаты.
Глава седьмая. Не падать духом!
Время шло, а Женю всё еще считали новенькой. Она туго сходилась с девочками. Старшеклассницы без конца делали ей замечания: то перед обедом руки не вымыла, то в тихий час на рояле забренчала… Женя старших девочек стеснялась.
Другое дело — младшие. С отчаянными шалуньями Ниной Волошиной и Галей Гришиной она даже подружилась — научила их отыскивать в «непроходимом лесу», то-есть в саду, дорогу по настоящему компасу, рассказала, как плыть по реке совсем бесшумно, не плеснув ни рукой, ни ногой, чтобы никто тебя не заметил.
— Ты так плавала? — спрашивала Нина, и глаза ее от любопытства делались круглыми.
Женя не отвечала. Девочки, видя, что она задумалась, не смели ее тормошить. Помолчав, она опять рассказывала что-нибудь необыкновенное, интересное.
А после истории с злополучным дождиком она даже стала заступаться за своих маленьких подруг. Дождик этот придумала, конечно, Нина. Она притащила на балкон игрушечную лейку и вместе с Галей притаилась за перилами:
— Аля пойдет из сада, и мы на нее выльем. Она посмотрит на небо, а туч-то и нету!
И как только по асфальту застучали каблуки, Нина заторопила:
— Давай дождик, давай!
Галя вскочила и взгромоздила полнехонькую лейку на перила, чтобы чуть брызнуть. Но лейка накренилась, и хлынул не дождик, а самый настоящий ливень.
— Кто там безобразничает?
Галя выглянула и со страха чуть не уронила лейку. Внизу стояла Тамара Петровна и вытирала мокрое лицо носовым платком.
Что тогда было! Нине и Гале запретили вместе играть, их вызвали на линейку. Женя едва удерживалась от смеха, глядя, как они стояли перед строем и, глотая слезы, каялись и обещали, что больше никогда не будут: «Мы хотели маленький дождик… только на Алю… чтобы она еще больше выросла…»
После этого случая Лида старалась ни на шаг не отпускать от себя Нину: «Несносная девчонка, того и гляди, на крышу полезет! Еще упадет, расшибется!» Женя заступалась: «Она не будет шалить, она же обещала. Мы вот пойдем с ней в сад, я ей сказку расскажу». И Лида, хоть и не сразу — как доверить Нину новенькой, которая и сама-то еще порядков не знает! — все же уступала: «Ладно, идите, только уговор: из сада никуда!»
