жестче, чем к кому бы то ни было. Потому что всякий раз, как я возвращаюсь с очередного интервью, он начинает допытываться: «А ты спросила, в какое время суток он родился? И какими талантами отличался в детстве? А про его любимый цвет?» — и так далее, пока наконец не натыкается на что-то — как правило, в самом начале допроса, — о чем я не догадалась спросить, и начинает читать мне лекции, что спрашивать нужно обо всем, иначе не разберусь потом, кто позвонит нам в редакцию. А помимо этого он проявляет совершенно неуместный интерес к моей личной жизни, и самое удивительное, что я это поощряю. Я всегда отличалась патологической страстью к исповедям, бывали даже случаи, когда я выкладывала самые интимные подробности своей жизни совершенно незнакомым людям, и Брайану эта черта моего характера явно по душе. Я рассказываю ему обо всем, что у меня случается, хотя порой в слегка отредактированном варианте. Особенно если это из категории NC-17[11].
— Как у тебя со свиданиями? — спрашивает он, рассеянно засовывая в CD-ром диск с Шерил Кроу. — Познакомилась с каким-нибудь новым парнем?
— С одним актером, — говорю я, мысленно возвращаясь к событиям прошлых выходных. Я не добавляю, что с этим актером я познакомилась на каком-то фуршете и что едва помню, как он довез меня до дому.
— Да ты что! Он снимался где-нибудь? — Брайан явно заинтригован.
— Да, — говорю я, вдруг осознав, что даже не помню, как его звали. Эрик? Сет? Денни? Вот черт.
— Как думаешь, у тебя с ним что-нибудь получится? — спрашивает Брайан.
— Навряд ли, — отвечаю я. — Потому что эта ручка, которую я сейчас держу, и то умнее и тверже. — До меня доходит, что последнее замечание прозвучало непристойно, и смущаюсь, причем гораздо сильнее, чем если бы сказала подобное родному отцу.
Брайану, судя по всему, еще более неловко, чем мне.
— У меня еще куча дел, — говорит он, и я выскальзываю за дверь, совершенно забыв о том, что, собственно, тоже пришла к нему по делу.
Позже я сижу в своем кабинете, сожалея о тех двух последних рюмках «Абсолюта», которые мы со Стефани опрокинули накануне в «Муд». В это время звонит телефон.
— Господи, хоть бы это был кто-нибудь, кого я была бы рада слышать, — шепчу я телефону, искренне полагая, что это меня спасет. Когда я была маленькой и у меня были друзья по переписке, мы вместе с мамой подходили к почтовому ящику, и я искренне верила, что если очень сильно захочу, то смогу проконтролировать его содержимое. — Амелия Стоун, — отвечаю я в трубку. Мой голос звучит намного увереннее, чем я сама себя чувствую. Раньше я обычно говорила просто «Амелия», пока не обратила внимание на то, что Стефани всегда называет имя и фамилию. Решив, что так и должны отвечать люди, которые хотят преуспеть, я стала делать так же.
— Привет, это я, — послышался мужской голос.
Я прекрасно знаю, кто это, но терпеть не могу, когда парни начинают телефонный разговор таким образом, если, конечно, это не парень, с которым я сплю, хотя с таким уж точно спать не буду.
— Кто это? — холодно спрашиваю я.
— Это я, Крис. Как дела?
Понятия не имею, с чего это Крису взбрело в голову регулярно мне названивать. Даже не знаю, что меня больше удивляет — то, что в ответ я ему только грублю, или то, что он пытается превратить меня из участника неудачной групповухи в свою девушку.
«Что тебе надо?» — хочется мне спросить, но я почему-то трушу и вместо этого выдаю:
— Что случилось? — но таким тоном, как будто мне вообще наплевать.
— Да ничего особенного. Просто конец очередной длинной трудной недели. Мой босс — просто чудовище. Заявляет, будто из-за меня ему, видите ли, не перезвонил какой-то вице-премьер из «Парамаунта». У него просто паранойя. Никак не может смириться с тем, что его идеи попросту…
Крис продолжает без умолку бубнить. Он что, и вправду думает, что мне есть какое-то дело до того, что он там несет? Или он действительно считает, что этот речитатив — чудесный способ ухаживания за женщинами?
— Слушай, у меня тут черт-те что творится, — говорю я, пытаясь его заткнуть. И хотя это очень далеко от истины, я постоянно прибегаю к этой отговорке, когда мне хочется оборвать бессмысленный телефонный разговор, поэтому само собой разумеется, что Крис должен понять, будто на работе у меня постоянный аврал.
— А, да, конечно, — извиняющимся тоном говорит Крис. — Я тут просто подумал, а не хотела бы ты пойти со мной на концерт Роба Томаса[12] в четверг?
«Давай соображай».
— В четверг? Ну так и есть: именно в этот день я собираюсь работать допоздна.
— Билеты бесплатные, мне дали на работе. — Он явно не намерен сдаваться.
— Великолепно, но у меня просто аврал, и я не знаю, когда он закончится.
— А как насчет поужинать? Ну, в смысле, ты же должна питаться, правильно?
Ну что ему сказать? И почему я не могу заставить себя попросить его оставить меня в покое, потому что он являет собой навязчивое напоминание о том, насколько я тогда распоясалась, и проинформировать его, что я не буду больше с ним тусоваться, даже если приму целую тонну экстази?
— Слушай, мне надо идти, — говорю я и слышу, как он пытается что-то возразить, но обрываю его: — Поговорим позже.
Я с грохотом ставлю телефон на место, удивляясь, почему это я всегда нравлюсь парням, которые мне до фени.
Глава 5
— Может, хоть кто-нибудь скажет, для чего нам сюда перебираться? — вопрошает Стефани великолепной ясной ночью, когда мы взираем на Тихий океан. Мы находимся на заднем дворе грандиознейшего особняка на пляже Малибу стоимостью в 20 миллионов, где в настоящее время обитает Гас. Невозможно описать словами всю показуху, которая есть в этом доме: около двенадцати спален, сауна, чудная комната для «разворачивания подарков» (кроме шуток!). Но он кажется еще больше, чем в действительности, благодаря отсутствию мебели.
— Родителей Энтони поймали на растратах, — объяснил Гас, показывая нам громадный бассейн, вода из которого перетекает в джакузи, настолько здоровенную, что в ней может поместиться целая футбольная команда. — По правде говоря, я в точности не знаю, что там произошло, но, насколько понимаю, они разорились, банк отобрал у них мебель, и сейчас они планируют продать дом тому, кто предложит наивысшую
