Чёрт, как же хорошо. Я словно под наркотиками.
Теряю счёт времени. Всё моё внимание — это небольшой участок, на который падает слабый свет, и медленные, эротичные движения мокрого и гибкого женского тела. Я в грёбаном аду, и дьявол издевается надо мной, подталкивая меня всё ближе и ближе к женщине. Я иду, как заворожённый. Мой взгляд крепко вцепился в женское тело. Ещё немного. Тянусь рукой к тёмным волосам и подхватываю прядь. Видение моментально исчезает. Я моргаю, крепко держа девушку за волосы, намотав их на кулак. Я даже слышу, как она паникует, испуганно сжимаясь.
Клубника. От Таллии пахнет клубникой. Вдыхаю аромат её волос, но это не от них. Моё тело касается её, и Таллия пытается отстраниться, но я рычу и принюхиваюсь. Кожа. Мокрая кожа, с капельками пота на ней пахнет клубникой. Тонкий, едва уловимый и сладкий аромат. Спелая, сочная ягода, которую я ненавижу. У меня аллергия на клубнику, но именно таким образом я её ещё не пробовал.
Провожу языком по изгибу шеи Таллии, и она вся съёживается, а я сцепляю зубы от, ставшего стальным, члена. Я чертовски возбуждён. Это вкусно. Не помню, когда в последний раз ел клубнику, наверное, именно тогда, когда попал из-за неё в больницу.
Но это невероятно.
Рывком поворачиваю к себе девушку, и она жмурится. Но я с усилием приподнимаю её подбородок к себе. Она невысокая.
Хрупкая. Нежная. Прекрасная. Её частое и поверхностное дыхание сжигает меня заживо. Ломка в костях от желания взять её немедленно уничтожает последние разумные мысли.
— Как тебя зовут? — интересуюсь я.
Она испуганно смотрит на меня голубыми, яркими и чистыми глазами. Да, именно чистыми, похожими на какой-то божественный родник. И я собираюсь испить его, чтобы больше не испытывать боли. Она ни разу не появилась за всё то время, пока Таллия танцевала.
— Ты что, язык проглотила? Как твоё имя? — спрашиваю, крепче хватая её за подбородок.
Таллия приоткрывает пухлые губы и быстро облизывает их, но ни слова не говорит. Упрямство? Это даже интересно.
— Ты немая? Я задал вопрос. — Наклоняюсь к ней, как она внезапно кивает. Удивлённо отодвигаюсь, когда девушка начинает показывать мне что-то на пальцах.
Охренеть. Это язык жестов, а я его не знаю. Таллия, правда, немая. Блять. Что за невезенье?
— Мда, но ничего. Вряд ли это остановит меня. Встретимся завтра, Таллия. Мне понравилось. Хочу смотреть на тебя каждый вечер. Подготовь мне снова что-нибудь необычное. Я буду платить тебе за твоё время по семь тысяч евро.
Глаза Таллии, распахиваются шире. Она снова облизывает губы, и я слежу за тем, как розовый язычок оставляет на них влажный след. Мне срочно нужно кого-нибудь трахнуть. Ещё не время. Пока не время.
— Согласна танцевать для меня каждый вечер, Таллия? — шепчу, вглядываясь ей в глаза.
Она думает довольно долго, вероятно, прикидывая в голове, сколько получит, если согласится. Это отличные условия.
Таллия что-то показывает на пальцах, и я хмурюсь. Затем она указывает на меня, потом на себя и делает руками крест.
— Секс. Ты спрашиваешь, нужно ли тебе трахаться со мной? — догадываюсь я.
Она быстро кивает.
— Таллия, я не насилую женщин. Они сами хотят меня, точнее, мои деньги. Я не заставлю тебя сосать мне, если ты сама этого не захочешь, — делаю паузу и замечаю, что в её глазах появляется расслабление. Меня это безумно злит. Я ей не нравлюсь и даже вызываю у неё омерзение.
— Но, — больнее хватаю её за подбородок, и она втягивает воздух носом, — я не обещаю, что буду хорошим мальчиком. Нет, Таллия, я сделаю всё для того, чтобы сломать тебя. И я сломаю.
Однажды ты будешь зависима от меня так же, как и я стал зависим от твоего тела. И тебе будет насрать на мои шрамы, которые ты сейчас презираешь. До завтра, Таллия. А сейчас пошла вон с моих глаз.Грубо толкаю её в сторону, отчего девушка падает на пол и быстро ползёт. Мне не стыдно за своё поведение. Я просто слишком зол и разочарован. Я слишком часто вижу своё отражение в зеркале и знаю, что уродлив. Но, блять, это меня раздражает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Агрессия и желание насильно повалить на пол эту сучку становятся наваждением. Мне насрать на то, что она обо мне думает. Я плачу ей за своё удовольствие, и Таллии следовало бы знать, что со мной свой характер лучше засунуть в задницу, чем показывать его мне. Стерва.
— Сэр, всё в порядке? — В комнату входит Елена.
— Как ты могла взять на работу немую? И как она справляется со своими обязанностями, без возможности объяснить всё по-человечески? — злобно рыкаю я, направляясь к столу.
— Сэр… девушка хорошо справляется со своими обязанностями.
Она пишет клиентам на бумаге. Я не знала, что запрещено нанимать людей с ограниченными возможностями, — в голосе Елены сквозит презрение.
— Дело не в этом, чёрт возьми! — выхожу из себя. Знаю, что я чудовище, а они все делают из меня мудака куда хуже, чем я есть.
Это и бесит.
— Я не против людей с ограниченными возможностями. Вместо того чтобы рассказывать мне о нежности и просить не пугать Таллию, тебе следовало рассказать мне об этом сущем пустяке, — рычу, хватая со столика свой мобильный и ключи от машины.
— Я… я забыла, сэр. Простите. Я уже привыкла к ней и не замечаю этой особенности, — мямлит Елена, опустив голову.
— Я ничего не имею против немых людей, но, чтобы они здесь работали и чувствовали себя комфортно, им нужны другие условия.
Не сомневаюсь в том, что Таллия прекрасно справляется со своими обязанностями, но это место не для немых. Здесь нужен голос, сюда приходят мудаки, чтобы полапать девочек. Ты хоть на секунду задумалась о том, кто её услышит, если кто-нибудь нападёт на неё и попытается изнасиловать? Ты хоть немного подумала своей головой?
— Сэр… я…
— Ты, да ты, Елена. Ты администратор, моя правая рука здесь.
И что ты делаешь? Подставляешь меня и весь мой клуб. Ты осознаёшь, что если подобное случится, то девчонка может подать на нас в суд за принуждение к продаже интимных услуг? Это, блять, незаконно!
Елена вздрагивает и сжимается от страха. Я не собирался орать на неё и говорить всё это. Само как-то получилось. Мне жутко представить подобное, а я уже представил, и моё настроение стало ещё более паршивым, чем раньше.
— Я буду следить за ней или приставлю кого-нибудь из наших официанток.
— А у них нет работы, как и у тебя? Или вам здесь скучно? Так я всем вам найду занятие.
— Сэр, что вы от меня хотите? Чтобы я уволила её из-за того, что она немая? Тогда она точно подаст на нас в суд, — приглушённо возмущается Елена.
— Нет, увольнять нельзя, ты права, тогда мы ущемим права людей с ограниченными возможностями, и на нас начнут нападать их защитники. Поэтому я требую, чтобы ты перевела Таллию в танцовщицы.
— Но у нас полный штат, сэр. Нам невыгодно…
— Не открывай рот, пока говорю я, Елена. Ты переведёшь Таллию в мои личные танцовщицы. Она будет работать только для меня шесть раз в неделю с десяти часов вечера. Оплата будет такой же, плюс я буду платить ей дополнительно по семь тысяч евро. Кстати, переведи ей на счёт из моего личного бюджета, как обычно ты делаешь это для других.
— Она согласилась? — удивляется Елена.
— А это должно меня волновать? Если она хочет работать, и ей, действительно, нужны деньги, то будет танцевать. Ещё есть какие-то вопросы, или я уже могу послать тебя на хрен.
— Нет, сэр, вопросов нет. Я сообщу Таллии о вашем решении, пока она не ушла. Как и переведу ей деньги. Но мне нужно будет указать точное время. До которого часа вы хотите, чтобы Таллия танцевала для вас?
— А сколько сейчас времени? — спрашиваю, бросая взгляд на мобильный, и присвистываю. Начало девятого утра. Чёрт. Я провёл здесь всю ночь, и Таллия танцевала примерно десять часов без перерыва.
— До шести, — прочищаю горло и поднимаю голову на Елену.
— Хорошо, сэр. Я поговорю с Таллией.
— Ты знаешь язык жестов?
— Я с ней переписываюсь, — кивает Елена и быстро выходит из комнаты.
