Здесь мы хотели бы высказать мысль, которая, несомненно, покажется парадоксальной: полис – не «протогосударство», а, если можно так выразиться, «постгосударство», более высокая и совершенная ступень человеческого общежития, нежели обычные государства. Подчеркнем, что данный тезис предлагается в сугубо гипотетической форме, как тезис заведомо спорный; если введение нового термина вызовет дискуссию, с чьей-то стороны – несогласие, то это будет только полезно для развития науки об античности.
Такой тип общности людей, «постгосударство», насколько можно судить, был редчайшим и нигде более за пределами полисного мира не встречающимся. Да и полисному миру античной Греции на этой высоте суждено было удержаться не очень долго – всего лишь несколько веков, а потом, в эпоху эллинизма, в основном произошел «откат» к обычному для древности типу государственности, к бюрократическим монархиям, процесс эволюции «от гражданина к подданному», как его часто характеризуют в историографии. Может быть, дух «постгосударства» дольше, чем в эллинистическом мире, удержался в Риме: Римская империя, например, в годы правления династии Антонинов (II в. н. э.) производит очень благоприятное впечатление. В Риме, впрочем, тоже полисная по истокам система принципата в конце концов сменилась чуждой полису системой домината, но на римских реалиях мы, естественно, специально останавливаться здесь не будем.
Вернемся к полису греческому. Этот уникальный феномен мог сложиться только в уникальных исторических условиях. «Постгосударство» уже по определению должно формироваться после государства. Ниже нам предстоит увидеть, что в Греции имел место как раз такой случай: повторное рождение государственности на обломках микенских дворцовых царств – государств обычного, «бюрократического» типа. Для греков речь шла о второй попытке создания цивилизации, и этим уже многое сказано.
Иными словами, полис был вторичным образованием. Государственность же, формирующаяся не «с нуля», а на руинах предыдущей государственности, вольно или невольно учащаяся на ее ошибках и старающаяся этих ошибок не делать, вырастает в конечном счете во что-то новое, невиданное.
* * *
Итак, в системе полисного типа цивилизации понятия гражданства, участия в управлении, воинской обязанности и земельной собственности были неразрывно связаны. Все граждане пользовались политической свободой. При этом следует подчеркнуть: свободу греки понимали отнюдь не как вседозволенность. Свобода мыслилась только в рамках законности: она предполагала независимость человека от произвола какого-либо другого лица, его подчинение только законам и законным властям.
Перед законом граждане считались равными. В условиях коллективного управления государством закономерным было нарастание в ряде полисов эгалитарных, уравнительных тенденций. Так, для поддержания равенства самые знатные и богатые граждане порой были обязаны в интересах общественной пользы нести наибольшие затраты (особенно часто это наблюдалось в демократических полисах). Справедливости ради следует сказать, что эти повышенные требования в эпоху расцвета полиса встречались представителями элиты с пониманием и даже с энтузиазмом.
В целом в полисе приобрело очень выраженную форму противопоставление граждан всем прочим категориям населения. Гражданский коллектив был в известной степени замкнутой кастой, держащей в своих руках всю власть в государстве. Можно назвать полис корпорацией граждан, сплотившейся перед лицом всего остального мира – как окружавшего полис, так и «проникавшего» в него в лице жителей без гражданских прав. Отсюда – определенная военизированность полиса, постоянная готовность к мобилизации всех сил перед угрозой враждебной внешней среды. Идеальным воплощением полиса была изобретенная в нем фаланга – этот замкнутый и сомкнутый строй тяжеловооруженных пехотинцев (гоплитов), как бы «ощетинившийся» навстречу противнику и могучий своим коллективным порывом.
Атаку фаланги великолепно описывает, например, спартанский поэт VII в. до н. э. Тиртей, снова и снова возвращающийся к этой теме. Он призывает сограждан:
…Стойте под сводом щитов, ими прикрывши ряды,Каждый в строю боевом… Копья, угрозу мужам, крепко сжимая в руках.И на бессмертных богов храбро во всем положившись, Без промедленья словам будем послушны вождей.Тотчас все вместе ударим… Возле копейщиков свой близко поставивши строй.Скоро с обеих сторон железный поднимется грохот: Это по круглым щитам круглые грянут щиты.Воины копья метнут, друг друга железом сражая, В панцири, что у мужей сердце в груди берегут.Вот уж колеблется враг, отступая с пробитым доспехом, Каменный сыплется град, шлемы стремясь поразить,Медный разносится звон…[13]
Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла, Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха, Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины — Милыми, как нам милы солнца златые лучи!Опытны все вы в делах многослезного бога Ареса, Ведомы вам хорошо ужасы тяжкой войны,Юноши, вы и бегущих видали мужей и гонящих; Зрелищем тем и другим вдоволь насытились вы!Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами, В бой рукопашный вступить между передних бойцов,В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают; Труса презренного честь гибнет мгновенно навек…Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись, Каждый на месте стоит, крепко губу закусив,Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв;Правой рукою пусть он потрясает могучую пику, Грозный шелома султан над головой всколебав…Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой Или тяжелым мечом насмерть врага поразит!Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая, Грозный султан – о султан, шлем – о товарища шлем,Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется с врагами, Стиснув рукою копье или меча рукоять![14]
Будем за эту страну с отвагою биться и сгибнем За малолетних детей, жизни своей не щадя!Юноши, не отходя ни на шаг друг от друга, сражайтесь, И да не ляжет на вас в бегстве позорном почин, —Нет, себе в грудь вы вложите великое, мощное сердце, В битву вступая с врагом, жизнь не щадите своюИ не бегите из боя, старейших годами покинув, Старцев, чьи ноги уже легкости чужды былой!..Жив если юноша, дорог мужам он и сладостен женам, Сгибнет он в первых рядах – смерть красоты не возьмет!Пусть же, шагнув широко, обопрется о землю ногами Каждый и крепко стоит, губы свои закусив![15]
Не случайно одним из самых основополагающих элементов всего бытия полиса являлась политическая независимость, обозначавшаяся термином автономия (в переводе с древнегреческого – «жизнь по собственным законам»). Конечно, случалось, что эта автономия нарушалась, полис на время подпадал под чью-либо чужую власть. Но свободолюбие греков, как правило, не позволяло им терпеть такую ситуацию. Они продолжали бороться за возвращение своему государству независимости и чаще всего рано или поздно добивались своего.
Естественно, что ввиду всего вышесказанного греческие полисы могли быть лишь очень небольшими по территории и особенно по населению. В этом отношении их можно условно сопоставить разве что с карликовыми государствами современной Европы, типа Лихтенштейна, Монако, в крайнем случае Люксембурга. Да и то далеко не все полисы, а лишь самые крупные из них, нетипичные, такие, как Спарта или Афины.
Так, Спарта – крупнейший по территории полис греческого мира – имела в период своего наибольшего расширения площадь 8400 кв. км., куда входили область изначального обитания спартанцев – Лаконика – и завоеванная ими позже Мессения. Население этого полиса составляло около 200–300 тысяч человек, из них полноправных граждан – не более 9 тысяч. Афинский полис, если рассмотреть его в высшей точке процветания, в середине V в. до н. э., охватывал собой Аттику – область площадью 2500 кв. км. Население было побольше, чем в Спарте: по разным подсчетам от 250 до 350 тысяч человек, из них полноправных граждан – в пределах 45 тысяч.
Если же не брать в расчет эти «полисы-гиганты» греческого мира, у типичных полисов территория, по большей части, не превышала 100–200 кв. км., а общее население – 5 тысяч человек, из которых граждан было не более тысячи. Иными словами, типичный полис был крошечным государством, состоявшим из города (скорее городка) и его ближайших окрестностей. Такой полис можно было полностью обойти из конца в конец за несколько часов или, поднявшись на какой-нибудь холм, увидеть всё государство целиком. А все граждане должны были знать друг друга в лицо. В Афинах, разумеется, было не так, и на их улицах можно было встретить сколько угодно незнакомых людей. Но Афины, повторим, были редкостным исключением, каким-то «греческим Нью-Йорком», и у попавшего в них жителя каких-нибудь Платей или Флиунта наверняка сразу же начинала идти кругом голова.
