– С каждым днем эта проблема становится всё невыносимее, – ворчал папа.
Голос мамы звучал тише.
– Они не проблема, они – наши дети.
– Один из них, – вскинулся он. О стол громко стукнул чайник. – Второй – заражен и опасен. И мы не знаем, кто из них.
Зак терпеть не мог, когда я видела, что он плачет, но в тусклом свете огарка свечи было видно, как подрагивает его спина. Я выскользнула из-под одеяла и сделала пару шагов к его кровати. Тихонько скрипнул дощатый пол.
– На самом деле он так не думает, – прошептала я, кладя руку ему на спину. – Он не хочет причинить тебе боль, когда говорит такое.
Он сел, сбросив мою руку. Я удивилась, увидев, что он и не пытался вытереть слезы.
– Не его слова меня ранят, – произнес он. – Всё, что он говорит, правда. Хочешь похлопать меня по спине и утешить, будто ты такая заботливая? Но не они мне причиняют боль. И даже не другие дети, которые бросают в нас камни. Это всё ты, понимаешь?
Взмах его руки словно захватил звуки, доносящиеся снизу, и заплаканное лицо.
– Это всё твоя вина. Проблема в тебе, Касс, а не в них. Из-за тебя мы живем, как в аду.
Внезапно я ощутила, какой студеный пол под ногами и как холоден ночной воздух, обвевающий голые руки.
– Ты действительно желаешь мне добра? – спросил он. – Тогда скажи им правду. Ты можешь прекратить весь этот кошмар прямо сейчас.
– Ты и правда хочешь отослать меня прочь? Но это же я. Я не какое-то чужое, опасное существо. Забудь о том, что Совет говорит о заражении. Это просто я. Ты ведь меня знаешь.
– Ты твердишь одно и то же. Почему я должен думать, что знаю тебя? Ты никогда не была честна со мной. Ты никогда не говорила правду. Мне пришлось самому всё выяснить.
– Я не могла сказать тебе, – ответила я. Даже такое признание в нашей комнате с ним наедине было огромным риском.
– Потому что ты не доверяла мне. Тебе нравится притворяться, что мы так близки. Но ты врала мне всё это время. Ты никогда не доверяла мне настолько, чтобы рассказать правду. Все эти годы ты заставляла меня сомневаться. Бояться, что это я могу оказаться уродом. И теперь, ты думаешь, я должен верить тебе?
Я вернулась в свою кровать. Он все еще смотрел на меня. Сложилось бы всё иначе, если бы я доверила ему правду? Смогли бы мы разделить эту тайну и пройти через всё вместе? Перенял ли он это недоверие от меня? Может, это и был тот яд, который я несла в себе – не заражение от взрыва, которым страдали все Омеги, а скрытность? Слеза повисла на его верхней губе. Она поблескивала золотом в свете свечи. Мне не хотелось, чтобы он заметил слезы на моем лице. Я дотянулась до стола и задула свечку.
– Всё это скоро закончится, – прошептал он в темноте не то с угрозой, не то с мольбой.
* * *
Его страстное желание разоблачить меня обострилось еще больше, когда заболел папа. Нам тогда только что исполнилось тринадцать. Как и в предыдущем году, никто даже не упоминал о дне рождения – наш возраст стал постыдным напоминанием о том, что мы до сих пор не разделены. Той ночью Зак прошептал через всю комнату:
– А ты знаешь, какой сегодня день?
– Конечно, – ответила я.
– С днем рождения, – произнес он шепотом, так что я не смогла разобрать, был ли это сарказм.
А два дня спустя папа упал как подкошенный. Папа всегда казался крепким и несокрушимым, как огромная дубовая балка, которая держала потолок кухни. Он носил ведра из колодца быстрее, чем кто-либо другой в деревне, и когда мы с Заком были младше, он мог нести нас обоих сразу. Наверняка ему и сейчас оказалось бы это по силам, но теперь он нас старался не касаться. И вдруг, в самый разгар дня, он рухнул на колени в загоне. В тот момент я сидела на каменой плите посреди двора, очищая горох, и услышала крики людей, работавших в поле.
Тем вечером, когда соседи принесли его домой, наша мать послала за сестрой отца, Алисой, из поселения Омег в долине. Зак вызвался поехать за ней вместе с Миком. На следующий день они вернулись с нашей тетей, лежащей на охапке сена в телеге.
Прежде мы никогда ее не видели, и единственным сходством между ней и папой казалась лихорадка, что охватила их обоих. Она была худенькой, с длинными волосами много темнее, чем у папы, в платье из грубой коричневой ткани, штопаной-перештопаной и усеянной соломинками. Пряди волос налипли на потный лоб, но не скрывали клеймо Омег.
Мы ухаживали за ней как могли, но было ясно, что долго она не протянет. Мы держали Алису в сарае, а не в доме, но и это сводило Зака с ума. На второй день его ярость достигла высшей точки.
– Это омерзительно, – кричал он. – Она омерзительна. Как она может находиться здесь, с нами, а мы еще должны ухаживать за ней, как слуги? Это она убивает его! Она опасна для всех нас!
Мама и не пыталась его успокоить, только тихо сказала:
– Она убьет отца гораздо быстрее, если останется в своей грязной хижине.
Этот довод на Зака подействовал. Он хотел, чтобы Алиса ушла, но не желал посвящать маму в то, что рассказал мне предыдущей ночью. О том, что он увидел в поселении, откуда привезли Алису. О том, какой у нее маленький и опрятный домик с побеленными стенами и с такими же, как у нас, букетиками засушенных трав, висящими над камином.
Мама продолжала:
– Если мы спасем ее, мы спасем и его.
Ночью, когда свечи погасли и из родительской комнаты не доносилось ни звука, Зак рассказал мне, что Омеги в том поселении пытались помешать им увезти Алису – они хотели сами о ней заботиться. Но ни один Омега не смеет спорить с Альфами, и Мик стал размахивать кнутом, пока те не попятились назад.
– А разве это не жестоко, забирать ее из семьи? – прошептала я.
– У Омег нет семьи, – отрезал Зак.
– Детей нет, но есть люди, которых она любила. Друзья или муж…
– Муж?
Это слово повисло в воздухе. Официально Омегам не разрешалось жениться, но все знали, что они все равно женились, хотя Совет и не признавал такие союзы.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Она жила одна, – ответил он. – Там было несколько уродов, которые кричали, что им лучше знать, что ей нужно.
Мы крайне редко видели Омег прежде, не говоря уж о том, чтобы находиться с ними так близко. Маленького Оскара соседи отослали сразу, как только отняли от груди и сделали клеймо. Иногда странствующие Омеги проходили мимо, но редко останавливались дольше чем на ночь, разбивая лагерь в низовье за деревней. Они шли в надежде попытать счастья в каком-нибудь крупном поселении Омег на юге. В неурожайные годы некоторые Омеги, бросив выделенный им клочок бесплодной земли, держали путь в один из приютов на окраине Виндхэма. И-за роковой связи между близнецами Совет пошел на своего рода уступку, открыв несколько приютов для Омег. Им не могли позволить умереть с голоду и забрать на тот свет своего близнеца Альфу. Поэтому близ крупных городов работали приюты, где Омеги могли получить кров и еду. Впрочем, совсем немногие Омеги отправлялись туда охотно, хоть приюты и считались последней надеждой для голодных и страждущих. По сути, приюты являлись работными домами, и тот, кто принимал помощь, должен был отплатить за щедрость Совета трудом. Они работали на фермах при приютах до тех пор, пока Совет не решит, что долг уплачен. Мало кто решался пожертвовать свободой за еду, пусть и три раза в день. Как-то раз мы с мамой относили объедки кучке Омег, остановившихся неподалеку на ночь по пути к приюту рядом с Виндхэмом. Уже стемнело, один из них поднялся от костра и принял мамин сверток в полном молчании, указывая при этом на горло и давая понять, что он нем. Я старалась не смотреть на клеймо в середине лба. Меня поразила его худоба – самым широким местом в его ногах были колени, а на пальцах – костяшки. Казалось, скелет обтягивала одна только кожа. Я подумала, что мы можем немного посидеть у костра вместе с путниками, но мамины глаза выказывали настороженность, даже бо́льшую, чем читалась во взгляде этого Омеги. За его спиной виднелась группа из нескольких человек, сидящих вокруг горящего пламени. Я не могла понять, что было истинным изъяном их тел, а что – причудливой игрой теней и бликов, отбрасываемых огнем. Удалось рассмотреть лишь одного человека – он, склонившись, тыкал в огонь палкой, зажатой меж двух обрубков рук. Глядя на этих тощих, запуганных и изможденных людей, приютившихся у костра, никак не верилось, что где-то существует Ополчение Омег, о котором тайком перешептывались, или Остров – цитадель ополченцев. Как могли они, такие немощные, мечтать о свержении власти Совета с его многотысячной армией солдат? Все Омеги, которых я встречала, были бедны и изувечены. Кроме того, они, как и все мы, наверняка слышали историю о том, что случилось около века назад или чуть раньше, когда на востоке вспыхнуло восстание Омег. Конечно, Совет не мог просто взять и всех истребить, не убив при этом их близнецов, но, по слухам, то, что сделали с мятежниками, оказалось еще хуже. Пленных Омег подвергли столь ужасным пыткам, что их близнецы Альфы даже за сотню миль падали со страшным криком наземь. Самих мятежников больше никогда не видели, но их близнецы продолжали страдать от необъяснимых болей в течение долгих лет. Подавив восстание, Совет полностью спалил восточную часть. Они выжгли все поселения в тех краях, даже те, что не были причастны к восстанию. Солдаты уничтожили посевы и дома, хотя восточная сторона и так находилась на границе с мертвой землей – самым жутким местом, рядом с которым Альфы ни за что не стали бы жить. Смертоносный огонь не оставил ничего, кроме черного пепелища, и вся местность казалась теперь продолжением Мертвой Земли.
