– Извини, – сказал Беккет совершенно не извиняющимся тоном, глядя сверху вниз.
– И долго ты там висишь? – спросила я, решив, что он мог забраться туда довольно давно, а я ничего не заметила, увлекшись письмом от Слоан.
Он передернул плечами.
– Я думал, ты меня видишь. Слушай, отвези меня кое-куда, а?
– Я сейчас ухожу, – объяснила я, глянув на руки в поисках списка, и поняла, что оставила его на кровати.
У нас был кот, который крайне редко появлялся дома, половину времени проводя на улице, но он обладал редким свойством – по возвращении уничтожать и портить именно то, что наиболее ценно. Я вернулась за письмом и тщательно упаковала его в конверт, а конверт убрала в верхний ящик прикроватного столика, где лежали мои главные сокровища: детские дневники, фотографии, записки, которые Слоан мне передавала во время уроков или заталкивала в замочную скважину моего шкафчика.
– А ты куда? – все еще сверху вниз спросил Беккет.
– На Стэнвич-авеню.
Чтобы разговаривать с братом, мне нужно было поднять голову, и мне вдруг подумалось: а может быть, затем он и забирается на высоту – чтобы все ради разнообразия смотрели на него снизу вверх?
– Не отвезешь меня в «Экстрим-клуб»? – попросил он, причем голос у него зазвенел особенным образом, как всегда, когда он говорил о чем-нибудь очень для него важном. – Мне Аннабель рассказала. Это такое крутое место! Там и велодром, и лазалки всякие, и пейнтбол…
Хотя мне очень хотелось поскорее отделаться от брата, что-то в его голосе остановило меня. Если уеду одна, буду чувствовать себя виноватой…
– И сколько ты там собираешься пробыть, в этом своем «Экстриме»? Что если я тебя там оставлю на время и скатаюсь по своим делам?
Беккет заулыбался.
– Ой, я бы остался на несколько часов, ну, до вечера.
Я согласно кивнула, и братишка ловко спрыгнул на пол из дверной рамы.
– Тогда встречаемся у машины! – И он умчался как ветер, а я вернулась к столику.
Увидев свое отражение в зеркале над кроватью, я пригладила волосы, надеясь, что эта самая Мона не из тех, на кого я должна произвести впечатление своей внешностью. На мне была винтажная футболка, которую для меня выбрала Слоан, и шорты из обрезанных джинсов. Вообще я выше Слоан, если она без каблуков, а самое необычное в моей внешности – это глаза, потому что они разноцветные. Один – карий, а другой – карий с голубым. Когда Слоан впервые это заметила, она чуть с ума не сошла, подбирая мне тени, которые помогли бы моим глазам выглядеть одинаковыми. У меня русые прямые и длинные волосы, и всякий раз, когда я заговаривала о том, чтобы постричься, Слоан возмущалась: «У тебя волосы принцессы! Не трогай их, стриженых девчонок и так полно!».
Я заправила волосы за уши, проверила еще раз, что список точно лежит в ящике столика, и пошла вниз, вновь и вновь повторяя про себя задачу: «55, авеню С. Спросить Мону».
2
Яблоки в темноте
Беккет уже ждал меня на пассажирском сиденье моей машины. Старую зеленую «вольво» папа купил для меня у студента, который переезжал в Калифорнию. Я этого парня никогда не видела, но знала о нем немало, потому что весь бампер машины пестрел наклейками: «Спасем китов!», «Кто не любит пурпурных ласточек?!», «Эта машина поднялась на гору Вашингтон!». На заднем стекле красовалась полусодранная наклейка «Юничуссетс Массаверсити»[7], а вот ни одной наклейки Стэнвич-колледжа не было, и это достаточно красноречиво говорило о том, почему парень продал машину. Я пробовала соскрести эти стикеры, но они держались слишком хорошо, так что в итоге привыкла к ним, а заодно и к внезапным проявлениям гнева или солидарности со стороны других водителей, которые думали, что так самовыразилась я, а не прежний хозяин авто. Левая задняя дверца была слегка помята, машина слишком долго заводилась холодными зимними днями, указатель уровня топлива был сломан – стрелка застряла посередине, показывая, что бак наполовину полон, даже когда он был совсем пуст. Со временем я стала просто запоминать, когда последний раз заправлялась и сколько с тех пор проехала. Конечно, я не всегда помнила точно, но это работало: мне еще не случалось застрять где-нибудь из-за пустого бака.
Главная особенность моей машины – постоянно откинутая крыша. Панель, которая ее закрывала, сломалась еще до того, как папа купил эту «вольво» – и мне оставалось только надеяться, что это случилось после покорения горы Вашингтон. У меня был брезентовый тент, который я натягивала на крышу во время дождя, вдобавок папа заказал деревянную конструкцию, подходившую по размеру и закрывавшую машину зимой. Но Слоан отсутствие крыши как раз нравилось: она терпеть не могла, когда я натягивала тент, даже если потела от жары или куталась в плед от холода. Она обожала вытянуть руку вверх, чтобы на ходу ловить ладонью ветер и купаться в солнечных лучах, заливавших сиденье.
– Готов? – спросила я братишку, надев свои новые темные очки от Ray-Ban.
Вопрос, скорее, был дежурным: ясно же, что Беккет уже давно готов к поездке. Я завела мотор и медленно выкатилась из ворот, внимательно глядя, нет ли на нашем пути пешеходов.
– Кто такой Тесла? – спросил Беккет, едва мы отъехали от дома.
Перед выходом я посмотрела адрес «Экстрим-клуба», чтобы не терять время, если окажется, что Беккет толком не знает, куда ехать. Все-таки у нас с братом было очень разное детство – в его годы я знала схему нью-йоркского метро как свои пять пальцев и отлично ориентировалась в центре, по крайней мере, в Бруклине. Я была ребенком двух драматургов, изо всех сил пытавшихся пробить себе дорогу: постоянно самостоятельно ездила туда, где мои родители ставили очередную пьесу, сопровождала их везде, где они получали временные преподавательские места или куда отправлялись на гастроли.
Мы жили в Бруклине, Сан-Франциско, в обоих Портлендах – в Мэне и в Орегоне… Я привыкла спать на кушетке в гостиной очередной съемной квартиры и, даже если мне отводили отдельную комнату, никогда не развешивала по стенам постеры с музыкантами из любимой группы и не расставляла по полкам сувенирчики, потому что знала: все это ненадолго.
Но со времен «Большого Джуса» все изменилось. Мое ужасное лето в лагере вылилось в пьесу, которую поставили на Бродвее, потом по ней сняли душераздирающий фильм, а затем начались бессчетные постановки в разных театрах. Пьеса зажила своей жизнью – после десяти лет борьбы родители наконец добились настоящего успеха. Но самое важное – оба они получили постоянные контракты в одном и том же престижном университете, и даже в том возрасте я понимала, как много это значит. Мы переехали в Стэнвич, и хотя братишка заявлял, что помнит все эти ужасные съемные квартиры, в которых прошло его младенчество, на самом деле он никогда не знал другой жизни, кроме нынешней: стабильной и спокойной, с любимыми плакатами по стенам собственной комнаты.
– Что? – спросила я, отрываясь от навигатора в телефоне.
Я как раз размышляла: если отдать телефон Беккету, способен ли он будет поработать штурманом или сорвется и начнет гонять в какую-нибудь дурацкую игрушку?
– Тесла, – терпеливо повторил Беккет, будто пробуя слово на вкус. – Ну, пьеса, которую они пишут.
– А, – отозвалась я, не имея о Тесле ни малейшего представления, впрочем, мне сейчас было не до него. Родители с их делами отошли в сторону: самым важным был список Слоан. – Не знаю точно. Хочешь, в Интернете посмотри.
Я передала ему телефон и через секунду услышала характерную музыку – сопровождение игры. Хотела сказать ему, чтобы следил за дорогой, – но тут он тихонько спросил:
– Как думаешь, это у них надолго?
– Пьеса? – Беккет кивнул, не отрывая глаз от игры.
Кудряшки падали ему на лоб. Я унаследовала внешность от отца – прямые волосы, высокий рост, – а Беккет пошел в маму: ее кудри, голубые глаза.
– Не знаю, – честно ответила я.
Все говорило о том, что надолго, но уже несколько раз случалась в нашей жизни и ложная тревога.
– Это я потому спрашиваю, что мы с папой собирались в поход, – сообщил Беккет, сильно тыкая в экран моего телефона, так что я невольно морщилась. – У нас целый план был, что мы собираемся делать. Есть рыбу, которую сами поймаем, спать в палатке…
– Ты же не ешь рыбу, – напомнила я, но братик только отмахнулся.
– Для этого и придуманы походы – чтобы заниматься тем, что обычно не делаешь!
– Уверена, ваш поход состоится, – заверила я, скрещивая пальцы под рулем: пусть это окажется правдой!
Беккет поднял глаза и улыбнулся.
– Было бы круто, потому что… – внезапно он отвлекся и указал направо: – А мы уже приехали!
Я заехала на полупустую парковку возле здоровенного здания, похожего на бывший склад. Едва мы припарковались, как Беккет уже отстегнул ремень, выскочил из машины и помчался к входу, не дожидаясь меня. В других обстоятельствах я бы рассердилась, но не сегодня: сейчас я была только рада видеть, что он настолько увлечен, значит, можно спокойно его здесь оставить и отправляться на Стэнвич-авеню.
