камня,
ей не расправить и не взбить
постели;
не скокетничать хотя бы
перед каменною мужскою
личностью,
не повертеть у её носа
красною
розою;
не оставить следов ногтей
на теле,
перед нею снять, если б
оно на ней было,
всё – не только верхнее,
но и исподнее,
запоследнее, —
целясь в будущее;
не дано ей также приня́ть позу,
нужную при свидании
в обнажённости;
не приластиться,
не прокапать искреннею слезой позыва
к совершению неотвратного
и с уверенностью
в чарах собственного
неподдельного,
всё
вбирающего
в себя
и
тут
же
расточаемого
жеманства,
яркой удали
и податливости,
когда вспыхивает
и в единый миг
уж томит-полыхает-стелется
жажда стать
обладаемой
и осиленной
тою личностью,
что не каменная,
и при том уже —
не отдаться
не-
принуждаемой,
изобильной
любви́
и́
беззаветной,
безумной,
отважной
страсти.
Предпочтение – настоящей,
живой
женщине!
Загадочной – с потрясающею
неземною
её властью
над её
всегда и везде
неотступными,
стерегущими,
поджидающими
её
демонами,
их соблазнами;
с уступчивостью;
с желанием
не упустить своего, заветного,
до конца ни ею самой, ни
кем-то
не раскрытого
и́
не раскрываемого;
не выказывающей усталости
ни в снегах, ни в отданиях
любовных,
огневых,
пламенных.
Она проста —
как уценка в маркете;
даже ежу иногда понятная;
доверчивая;
славная;
всегда
и на всё,
что просят её
отдать,
согласная;
послушная;
стыдливая;
в меру болтливая
как и —
несносная;
неприхотливая;
увлекающаяся;
не капризная;
незлобивая;
благодарная;
отзывающаяся;
внезапная;
выдающаяся,
зовущая;
сказочная,
как ночь рождения.
И кому же как не ей-то
быть и навсегда остаться
желанною и любимою?
Она-то и есть – богиня!
О! —
настоящая!
– Аой!
Отторжение
Умолкни муза! Звонкой лиры струны
Бесчувственность всеобщая сгубила.
Мой голос, бывший ласковым и юным,
Теперь охрип, и в сердце боль вступила.
Кого мне петь среди долин подлунной,
Средь душ глухих и грубых,
мне постылых?
Отечество скорбит под властью скверны,
Стяжательством отравлено безмерным.
Луиш Важ де Камоэнс, «Лузиады»,
песнь десятая, октава 145.
Перевод О. Овчаренко
•
Я знаю: мир нестоек и безбожен;
следы на нём крошатся там и тут.
•
Остынет ласковое солнечное ложе,
в агонии дохнув вокруг себя
кроваво-красным,
беспощадным
жаром;
рассветы и закаты навсегда от нас уйдут
к мирам иным,
где – прорва звёзд
поярче,
где смыслы бытия лишь в притяжениях
да в порушении того, что накопилось.
•
В последний раз, прощаясь,
улетая прочь
неведомо куда
и видя под собой
испепелённую,
вскорёженную,
скорбную
пустыню,
тоскливо и невнятно
прокурлычат
клинья
журавлиные.
•
Усохнут навсегда цветы, деревья,
водоёмы, травы;
и в бешенстве забьются
особи жирафов,
рыб, собак, жуков
и прочих тварей.
•
С людским же родом,
оскверняющим
земную твердь
и всё на ней и по-над ней,
а также и – себя,
ещё на много раньше
то печальное
должно произойти,
что относимо
ко множеству,
растущему
без цели и мотива, —
конец ему приблизят и ускорят
добавления
к его угрюмой,
бесконечно несуразной численности
и гордыне
и полоскания
в разливах искушений.
•
Бесцветными окажутся
улыбки
и задатки детворы.
•
И томных дев не увлекут желания зачатий;
на нет сойдут для них
забавы и утехи
с мужами,
истрепавшими себя
в блуде и в сладострастии.
•
И откачают головами старцы,
смиряясь перед тем,
что в юных
истощилось
радостное
родовое
семя.
•
Пригашенное яростное,
зубчатое
огневое
пламя
гримасами
забвения и фальши
заскользит тогда
по полотнищам
знаменным.
•
И орды обречённых на безумие
гомункулов,
восстав, —
из отвращения
к их утеснённой,
горемычной
доле, —
властителей над ними —
предков тлена и пороков —
решатся
истребить…
•
Нет поворота вспять —
к былому,
к изначальному;
и не проявится лишь то,
что —
не рождалось!
•
Причин и следствий череда
в объятьях
мироздания
толкает к одному —
к погибели.
Себя рассудком
у роковой черты нам не дано
принять.
•
Мы всё ещё заботимся о славе,
о том, что время
в мёде растворится
и нас обдаст живительной росой.
•
Уж эти росы, —
в ярких свежих каплях оседающие
по ночам
или с приходом зорь
избытки
испарений, —
так густо окропившие
стихи
и прозу!
– Аой!
•
Ещё в зародыше
иронией и пошлым пересудом
прожигается
поделенный на всех
утробистый
расчёт —
остаться в памяти
сменяемых
беспечных поколений
и – как бы дольше
