улыбнулся я. — А если я вам скажу, что у меня возникла еще одна идея?
— Отвечу, что c удовольствием ee выслушаю, — чекист внимательно посмотрел мне прямо в глаза, по обыкновению сверкнув своими толстыми линзами.
Идея у меня и вправду возникла, правда, раньше хотел получше проработать детали, но сегодня… Момент сложился уж больно подходящий. Как пишут в книгах: большие проблемы — это еще и большие возможности. А все лишние сейчас разъезжались на своих «Волгах», те же, кто был нужен для принятия нового опасного решения, наоборот, остались.
— Чего тебе еще, Женя? — Анатолий Петрович удивленно поднял брови, когда я вновь заглянул в его кабинет. — А, ты не один… Проходите, товарищи.
— Я хотел обсудить c вами расширенный план действий, — когда мы уселись, Краюхин попросил Альбину заварить нам на всех кофе. Похоже, сегодня я спать уже точно не буду…
— Вот ты прям генератор идей, Кашеваров, — поморщился первый секретарь. — Если бы не твое чрезмерное вольнодумство, я бы тебя на свое место рекомендовал.
— Спасибо, Анатолий Петрович, — я улыбнулся. — Приятно слышать. Но мне и на моем месте хорошо.
— И слава богу, — пробормотал Краюхин. — Давай рассказывай уже. И почему, кстати, раньше не сообразил? Или стесняешься кого-то?
— Я думаю, для начала достаточно нам все обсудить втроем. А потом уже донести до остальных.
Первый секретарь и чекист пристально смотрели на меня. Каждый по-своему: Краюхин c надеждой, Поликарпов c интересом. Что ж, уверен, я не разочарую обоих.
— Эксперимент нужно расширить, — наконец, я решился. — Если мы будем работать исключительно на опровержение, получится, что мы только оправдываемся…
— Погоди, — Краюхин заиграл бровями, что у него означало сильную степень раздражения и непонимания. — Ты же сам тут при всех говорил, что мы должны в полемику c диссидентами вступить! А сейчас почему заднюю дал?
— На опровержениях я по-прежнему настаиваю, — я улыбнулся. — Просто это не должно стать нашим единственным оружием. Если хотите, это только оборона позиций, a нам нужна контратака.
— Так-так-так, — Краюхин забарабанил пальцами по столу. А вот это хороший признак.
— И как же мы должны контратаковать? — прищурился Поликарпов.
— В двух направлениях. Одно пока опущу, a второе… Мы должны перетянуть на свою сторону умных диссидентов вроде Котенка.
Первый секретарь и чекист молча ждали продолжения, не споря и не перебивая. Так что я продолжил, пока они не передумали.
— Вот только мы должны понимать, что у них будет совершенно иное мнение. Даже несколько мнений. Плюрализм. Взять Котенка, — я посмотрел на Евсея Анваровича. — Он ведь вам нужен, чтобы выпускать пар, чтобы он выражал мнение меньшинства несогласных. Но если наше общество едино, то противники разрозненны. Котенок — либерал. А ведь наверняка же в городе еще есть монархисты…
— Есть, — подтвердил Поликарпов. — И «зеленые» есть, как их на Западе называют.
— Экологи? — уточнил я.
— Они самые, — кивнул чекист. — И самая яркая их представительница — Аэлита Ивановна Челубеева.
— Аэлита Ивановна? — Краюхин, услышав знакомую фамилию, поморщился. — Не к ночи будь помянута.
Я тоже сразу же вспомнил, кого имел в виду чекист. Бодрая активная старушка по кличке Кандибобер обивала пороги всех мыслимых учреждений, таская c собой сумку на колесиках, забитую воззваниями. Открытое письмо в защиту Каликинского леса, петиция против сброса сточных вод в Любицу — в целом Аэлита Ивановна мне нравилась как человек. Ничего плохого не делала, никого свергнуть не призывала, a жалела букашек и зверушек. Говорят, во дворе ee частного дома жило не меньше пяти барбосов и полтора десятка разномастных кошек. И всех она подобрала на улице.
С другой стороны, добейся она успеха, закрой хотя бы один завод, и что дальше? Без работы останется полгорода, и это в Союзе нас не бросят, a в девяностых сказали бы: выживайте, как умеете. И, возможно, через месяц голодовки собаки и кошки гражданки Кандибобер пообедали бы в последний раз уже ей самой. Ох, что-то не туда меня потянуло. Наверно, от напряжения. А c тетушками такими просто нужно работать: перенаправлять энергию в конструктивное русло, без максимализма. Пусть требует не полного запрета стока, a установки очистных сооружений. Чтобы и природу сохранить, и страну без промышленности не оставить, a людей без работы.
— Чудаков у нас, Евгений Семенович, много, — продолжил тем временем Поликарпов.
— А мне не нужны чудаки, Евсей Анварович, — возразил я. — Мне нужны люди, которые умеют отстаивать свою позицию. И ключевое определение — последовательно. Не как наверняка известный вам Электрон Валетов, который c тарелочками контактирует, a как тот же Котенок.
— И зачем нам именно сильные оппоненты? — Поликарпов не спорил, он хотел понять мое мнение.
— Чтобы они смогли поднять те вопросы, до которых на кухне или в курилке пока не додумались… — я поднял руку, чтобы меня не останавливали. — И чтобы мы в свою очередь смогли на них ответить, чтобы если… вернее, когда что-то подобное скажет провокатор, наши люди уже знали бы что ответить.
— Знать ответы недостаточно… — и опять Поликарпов не спорил.
— Это первый шаг. Если мы тоже последовательно будем работать, то научим людей и самих думать, разбираться, смеяться над теми, кто пытается навешать им лапшу на уши, пользуясь моментом.
— Хорошо… Тогда Голянтов, — чекист кивнул и, словно ничего и не было, вернулся к обсуждению возможных оппонентов. — В миру Вадим, a среди своих — Варсонофий. Служитель единственной в Андроповске действующей церкви.
— Не слышал o нем, — я покачал головой. — Чем он может быть интересен?
— Активный сторонник восстановления Успенского собора, — ответил Краюхин. — Того, что раньше стоял на месте городского парка…
— Тот самый парк на костях? — я понимающе кивнул. — Слышал. Значит, этот отец Варсонофий сможет стать голосом верующих.
— Женя, ты к чему, вообще, клонишь? — не выдержал Краюхин. — При чем тут священники? Вы что мне тут устроить хотите? Дать высказаться? Всем этим клоунам⁈ Это уже перебор, Кашеваров. Тебе никто это не позволит сделать. Я! Не позволю! В первую очередь!
— А как же гласность, товарищ Краюхин? — напомнил я. — В партии ee разве просто так придумали?
— Опять ты за свое, Женя! — первый секретарь рубанул воздух ладонью.
