Дойдя до микроавтобуса, Катрина стянула резиновые перчатки и выбросила их в пустой пластиковый контейнер. Группа последовала ее примеру.
— В Америке это явление называют синдромом исчезновения колоний. Некоторые люди считают, что это начало конца света. Эйнштейн когда-то говорил, что если пчелы исчезнут с лица земли, то люди переживут их всего на четыре года. Без пчел нет опыления. Без опыления — урожая. Без урожая — еды. А без еды нет человека.
Расстегнув змейку, Катрина сняла с головы шляпу с защитной сеткой. Кожа ее овального лица была бледной. Больше всего поражали очень темные глаза. Лицо, казалось, не имело возраста и отличалось определенным аристократическим шармом. Катрина являлась предметом юношеских фантазий волонтеров, несмотря на то что зачастую была старше их матерей.
Женщина отцепила от шляпы запутавшуюся прядь волос цвета черного шоколада.
— Так как же решить эту проблему? — спросил высокий светловолосый парень, приехавший со Среднего Запада.
Он был похож на большинство только что прибывших волонтеров: серьезный, лишенный даже тени цинизма, добрый, великодушный, полный надежд и прямо-таки пышущий здоровьем. Катрина сомневалась, что он останется таким же после года, проведенного в Судане с медленно умирающими от голода детьми или в Сьерра-Леоне[5], где будет объяснять постоянно недоедающим крестьянам, что опасно пахать поля своих дедов и прадедов, так как партизаны их заминировали.
— Проводится много исследований, — сказала Катрина, — направленных на установление связи между синдромом исчезновения колоний и генетически модифицированными растениями, новыми видами пестицидов, глобальным потеплением, неизвестными науке паразитами и инфекциями. Существует даже теория, что радиосигналы мобильных телефонов мешают пчелам ориентироваться в пространстве.
Женщина сбросила с плеч комбинезон.
— А что вы сами об этом думаете?
Катрина взглянула на серьезное лицо молодого человека. Его гладкий лоб прорезали морщины.
— Я не знаю, что и думать, — ответила она. — Возможно, в какой-то мере причиной являются все эти факторы. Пчелы — простые создания. Их сообщество также не отличается сложностью, но это не значит, что его невозможно разрушить. Они противостоят давлению извне, но лишь до определенного момента. Когда жизнь становится слишком сложной для них, когда они перестают понимать правила, по которым живет их сообщество, пчелы, вполне возможно, предпочитают улететь и умереть, чем продолжать существовать в мире, который они больше не понимают.
Освободившись от шляп, молодые люди теперь стояли вокруг Катрины с выражением крайнего беспокойства на лицах.
— Ладно, не обращайте внимания, — желая сгладить произведенное ее словами тягостное впечатление, сказала женщина. — Я слишком много времени провожу в Википедии. К тому же, как вы только что сами смогли убедиться, более половины ульев в полном порядке.
Катрина хлопнула в ладоши, чувствуя себя воспитательницей пятилетних малышей.
— У нас еще много работы. Снимайте комбинезоны и берите инструменты. Мы должны заменить пустые ульи, — сказала она, открывая еще один лежащий на траве пластмассовый контейнер. — Здесь все, что вам может понадобиться: инструменты, инструкции по изготовлению простейшего рамочного улья со съемным верхом, дощечки, которые когда-то были упаковочными ящиками, и бруски. Но помните, что на месте вам придется строить ульи из подручных материалов. Не думаю, что там их будет слишком много. Люди, у которых ничего нет, обычно ничего и не выбрасывают. Да, и помните, вы не должны ничего брать из покинутых ульев. Если какой-то паразит или споры погубили пчелиную семью, то вы можете перенести болезнь в новый улей.
Катрина открыла дверцу автомобиля. Надо соблюдать дистанцию. Большинство волонтеров — хорошо образованные представители среднего класса. Они полны благих намерений, но лишены практической жилки. Если она не уедет, то добровольцы будут часами обсуждать с ней, как нужно поступить, вместо того чтобы самим приступить к работе. Лучшее решение — предоставить их самим себе. Пусть учатся на собственных ошибках.
— Через полчаса я приеду и проверю, как продвигается работа. Если что, я в своем кабинете.
Она захлопнула дверцу прежде, чем последовал очередной вопрос.
Зазвенели разбираемые инструменты. Кто-то уже затеял дискуссию. Катрина включила радио. Если она будет слушать, о чем они говорят, то рано или поздно в ней проснутся материнские инстинкты, а это никому не нужно. Пусть учатся работать самостоятельно.
Местная радиостанция заглушила спор волонтеров, передавая заголовки новостей и сообщая о плотности движения на дорогах. Катрина взяла лежавшую на пассажирском сиденье толстую бумажную папку, на обложке которой было написано слово «Ортус»[6] и эмблема в виде цветка из четырех лепестков с земным шаром в центре. В папке лежал доклад, содержащий сложный план по ирригации и восстановлению пустынных земель, возникших из-за незаконной вырубки джунглей в дельте Амазонки. Сегодня Катрине предстояло решить, стоит ли тратить на это деньги организации. Рост пожертвований не мог удовлетворить все увеличивающиеся расходы. С каждым годом все больше мест на земном шаре нуждалось в помощи фонда.
— И, наконец, — произнесла дикторша слегка игривым тоном, которым обычно сообщают о забавных случаях после настоящих, серьезных новостей, — если вы сейчас направляетесь в центр Руна, вас ждет большой сюрприз: на вершину Цитадели взобрался человек в сутане.
Катрина уставилась на встроенный в приборную панель плоский радиоприемник.
— На данный момент мы не уверены, что это рекламный трюк, — продолжала дикторша. — Монах появился на вершине утром, сразу же после рассвета, и теперь стоит в позе… распятия.
Катрина похолодела. Повернув ключ зажигания, она завела двигатель. Микроавтобус тронулся с места.
Проезжая мимо девушки-волонтера, женщина опустила боковое стекло.
— Мне срочно надо в офис, — сообщила она. — Буду через час.
Девушка кивнула. На ее лице появилось легкое недоумение и растерянность, но Катрина уже не смотрела в ее сторону. Впереди, за живой изгородью, виднелся проезд. За ним начиналась дорога, которая спускалась к ведущему в Рун шоссе.
10
На полпути между вершиной Цитадели и собирающимися вокруг ее подножья толпами, у тлеющих в камине углей, сидел уставший после бессонной ночи аббат.
— Мы думали, что на восточный склон взобраться вообще невозможно, — закончив доклад, сказал Афанасиус.
Его рука нервно почесывала кожу на голове.
— Значит, мы, по крайней мере, узнали этой ночью кое-что новое.
Аббат перевел взгляд на большое окно, украшенное старинным витражом из голубых и зеленых стекол, от которых красиво отражался солнечный свет. Не помогло. На душе у аббата было неспокойно.
— Итак, — помолчав, произнес он, — у нас есть монах-вероотступник, который стоит на вершине Цитадели в позе креста Тау. Этот символ успели увидеть уже сотни туристов и лишь Бог знает, кто еще. Мы не можем ни помешать ему, ни вернуть его обратно.
— Вот именно, — кивнул Афанасиус. — Пока он на вершине, мы ничего не сможем сделать. Но рано или поздно ему придется слезть вниз. Куда еще он оттуда денется?
— Да хоть в ад! — вспылил аббат. — Чем скорее он туда отправится, тем лучше для нас.
По собственному опыту Афанасиус знал, что лучше всего не обращать внимания на гневные вспышки аббата.
— Дело представляется мне следующим образом, — спокойно продолжал он. — У брата Сэмюеля нет ни воды, ни еды. Существует только один путь к спасению, но, даже если он, дождавшись ночи, спустится вниз, теплочувствительные камеры, установленные на нижних уровнях, заметят его. На земле поставлены датчики, и служба охраны снаружи получила приказ арестовать брата Сэмюеля. К тому же он находится на территории единственной в мире крепости, из которой никто никогда не убегал.
Аббат бросил на говорившего встревоженный взгляд.
— Неправда.
Афанасиус замолчал.
— Убегали, — сказал аббат. — За последнее время побегов не было, но раньше всякое случалось. За такую долгую историю это неизбежно. Их ловили и заставляли замолчать… навсегда. Во имя Господа, конечно… То же, к сожалению, приходилось делать и с теми, кто имел несчастье общаться с беглецами…
Афанасиус побледнел.
Заметив это, аббат добавил:
— Таинство надо защищать любыми средствами.
Неспособность брата Афанасиуса в полной мере постичь значимость выполняемой орденом миссии вызывала в душе аббата чувство глубокого сожаления. Управляющий был человеком слишком мягким и поэтому носил коричневую сутану вместо того, чтобы облачаться в темно-зеленый цвет святых. Впрочем, набожность и чувство долга делали брата Афанасиуса бесценным помощником. Иногда аббат даже забывал, что управляющему неизвестна тайна горы и многое из истории ордена.
