3
Он старался забыть, но неделя за неделей мысли об эпидемии неотвязно преследовали его. Раз за разом он возвращался к своим заметкам и графикам, чтобы убедиться в реальности картины, которая вырисовывалась на основе его наблюдений. Неужели причиной тому какие-то условия, которые существуют только в этой местности? Он гадал, что предпринимают другие врачи, с которыми Эббот встречался — если, конечно, они вообще что-либо предпринимают, если они хотя бы просмотрели истории болезней своих пациентов. А если они все-таки их просмотрели, что они могли в них обнаружить?..
Он часами листал старые выпуски «Журнала Американской медицинской ассоциации» и другие издания, рылся в пыльных стопках в подвале, где они хранились. Он с легкостью мог не заметить чего-нибудь имеющего отношение к этому вопросу, поскольку до сих пор не слишком добросовестно их штудировал. У человека, говорил он себе, оправдываясь перед самим собой, так мало времени на чтение, а прочитать надо так много, и в медицинском мире такая уйма энтузиастов, которым во что бы то ни стало хочется донести до других свое мнение, что поток статей и докладов не иссякает никогда.
Но он так ничего и не нашел. Неужто, удивлялся он, несмотря на все усилия Эббота, он, Бентон, единственный, кому известно о состоянии, которое он стал определять для себя как синдром утомления?
Неужели это какая-то болезнь? Нет, скорее всего, нет. Слишком уж избирательно проявление симптомов, чтобы свидетельствовать о заболевании, слишком ограничены их параметры. Скорее всего, это нарушение обмена веществ. Но для того, чтобы нарушился обмен веществ, должна быть какая-то причина.
Берт Кертис, как показали анализы, был диабетиком не больше, чем Тед Браун. Уровень сахара в его крови зашкаливал, но диабета у него не было. Хелен насела на мужа, и, когда Херб Андерсон в конце концов появился у него в кабинете, картина оказалась практически идентичной той, что обнаружилась у Берта и Теда. Страховой агент, торговец и старый маляр — что общего, спрашивал он себя, может быть у этих троих? К тому же была еще семья Барров! Барры просто сбивали его с толку.
Теперь к этому списку прибавились и другие, не столь вопиющие примеры, многие из которых, однако, демонстрировали часть симптомов синдрома утомления.
— Да выброси ты это из головы, — как-то раз за завтраком сказала ему Харриет. — Это снова комплекс доброго старого дока. Всю жизнь ты позволял ему управлять собой, и сейчас опять то же самое. У тебя есть другие дела, ты с утра до вечера на работе. Если бы не объявился вдруг этот Эббот, ты ничего бы и не заметил.
Он согласился с женой.
— Думаю, так оно и было бы. Да даже если бы и заметил, то не обратил бы особого внимания. Но когда мы с ним разговаривали, он был необычайно логичен. Как я уже, наверное, не раз говорил тебе, медицина не точная наука. В ней уйма такого, что человек не способен понять. Существует множество вопросов, к пониманию которых мы даже не приблизились.
— Тебе уже приходилось сталкиваться с такими вопросами, — заметила Харриет чуточку резковато. — И ты всегда говорил — я не раз от тебя это слышала — что в один прекрасный день какой-нибудь исследователь даст на них ответ. Ты не ломал над ними голову днями напролет. Почему же ты сейчас не можешь выкинуть это из головы?
— Потому, черт побери, — сказал он ей, — что это происходит здесь, прямо у меня под носом! Потому, что есть Тед, и Херб, и Берт, и еще множество других людей — и с каждым днем их становится все больше и больше. А я ничего не могу с этим поделать. Мне не приходит в голову ничего толкового. Я в полной растерянности. Я связан по рукам и ногам, и мне не нравится это ощущение.
— Беда в том, что ты чувствуешь себя виноватым. Пора с этим заканчивать.
— Ладно, — сказал он. — Я закончу.
Но он не сдержал своего обещания.
Он сделал то, что тогда казалось довольно бессмысленным: заглянул в кондитерский магазин «Смешной фермер» и выяснил, что за последние три года продажа сладостей возросла почти на четверть. Он позвонил владельцам двух маленьких заводиков на окраине города и услышал, что количество отпусков по болезни и прогулов за последние несколько месяцев увеличилось на целых десять процентов. В аптеке он поговорил со своим старым другом-фармацевтом, и тот сообщил, что спрос на болеутоляющие, отпускаемые без рецепта, взлетел так, как никогда на его памяти.
Тогда он позвонил доктору Герману Смиту из Спринг-Вэлли.
— У вас найдется минутка поговорить с конкурентом? — спросил он.
Смит фыркнул.
— Вы мне не конкурент. Мы же прояснили этот вопрос много лет назад, помните? Вы работаете на своей стороне улицы, я — на своей. Территории поделены и огорожены, и мы заключили джентльменское соглашение не нарушать границ. Но я не открою вам ни одного своего профессионального секрета, если вы звоните за этим.
— Нет-нет, вовсе не за этим, — успокоил его Бентон. — В последнее время я сталкиваюсь с кое-какими странностями, и хотел узнать, замечаете ли и вы что-то подобное.
Голос Смита посерьезнел.
— У вас озабоченный тон, Арт.
— Не озабоченный, нет. Озадаченный, вот и все.
Он рассказал Смиту обо всем, что бросилось ему в глаза, не упомянув, однако, об Эбботе.
— Думаете, это важно? — спросил Смит.
— Ничего не могу сказать о важности, но дело очень странное. С виду для этого нет никаких причин, никаких оснований. Мне было бы интересно узнать, происходит это только у нас или…
— Если хотите, я могу просмотреть свои записи.
— Будьте так добры, — сказал Бентон.
— Без проблем. Я свяжусь с вами примерно через неделю. Даже начерчу графики, чтобы сравнить их с вашими. Ну, то есть, если что-нибудь найду.
Неделя доктору Смиту не понадобилась. Через четыре дня Бентон получил объемистый конверт. Открыв его, он обнаружил внутри не только графики, но еще и статистические таблицы и ксерокопию листка с заметками.
Бентону не нужно было доставать из ящика свои графики: он уже помнил их наизусть. Едва бросив взгляд на разложенные на столе графики Смита, он мгновенно понял, что они практически точь-в-точь совпадают с его собственными.
Он тяжело опустился в свое кресло и так крепко вцепился в подлокотники, что заболели пальцы.
— Я был прав, — сказал он себе. — Да поможет нам Бог, я был прав!
4
Когда открылся сезон охоты на птиц, Бентон поехал на ферму к Эзре Пайку пострелять фазанов, мысленно положив себе не забыть спросить о Баррах, которые были ближайшими соседями Пайка. Но так и не вспомнил об этом.
У Пайка накопилась масса всего, что он хотел показать доктору: загон с поросятами, толстенькими и лоснящимися, которых он откармливал к осенней ярмарке, отборная пшеница с крохотного участка, которую он выращивал ради собственного удовольствия и намеревался затем отвезти в Миллвилль, на старинную водяную мельницу, чтобы ее превратил в муку добродушный полусумасшедший отшельник, никак не желавший понять, что он живет в двадцатом столетии; бочонок с сидром, сделанным Пайком из плодов древней высохшей яблони, единственной на всю округу еще дававшей знаменитые снежные яблоки — Бентону по традиции предоставлялось право снять с него пробу. Надо было побеседовать о политике и о растущих ценах на продукты; о том, сколько бензина тратится впустую из-за оборудования, которое установили на все машины для борьбы с загрязнением воздуха; о последнем, довольно вялом скандале, о котором судачили в округе — в нем были замешаны юнец, которому едва стукнуло двадцать, и вдова, годившаяся парнишке в бабушки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
