Званый вечер проходил в ресторане. Во внутреннем дворике было шумно и весело. Перед фонтанами играли гитаристы. Специально приглашенные испанские актрисы пели и танцевали под зажигательную музыку своих соотечественников. В холле отеля уже собрались фотографы и журналисты, готовые наброситься на Карраско, чтобы удовлетворить свое любопытство. Все знали, что ближе к десяти часам сеньор Карраско пригласит узкий круг избранных в салон, находящийся в другом крыле здания. Там и состоится демонстрация образцов его новой коллекции.
Мужчины, несмотря на слишком теплую для осени погоду, были в строгих черных смокингах, женщины – в открытых вечерних платьях.
Пресс-секретарь Карраско, строгая и невозмутимая Ремедиос Очоа, стройная женщина около пятидесяти, была хорошо известна всем журналистам. Всегда элегантно одетая, с безупречно уложенными волосами, она обычно четко отвечала на их вопросы хорошо поставленным голосом. Сеньора Очоа славилась тем, что за всю свою жизнь не позволила себе ни разу сорваться, повысить голос или не ответить на заданный вопрос. С этой точки зрения она была идеальным пресс-секретарем и хорошим помощником Карраско. Поговаривали, что он платил ей больше, чем получает за работу в правительстве министр финансов.
Среди присутствующих на вечере выделялся и руководитель охраны в фирме Карраско – Бернардо де ла Рока. Ему было пятьдесят шесть лет. До того как поступить на работу к ювелиру, он служил в полиции Севильи. И лишь в прошлом году, после выхода на пенсию, дал согласие на переход в частную фирму. Он был чуть выше среднего роста, имел широкие плечи, крепкие мужские руки. Очень темный цвет лица говорил о том, что среди его предков, очевидно, были негры или мавры. Увидев Дронго, начальник охраны подошел к нему.
– Бернардо де ла Рока, – представился он. – Я хотел поблагодарить вас. Мне с охранниками необходимо было проконтролировать прибытие груза в Кадис, и поэтому меня не оказалось в отеле, когда здесь появился неизвестный папарацци. Этот отель хорошо охраняется, и я не думал, что сеньору Карраско здесь может угрожать подобная опасность. Спасибо вам, сеньор… э-э… – Он протянул свою руку.
– Меня обычно называют Дронго. – Рукопожатие было крепким.
– Жаль, что его сразу выставили, – посетовал Бернардо, имея в виду фотографа, – в подобных случаях нужно проверять все до конца.
– Мне самому не нравятся такие типы, – признался Дронго.
– Вы получили приглашение на вечернюю презентацию? – уточнил Бернардо.
– Да, спасибо. Мне принесли приглашение в номер. Скажите, а много людей будет на приеме?
– Сначала запустят всех фотографов и журналистов. С ними будет говорить сеньора Очоа. Потом пригласят гостей отеля. Но главный прием состоится в десять часов вечера. На нем будут только несколько человек. Сеньор Карраско хочет поделиться своими планами с профессионалами, которых он специально пригласил.
– Их много? – не унимался Дронго.
– Нет. Будут двое ювелиров из Америки – Ямасаки и Рочберг, двое местных – Энрико Галиндо и Руис Мачадо. Турок из Германии Тургут Шекер. И все. В списке гостей только десять человек избранных.
– Пять ювелиров и я, – посчитал Дронго, – это шесть. А кто остальные четверо?
Бернардо с некоторым удивлением взглянул на него.
– Вы быстро считаете, – заметил он. – Кроме вас приглашены еще двое журналистов – Эрендира Вигон из Мадрида и Фил Геддес из Лондона. Будет также друг сеньора Карраско – Антонио Виллари, – при этих словах Бернардо чуть нахмурился, – и еще одна женщина. Сеньора Ирина Петкова. Она приглашена сегодня, как и вы. Больше никого. Только десять человек.
– А вы и сеньора Очоа?
– Я не приглашенный, – подчеркнул Бернардо, – и сеньора Очоа тоже. Мы работаем, сеньор Дронго. Кажется, так вы представились?
– Не обижайтесь, – добродушно заметил Дронго, – мне просто интересно, кто будет на вечернем приеме. Я ведь здесь никого не знаю. Получается, что там соберется тринадцать человек – десять приглашенных и вы трое, вместе с сеньором Карраско.
– Ну и что? – не понял Бернардо.
– Число дьявола, – напомнил Дронго, – неприятная цифра.
Он отошел от Бернардо – в зале появилась его знакомая, Ирина Петкова. Она была в костюме цвета слоновой кости. Элегантность «Эскады» чувствовалась в каждом сантиметре ткани. Дронго приблизился к молодой женщине.
– Сегодня вы выглядите еще лучше, чем вчера, – восхищенно сказал он, – я где-то читал, что подлинно элегантных женщин отличает умение избегать чрезмерности. А истинная привилегия красивых женщин состоит в том, что им вообще нет нужды пользоваться этим искусством.
– Спасибо, – улыбнулась она, – вы тоже неплохо смотритесь на фоне этих мрачных ювелиров и болтливых журналистов. Вы знаете, там у дверей ждет своего часа сама Эрендира Вигон, которую называют «мусоросборщиком» за ее неуставные поиски компромата на всех известных людей.
– Не знал, – усмехнулся Дронго и оглянулся на стоявшую у входа вместе с Геддесом скандальную журналистку.
– Вы будете сегодня на приеме? – вновь обратился Дронго к своей собеседнице.
– Да, но как вы узнали? – удивилась она, настороженно взглянув на Дронго.
– Никакого секрета нет, – пояснил он, – только что Бернардо сообщил мне, кто именно останется на малый прием. После того как уйдут все журналисты, фотографы и остальные гости. Он сказал, что вас пригласили сегодня, как и меня.
При этих словах Ирина Петкова еще раз внимательно посмотрела на своего собеседника.
– Интересно, чем вы заслужили такую милость? – произнесла она негромко. – Вы ведь приехали вчера вместе со мной? Или вы были раньше знакомы с сеньором Карраско?
– Я могу задать вам тот же вопрос, – парировал он, – вы сказали нам, что только слышали об известном ювелире и не знаете его лично.
– А я его и не знала.
– Тогда почему он пригласил вас вместе с ювелирами?
Петкова закусила нижнюю губу. Потом неожиданно сказала:
– У меня были хорошие рекомендации от наших общих друзей. И он решил, что этого достаточно.
– Странно, – задумчиво произнес Дронго, – мне он показался гораздо более прагматичным.
– Не знаю, – пожала она плечами, – но это правда, как и то, что я не была с ним прежде знакома. А каким образом вы получили приглашение на вечерний прием в узком кругу?
– Я помог сеньору Карраско сегодня утром, – пояснил Дронго. – Он разговаривал у фонтана со своим другом и в чем-то укорял его. Внезапно тот разрыдался, и сеньор Карраско, достав носовой платок, принялся его успокаивать. В этот момент папарацци, находившийся недалеко от меня, начал их фотографировать. Естественно, это меня возмутило. И когда фотограф попытался скрыться, я подставил ему ногу. Он упал, но затем, поднявшись, набросился на меня. Сотрудники охраны успели схватить его и засветить пленку. Ну а сеньор Карраско успел все увидеть. Он подошел ко мне, поблагодарил и сообщил, что пришлет приглашение.
– Действительно, как просто! Наверняка сеньор Карраско разговаривал с Антонио Виллари? Я права?
– Верно. И ему не хотелось, чтобы его снимки вместе с Антонио стали новой газетной сенсацией.
– Вы хороший ученик, – удовлетворенно отметила Петкова, – вспомнили рассказ Галиндо и решили, что нужно помешать фотографу.
– Наверное, – согласился Дронго, – такая мысль, возможно, мелькнула в моем подсознании.
– А что еще мелькнуло в вашем подсознании? – поинтересовалась она.
– Интересно было бы побывать на сегодняшнем приеме, – признался Дронго, – никогда не видел так много известных ювелиров в одном месте.
– И никогда не увидите, – пообещала она, – здесь присутствует даже такая знаменитость, как Рочберг. Его уникальные коллекции имеют мировую славу. Не знаю, каким образом сеньору Карраско удалось заманить его сюда…
К ним приближалась высокая светловолосая женщина с короткой стрижкой и голубыми глазами, одетая в бежевый брючный костюм. Она была не просто высокого, а очень высокого роста, за метр восемьдесят, – очевидно, в юности эта дама была баскетболисткой. Дронго уже знал, что это сеньора Нуньес, метрдотель ресторана. Петкова направилась к ней и принялась о чем-то весело ее расспрашивать.
Дронго в одиночестве двинулся дальше по залу. Проходя мимо Рочберга, громко беседовавшего со своим коллегой из Нью-Йорка, он услышал:
– Мистер Ямасаки, я должен признать, что последние работы Карраско мне очень нравятся. В них есть чувство стиля.
Его собеседник молчал. Он вообще предпочитал не разговаривать, а слушать. Как истинный японец, попадая в многолюдное общество, он замыкался в себе.
– Я думаю, что мы подпишем контракт на поставку новой партии, – продолжал Рочберг, – его бриллианты могут продаваться и в наших магазинах.
– Вы хотели подписать контракт с нашей фирмой, – не выдержал Ямасаки.
– Мы сократим поставки из Нью-Йорка, – заявил, тяжело вздохнув, Рочберг, – примерно на двадцать пять процентов. И заменим их поставками из Европы.
