Немногим нравилось отречение от себя во имя общего дела. Те, кто не желал принимать долг служения — уходили дальше, на север. Началось это очень давно. Несчетные века минули с тех самых пор, как древние первопредки сколотов пришли на Великую Равнину. Потом пролетели столетия после распада единой державы Атая. Те, кого сколоты называли своими братьями, за золото южных держав вернули с лихвой унижения, испытанные в степях войсками Дария, Александра и Зопириона. Все начинается с утраты связи с Единым… Забыв о родстве, возжаждав блага лишь для себя — они обрекли сколотов на гибель.
Бывшие хозяева степей бежали в леса, на запад, север и восток, чтобы там, гостеприимно принятые местными племенами, прожить в забвении еще несколько веков до поры, пока сила ромеев не стронула все народы в обратный путь. В муках, в усобицах и предательствах была выкована новая держава — но тоже рухнула, выплеснув свои военные дружины в разные концы света. На севере и на западе воины-изгои нашли себе союзников. Там издавна правили темные боги. Отмщение, жажда золота, умение отвечать ударом на удар, а главное — стремление бить первыми, чтобы предвосхитить любую угрозу, — создали новый народ, совершенных воинов и убийц… Их только осталось направить к цели, убедив в богоизбранности своего пути. Это сделали те, кто хотел разрушить саму память о великой мечте…
«Самая страшная война — война между братьями», — тяжело подумал Кован и встал. Кресло вновь исчезло в нише. По витой лестнице, опоясывающей башню Совета, Кован начал спускаться во двор.
Всадники Гора, блистая грушевидными шлемами с бармицами и длинными пластинчатыми панцирями с набедренниками, уже выводили коней, готовые отправиться навстречу наступающим франкам.
— Где ты собираешься встретить врага? — спросил Кован.
— У Первой Стены, — отвечал Гор. — Мы измотаем его затяжной обороной, после чего отступим и атакуем, едва он зайдет в ворота.
— Тебе не хватит людей, — возразил Кован. — Возьми храмовую стражу. Двоерукие помогут тебе при защите стены. А храмам уже нечего опасаться.
— Но разве Тудун не уводит их с собой?
— Я постараюсь убедить его оставить их здесь. Если боги будут нам благоволить, все вы еще встретитесь там, на границе мира.
— Куда отправляется Тудун?
— На северо-восток. Он отойдет к Восточной Стене, которую мы построили в запальчивости, дабы защититься от наших одичавших сородичей, не зная, что вскоре будем просить у них убежища. Вдоль течения реки, по горной долине, путь его выведет к Данабору, к землям Радимичей. Там, течением Данабора, можно подняться вверх и достичь моря.
— Тогда не думаю, что мы встретимся, — покачал головой Гор. — Если мы сразимся с врагом у Первых Врат, нас разделят многие сотни верст.
— Тебе не следует покорно ждать гибели, — возразил Кован. — Мы не будем обороняться, мы атакуем, как ты и предлагал — и прорвемся! Преодолев неприятельские заслоны, перевалим через горы, чтобы спуститься в долину Лабы, а затем рекой доберемся до моря. Там, на побережье, вы и Тудун встретитесь, и народ наш воссоединится…
— Ты не идешь с Тудуном? — удивился Гор.
— У меня еще остались здесь незавершенные дела, — проговорил Кован.
— Что ж, на то твоя воля.
Гор начал выводить воинов за пределы двора. Кован провожал их задумчивым взглядом. Все они были крепкими, ловкими, выносливыми. Мелькали красные щиты с куполовидными умбонами, черные плюмажи на шлемах, длинные копья с втульчатыми наконечниками, перед которыми прежде дрожали недруги со всех четырех сторон света, сложносоставные луки и знамена. Увы, воинов этих, прозванных когда-то ромеями «великими телом и гордыми умом», было слишком мало.
Кован грустно покачал головой и повернулся назад к башне. Тудуна он застал за приготовлениями к походу на север.
— Ты берешь храмовую стражу с собой? — осведомился Кован.
— Да. Нам нужна защита, — отвечал тот.
— Оставь их в помощь Гору. Там, куда вы идете, защитой вам будут леса и горы; ему же придется бороться с людьми. Пусть Двоерукие защищают ваши спины.
— Хорошо, — Тудун согласился. — Я возьму с собой лишь два десятка. Они нужны, чтобы разведать дорогу. Но, кроме того, нам потребуется много повозок.
— Об этом не беспокойся, — заверил Кован. — Повозок у тебя будет достаточно и для людей, и для вывозимого добра.
Тудун благодарно наклонил голову, а Кован отправился отдавать необходимые распоряжения, находясь во власти своих нерадостных дум.
Он понимал, что совсем немногие из мирного населения согласятся последовать за Тудуном. Вера в крепость стен и боевые навыки воинов была еще велика. Пожалуй, только три предводителя Великого Совета отдавали себе отчет, что это давно уже не так. Могучие обоерукие воины, составлявшие основу пехоты, закованные в броню всадники, некогда громившие отряды ромеев и франков, искусные стрелки из дальнобойных луков остались, по большей части, лишь в преданиях. Всего лишь несколько отрядов подобных умельцев сохранил под своей рукой Гор, к которым теперь примкнет и горстка храмовых воинов, не забывших боевое наследие предков. Это все, что может противопоставить когда-то несокрушимая Держава многотысячным армиям соседей. Нужно найти иной способ заставить людей покинуть свои дома…
Кован окинул взглядом мастерские, дымившие у подножия гор. Он отчаянно пытался нащупать идею, которая могла бы спасти его людей. Если большинство сородичей откажутся бросить нажитое и бежать, без попытки противостоять врагу, надо повести их за собой, предложив новую цель, новый волнующий образ. Только образ этот должен быть зримым, отвечать их представлениям о добре и зле и при этом — увлекать к вершине, которую Кован и Тудун сами открыли для себя лишь недавно. Он должен манить к себе — и в то же время ускользать, звать за собой — и оставаться недоступным…
Кован вновь разыскал Тудуна, уже отдающего распоряжения своей гвардии — рослым бойцам в отполированных панцирях из фигурных пластин и длиннополых кольчугах…
— Мне нужно поговорить с тобой о Золотой Ладье, — негромко произнес Кован. — Надеюсь, ты еще не забыл предание, которое мы с тобой слышали в детстве?..
Глава 3. В Воронце
Отец Энунда Раздвоенной Секиры по имени Торн Белый некогда был хевдингом[12] Смоланда[13] — самой южной области свеонских земель на границе с Гаутландом. Своей славой бесстрашного воителя он мог сравниться с великими хевдингами Сигурдом Одноглазым, Ингви[14] Пятнистой Шкурой, Бьерном Острым Зубом и Харальдом Каменной Спиной. К владениям Торна примыкал мыс Драконий Гребень, на котором стояло святилище однорукого Тюра[15]. Могучий хевдинг считал себя его хранителем и часто приходил к богу воинов, чтобы испросить совета в делах. Правил Торн столь мудро, что тинг[16] для разбора тяжб бондов[17] с его фьорда сзывался крайне редко. Но вот однажды каменная статуя Тюра покрылась черной кровью. В эти дни верховным конунгом Свеаланда стал Хальвдан Белая Кость.
Уже много лет минуло со дня смерти великого воина и правителя Ивара Широкие Объятия[18], сумевшего объединить весь Свитьод[19], Данланд, часть Саксоланда и оттеснившего последователей прежних владельцев этих краев — Юнглингов[20] — к самым восточным берегам моря. После гибели грозного конунга в неудачном походе против вождя рузов[21] Радбарда, в Скании вновь разразились большие распри, а владения Ивара рассыпались на множество разрозненных фьордов во главе со своими риг-ярлами[22] и хевдингами. Большинство родов свеев после стычек и скитаний осели в Вермаланде у Олава Лесоруба, сына упсальского[23] конунга Ингьяльда Коварного. Здесь были хорошие плодородные земли и пастбища. Олава признали верховным конунгом и принесли ему присягу. Успешно обживая еще недавно непроходимые леса и расчищая территории под посевы, Олав постепенно набирал силу. Он женился на дочери хевдинга из Солейяра Хальвдана Золотой Зуб по имени Сельвейг, от которой родились сыновья Хальвдан и Ингьяльд.
Однако вскоре удача отвернулась от конунга. В Месяц Жатвы Хлебов случился страшный неурожай, который поставил свеонов на грань выживания. Тут же было решено, что причиной несчастья стало пренебрежение конунгом своими обязанностями. Занятый вырубкой леса и постройкой новых селений, Олав редко приносил жертвы богам и не слушал наставлений готи[24]. Собравшись на совет, свейские вожди отважились поднять оружие против своего конунга — главного виновника их бед. Они полагали, что раз повелитель не может обеспечить пищей всех своих подданных — он недостоин стоять во главе их и заслуживает смерти.
