— Ну, почему? — смутилась я. — Если вы говорите, что можете — значит, можете.
— Не веришь, — кивнула она. — По голосу слышу. Ну, попробуй на меня замахнуться, как будто хочешь ударить.
— Зачем? Я и так вам верю, — напряглась я.
— Не бойся, — улыбнулась Альбина. — Я не сделаю тебе больно, просто покажу приём.
— Вы не будете бросать меня через бедро? — спросила я с нервозным смешком.
— Нет, что ты, — заверила она.
Я понарошку замахнулась на неё, а она с молниеносной быстротой и фантастической для слепого человека ловкостью перехватила мою руку, и в мгновение ока я оказалась скрученной в весьма болезненном захвате. Моя рука была завёрнута мне за спину, а подбородок упирался в локтевой сгиб руки Альбины.
— Ой, ой, пустите! — взмолилась я. — Хватит, вы меня убедили!
Она тут же разжала хватку.
— Прости, милая… Я не хотела сделать тебе больно. Извини, немного увлеклась.
Разминая выкрученные суставы, я проговорила обиженно:
— Надо было предупреждать, что вы мастер рукопашного боя…
— Прости. — Руки Альбины обвились тёплым кольцом вокруг моей талии, голос мягко провибрировал в щекотной близости от моего уха. — Не надо меня бояться.
— А я вас и не боюсь, — сказала я, высвобождаясь из её объятий.
Она не отпускала меня.
— Может, уже перейдёшь на «ты»?
— Может, я сама решу, когда мне переходить и переходить ли вообще? — отпарировала я.
— Хорошо, как скажешь, — улыбнулась Альбина и отпустила меня.
Что мы делали дальше? Мы погуляли по аллеям, разговаривая преимущественно на общие темы. Я сказала пару слов о себе, она — о себе. Когда-то она была такой красавицей, что её фотография на обложке осчастливила бы любой журнал. И она блистала на обложках разных журналов во всех концах света, будучи одной из немногих, кто уже в молодом возрасте многого достиг в жизни. К двадцати шести она стала одной из преуспевших, к двадцати семи — заставила свои деньги работать на себя, а в двадцать восемь она ослепла. Сегодня всё, что осталось от её красоты — это фигура, всё ещё стройная и прекрасная. Сейчас ей было тридцать четыре, и она являлась владелицей сети цветочных салонов и салонов подарков «Альбина»; её верной помощницей в делах, её глазами, ушами и правой рукой стала старшая сестра Диана.
— Не хочешь мороженого? — предложила она.
Мы зашли в летнее кафе, и Альбина заказала две порции мороженого и кофе, после чего продолжила рассказ о себе. Она успела побывать замужем; после случившегося с ней несчастья она не стала дожидаться, когда муж её бросит, и ушла сама.
— Впрочем, мы бы и так разбежались, — усмехнулась она. — После того как я отбила у него любовницу, он смотрел на меня волком, и для разрыва хватило бы и меньшего повода.
Сказав это, Альбина несколько секунд молчала — выдерживала паузу, чтобы дать мне переварить то, что она сказала. Её слова насчёт любовницы мужа упали мне в живот холодным комком, как кусок мороженого, и я запила их глотком кофе. Альбина продолжила:
— Я думала, что женщины преданнее мужчин, но ошиблась. Как только стало ясно, что зрение восстановлению не подлежит, она сбежала от меня… «Алечка, прости, мы больше не можем быть вместе, я возвращаюсь к Эдику», — вот что она мне сказала. И всё. С тех пор я одна. Моя приятельница Маргарита, правда, пыталась меня познакомить… Это ни к чему не привело.
Я решилась спросить:
— А пластическую операцию сделать нельзя?
— Уже было три, — ответила Альбина. — Врачи сказали, что полностью внешность восстановить невозможно.
Это была не авария: один псих плеснул ей в лицо какой-то едкой дрянью, которая попала преимущественно в глаза.
— Его хотя бы посадили? — спросила я, шокированная.
— Признали невменяемым, — ответила Альбина. — Поместили в психушку. Эдика я бросила первая, чтобы было не так унизительно. А она… О ней я больше не хочу вспоминать. Что-то мы засиделись, ты не находишь?
Я согласилась, что неплохо было бы пройтись. Я вышла из кафе, забыв о том, что Альбина всё-таки незрячая, и мне следовало бы ей помочь, но она сама нашла дорогу к выходу.
— Не убегай далеко, Настенька, — услышала я у себя за спиной её голос. — Мне бы не хотелось тебя потерять.
Я подождала её. Она нащупала мою руку и ласково сжала. Теперь, после всего рассказанного ею, это приобретало новый смысл, который вызывал у меня холодок в низу живота. Альбина сжимала мои пальцы, но это, как ни странно, не вызывало у меня отталкивающего чувства. Я даже испытывала к ней уважение за то, что она, вопреки своему увечью, которое другого, более слабого человека могло бы заставить опустить руки, продолжала жить и даже работать. Она не сидела ни на чьей шее и была материально независима, ездила с водителем на шикарном джипе и расставалась с тысячерублёвыми купюрами с такой же лёгкостью, с какой я расстаюсь с десятками. Рядом с ней я чувствовала себя жалкой неудачницей — притом, что я-то зрячая! Пару минут мы шли по аллее, не говоря ни слова: я подавленно молчала, а Альбина вслушивалась в моё молчание. Наконец она сказала:
— Ты что-то примолкла, Настенька. Как будто отгородилась стеной… Ты рядом и одновременно далеко от меня. Я напугала тебя или шокировала? Скажи хоть что-нибудь.
Я проговорила:
— Да мне и сказать-то особенно нечего… Моя жизнь была далеко не такой яркой, как ваша. Со мной не случалось ничего интересного, всё как у всех. Серенько и скучно. Я — одна из миллионов, я никто.
Альбина даже остановилась.
— Что ты, Настя! Не говори так. Господи, как же ты ошибаешься, глупенькая…
И она вдруг обняла меня прямо посреди аллеи. Мимо шли люди, и мне казалось, что на нас все смотрят. Признаться, в этот момент мне было весьма неуютно. Ветер взвихрил метель из белых лепестков, а в небе прокатился гром, последний аккорд которого отдался у меня в груди странным двойным ударом.
— Больше никогда так не говори о себе, — сказала Альбина. — И даже думать не смей. Потому что это неправда.
У меня в горле стоял горько-солёный ком.
— Что вы во мне нашли?
— Не могу описать словами, — шевельнулись её губы совсем близко от моего лба. — От тебя, от твоих рук исходит какое-то тепло… волшебное. Из-за него я и побежала за тобой, как собачка на поводке. Меня ещё ни к кому так не влекло. Прошу тебя, не говори о себе плохих слов, они режут мне сердце… и плакать хочется. Только я не могу плакать.
Моё сердце вдруг согрелось. Всё это было очень странно, но приятно и волнительно. Хотелось сказать, что меня тоже так не влекло ещё ни к одному человеку, но вместо этого я пробормотала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
