На XX съезде КПСС в 1956 году в секретном докладе о культе личности Хрущев рассказал делегатам о последних днях Эйхе в сталинских застенках и перенесенных им пытках. Он сообщил также о его предсмертном заявлении, составленном в октябре 1939 года, в котором Эйхе еще раз заверял Сталина о своей преданности, умоляя «поручить доследовать мое дело». Эйхе писал:
«Дело обстояло так; не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники, и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей. (…)
Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня»{39}.
Из этого становится ясно, что Эйхе так и не сумел правильно оценить происходящее. Партийный догматизм, вообще свойственный любому большевистскому организатору, даже и в этом случае оказался выше трезвого логического анализа.
Члены Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) 1932 года. (Слева направо). Сидят: М.К. Левандовский, В.Д. Вегман, неустановленное лицо, Н.И. Кудрявцев, М.В. Зайцев, Р.И. Эйхе, Ф.П. Грядинский, М.И. Ковалев, И.В. Громов, М.Т. Зуев. Стоят: неустановленное лицо, неустановленное лицо, С.И. Кавтарадзе, А.А. Токарев, С.А. Шварц, неустановленное лицо, неустановленное лицоМенее значительные, но столь же усердные и энергичные администраторы Сталина действовали в других частях Сибири. В августе 1930 года, когда из обширной территории Сибири был выделен Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске, пост секретаря крайкома здесь занял Ф.Г.Леонов — недавний руководитель одной из районных парторганизаций в Москве. В доставшейся ему сатрапии Леонов действовал с той же суровой последовательностью, что и другие сталинские наместники. Более трех лет под его руководством в крае проводились кампании уничтожения «классовых врагов». Однако в 1933 году, когда Сталин стал требовать арестов коммунистов, не способных заставить колхозы работать в полную силу, Леонов проявил слабость. В октябре 1933 его сняли за «недостатки в руководстве краем» и назначили более подходящего{40}.
М.О. РазумовНовым секретарем Восточно-Сибирского крайкома стал Михаил Осипович Разумов — типичный сталинец, за плечами которого уже были жестокие раскулачивания и коллективизация в Татарии.
По своему происхождению и профессии Разумов принадлежал к слою рабочих. Его образование заключалось в четырех классах начальной школы и полутора годах гимназии, которую он оставил из-за необходимости помогать семье заработками. В партию большевиков Разумов вступил в 1913 году, поэтому сразу после революции стал занимать ответственные посты в партийном аппарате. Известно также, что в 1927 году ему пришлось полулегально работать в Китае советником у коммунистов. Но эта миссия Разумова оказалась не очень удачной. Китайские власти почти сразу его арестовали и 8 месяцев продержали в тюрьме.
Самый интенсивный период своей карьеры Разумов провел на посту секретаря Татарского обкома ВКП(б). Здесь он работал с 1928 по 1933 г., а затем Сталин перевел его на Восток.
Разумов осуществил в Восточной Сибири полный цикл сталинских «мероприятий», продержавшись до обычного срока — 1937 года.
Характеристика главных действующих лиц подводит нас к еще одной особенности состава сталинских администраторов 30-х годов, а именно — национальной. В данном случае имеется ввиду латышская группа, представлявшая собой внушительный слой высокопоставленных руководителей того времени. Как продолжатели известной революционной традиции, латышские деятели пользовались большим административно-политическим влиянием и были особенно заметны в среде военных и работников ОГПУ— НКВД.
В Сибири присутствие этой группы отмечалось на многих уровнях партийного и советского руководства. Так, одним из секретарей Сибкрайкома был Р.Я. Кисис. Соратник Эйхе — П. Кукштель — в аппарате крайкома ведал секретно-директивной частью, по существу был правой рукой первого секретаря. Я.Я. Озолинь заведовал особым сектором крайкома, а А.Р. Розит возглавлял работу органов советского контроля.
Что же касается карательных служб, то фактически весь их состав работал под руководством латышей. Сибирское управление ОГПУ (Полномочное представительство) с 1926 по 1932 год бессменно возглавлял Л.М. Заковский (Г.Э. Штубис) — ставленник Ягоды и Ежова, совершенно аморальный тип, исполнитель самых грязных сталинских поручений в Сибири, а затем в Белоруссии, Ленинграде и Москве.
С 1930 года управлением ОГПУ в Восточной Сибири руководил Я.П. Зирнис, а в Омской области и Красноярском крае (образованных в 1934 году) — А.К. Залпетер и Э.П. Салынь — люди того же сорта, что и Заковский.
В течение ряда лет они, как впрочем и другие сталинские чекисты, проводили жестокие операции против сибирского крестьянства и остальных категорий населения, которым Сталин поочередно объявлял войну.
Назовем также еще одну фигуру, имевшую довольно большую известность и политический вес в те годы, — Э.Я. Берзиня. Берзинь — бывший работник особого отдела ОГПУ — являлся организатором и первым руководителем (с 1932 по 1937 год) одной из крупнейших лагерных систем в Сибири и стране — Дальстроя — огромной зоны рудников и приисков на Колыме, где на добыче золота и стройках работали тысячи заключенных, в том числе политических и осужденных крестьян. В те же годы, когда Берзинь создавал колымскую часть ГУЛАГа, его соотечественник И.М. Биксон развивал сеть лагерей в Западной и Центральной Сибири. Как один из первых начальников Сиблага, Биксон вместе с другими принимал участие в организации беспощадных акций по уничтожению реальных и мнимых противников большевистского режима.
Конечно, стоило бы упомянуть и других латышских деятелей террора как, например, прокуроры Сибири Г.Я. Мерэн и А.Ф. Блимбергс, отправившие на смерть сотни безвинных граждан. Но это было бы совершенно несправедливо по отношению ко всем остальным палачам.
Сам по себе национальный аспект не дает никаких объяснений сталинской политике. Значение его в данном контексте служит лишь дополнительным свидетельством происхождения террора из революционной идеологии и практики большевизма, той самой идеологии, которая в свое время нашла широкую поддержку у латышских революционеров, как одной из наиболее организованных национальных групп. Призванная на службу еще царским правительством, эта национальная группа перешла затем в советские институты власти, преимущественно на ответственные посты. Выделяя участие латышей во властных и управленческих структурах, мы в то же время устанавливаем специфические факты политической жизни 30-х годов, которые Сталин ликвидировал в ходе последующих чисток.
В характеристике основных сталинских исполнителей, действовавших в Сибири, должна быть обозначена и такая немаловажная деталь: ни один из партийно-государственных сановников не был сибиряком, местным работником. Все секретари крайкомов и обкомов, председатели крайисполкомов, начальники управлений ОГПУ — НКВД, прокуроры, судьи, начальники лагерей, руководители гигантских строек и остальные ключевые фигуры в местных аппаратах государства и партии присылались по разнарядке из Москвы. Все они были назначенцы, личные представители секретариата ЦК или самого Сталина и отвечали только перед теми, кто их ставил на должность. Таков был порядок, заведенный еще при Ленине, и он продолжал строго соблюдаться десятки лет, допуская лишь отдельные исключения.
Строго говоря, этот механизм управления кадрами был одним из основных условий осуществления политики непрерывных большевистских экспериментов. Точно так же можно сказать, что террор, развязанный Сталиным, вряд ли мог бы достичь своих целей и необычайных масштабов, если бы партия и ее вожди не владели этим механизмом.
Глава II. Коллективизация и её жертвы
1. 1930 год
С точки зрения ленинизма колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие, и только оружие.
Сталин
К началу 1930 года антикулацкая атмосфера в стране была накалена до предела. Газеты переполнялись угрожающими призывами и статьями по адресу кулаков, предрекая им скорую гибель как последнему оплоту капитализма в СССР. На собраниях партийцев и сельских сходах «кулацкая» тема возбуждала умы и призывала к действию. Вся обстановка свидетельствовала о том, что критическая масса взаимной ненависти в деревне была достигнута. Оставалось лишь подать главный сигнал для окончательной «экспроприации» кулака.
