В конце января кремлевский план ликвидации кулаков был доведен до местных работников. В Сибири его озвучивал новый секретарь крайкома — Роберт Эйхе. На собрании партийных руководителей в Новосибирске он инструктировал подчиненных:
«… в отношении наиболее злостной махровой части кулачества применять уже немедленно меры резкого подавления. Эти меры должны, по-нашему, вылиться в то, чтобы выслать их в наиболее далекие районы севера, скажем, в Нарым, в Туруханск, в концентрационный лагерь; другую часть кулачества можно будет применить в порядке работы для использования в трудовых колониях. К этому прибегнуть придется, к этому необходимо готовиться сейчас, ибо если мы оставим кулака после экспроприации средств производства в той же деревне, где создался сплошной колхоз, нельзя думать, что кулак не попытается свою злобу выместить на этом колхозе. (…)
Мы сейчас будем строить Томско-Енисейскую дорогу, строить в необжитых, непроходимых районах тайги, через лесные массивы. Пусть пойдут туда кулаки, пусть они поработают, проведут несколько лет трудовой жизни, а потом мы посмотрим, что из себя будет представлять тот или иной кулак»{50}.
Идея такого устранения сопротивляющихся крестьян даже для части партийцев явилась неожиданным открытием. Непосвященным и малоопытным теперь прояснялся реальный, можно сказать физический смысл, лозунга ликвидации кулачества как класса, который до сих пор имел для них смутные очертания.
На том же совещании актива один из секретарей райкома признавался:
«Для меня, практического работника, до сегодняшнего дня многое было непонятно. Я много прочитал: прочитал Калинина, Енукидзе, прочитал все последние материалы, все искал же девать его [кулака — Авт.]. Средства мы у него экспроприируем, но ведь он остается, как живой человек, девать его куда. Сегодня товарищ Эйхе дал ясный ответ куда его девать».
К предстоящей антикулацкой операции партия готовилась как к самому серьезному испытанию. По примеру гражданской войны была возрождена система внесудебных карательных органов — различных «троек» и оперативных групп. Ключевая роль отводилась «особым тройкам» при краевых представительствах ОГПУ. На время проведения операции эти образования становились высшей судебно-карательной инстанцией для всех кулаков. В их состав были включены секретари крайкомов, представители ОГПУ, исполнительной и судебной власти с задачей экстренного оформления приговоров кулакам «первой категории».
В Сибирском крае в особую группу по высылке крестьян входили: секретарь крайкома Р.И.Эйхе, полномочный представитель ОГПУ Л.М. Заковский, председатель крайисполкома И.Е. Клименко, краевой прокурор Бурмистров, руководитель Сибирской контрольной комиссии ВКП(б) Ф.Ф. Ляксуткин, зампредседателя крайисполкома М.В.Зайцев. Причем Эйхе, как руководитель «чрезвычайной тройки», получил от Политбюро права абсолютного диктатора и мог единолично выносить смертные приговоры.
Остальные (низовые) «тройки», подчиненные начальнику учетно-осведомительного отдела ПП ОГПУ Г.А.Лупекину, должны были руководить операцией массового выселения крестьян.
Для приема, учета и бесперебойной отправки выселяемых на Север были организованы сборные пункты, а при них — агентурно-следственные группы и маневренные группы из частей ОГПУ для подавления возможных выступлений. На самый крайний случай, при возникновении восстаний, органам ГПУ поручалось организовать «в скрытом виде войсковые группы из надежных, профильтрованных особорганами ОГПУ частей Красной армии»{51}.
Теперь, когда принятых мер казалось вполне достаточно, когда все кулаки получили распределение, а силы партии и ГПУ были приведены в полную боевую готовность, началась основная фаза ликвидации.
Удары государственной карательной машины обрушились прежде всего на «первую категорию». Основываясь на доносах деревенских активистов и собственной агентуры, ГПУ приступило к арестам тех, кого начальники зачислили в потенциально опасные. Хватали за попытки сопротивления раскулачиванию, за «самоликвидацию» своего хозяйства, за бегство с места жительства и оказание помощи прятавшимся. Попутно брали бывших военнослужащих белой армии и священнослужителей.
Аппарат ГПУ до предела был загружен фабрикацией «контрреволюционных организаций» и «заговоров», в каждом из которых оказывались десятки и сотни крестьян. Вот один из таких «заговоров»:
«В феврале 1930 года ПП ОГПУ по Сибкраю была оперативно ликвидирована контрреволюционная организация, называвшаяся «Семья примерного общества».
По делу этой организации, имевшей свои группы в 28 населенных пунктах Сибкрая и насчитывавшей 377 человек, было привлечено к уголовной ответственности 233 человека. (…) инициаторами этой организации явились кулаки с. Иткуль Чулымского района Соколов Дмитрий Андреевич и Орлов Андрей Андреевич, которые в декабре 1928 года договорились о создании организации, объединяющей всех недовольных советской властью.
В июне 1929 года проходит нелегальное совещание актива… принята программа организации, основным пунктом которой являлось требование отмены налогов, свободы частной торговли и развития частных предприятий.
В марте 1930 года организацией намечалось свержение советской власти путем вооруженного восстания… Но ввиду отсутствия руководства, оружия, разобщенности групп и нежелания основной массы членов организации открыто выступать против советской власти, поднять восстание не удалось»{52}.
По делу этой «организации» особая тройка во главе с Эйхе вынесла 140 смертных приговоров (более половины всех обвиняемых), остальные были заключены в концлагеря на различные сроки.
С февраля 1930 года каждую неделю в Сибирском крае арестовывали по 1500–2000 крестьян, так что уже к концу марта было взято почти 9000 человек{53}. Разнарядка Москвы оказалась перекрытой едва не вдвое до истечения намечавшегося срока операции.
Еще не все аресты и расстрелы были оформлены и приведены в исполнение, когда ГПУ начало вторую, самую трудоемкую часть операции — массовую депортацию кулаков за пределы создаваемого колхозного рая.
Начиная эту беспрецедентную карательную акцию, мало кто мог реально представлять, каких усилий и затрат она способна потребовать и каких последствий следует ожидать от ее осуществления. Строго говоря, подобных прогнозов и быть не могло. Свои основные акции и повороты в политике большевистская верхушка всегда производила настолько внезапно, что даже аппаратчики верхнего и среднего уровня оказывались застигнутыми врасплох.
Сибирь с ее бескрайними просторами, с безжизненными и дикими зонами тайги имела большие перспективы у ГПУ с точки зрения предстоящего расселения кулаков. Сюда, в лесные дебри Нарымского и Туруханского краев, на побережье Арктики и горные рудники должны были отправиться десятки тысяч крестьян аграрных районов России, Украины, Белоруссии, Северного Кавказа. Горькую участь этих жертв предстояло разделить и многим жителям сибирской деревни.
Операция выселения протекала с истинно большевистским размахом и безжалостностью. Уже с первых ее шагов сибирское руководство решило, что разнарядка центра на высылку 25 тысяч хозяйств выглядит заниженной и не соответствует возможностям Сибири. Была запрошена более высокая квота: 30 тысяч хозяйств. Москва возражать не стала. Кулаков у нее в любом случае оставалось с избытком, а дополнительных средств из бюджета не требовалось: все расходы по переселению и устройству кулаков на новом месте предполагалось покрывать из местных источников.
Вскоре однако выяснилось, что собственных средств у властей Сибири явно не хватает и нужно искать какой-то дополнительный источник. После некоторой заминки, связанной с прояснением вопроса о ресурсах, руководство пришло к мысли, что кулаки сами должны заплатить за свою ликвидацию. В низовые организации от имени Сибкрайисполкома была разослана секретная инструкция, которая обязывала взыскивать с каждого кулацкого хозяйства в фонд выселения по 25 рублей, а также запас продовольствия, инвентаря, фуража, семян, инструментов и тягловой силы{54}.
Это требование однако осталось пустым звуком. Основную часть кулаков «активисты» уже успели раздеть до нитки, поэтому брать оказалось нечего. Пришлось с небес спускаться на землю и срочно, пока оставалось время до наступления распутицы, менять весь план.
Власти вынуждены были пойти по пути максимального упрощения и удешевления предстоящей кампании. Не сокращая нормы высылки кулаков, они решили расселить их на менее удаленных, хотя и менее приспособленных для освоения участках и на этом сэкономить часть средств по транспортировке.
