Прабир кивнул, хотя вообще-то до этого момента не отдавал себе отчета, что они дают взятку за оказываемое одолжение, вместо того, чтобы покупать легальные услуги.
— Теперь с этим могут быть сложности. Никто не захочет делать незапланированный заход к островку, даже не имеющему названия. Но все в порядке — мы можем прожить сами по себе столько, сколько нужно. И, вероятно, даже хорошо, что мы не будем привлекать к себе внимание. Никто не побеспокоит нас, если мы останемся в стороне от их дел.
Прабир в тишине впитывал услышанное.
Отец наклонил голову в сторону двери:
— Пойди-ка лучше, умойся. И не говори матери, что я тебя расстроил.
— А ты и не расстроил. — Прабир поднялся с гамака. — Но из-за чего это все?
— Что ты имеешь в виду?
Прабир помедлил.
— Ачех. Калимантан. Ириан-Джая. Здесь.
Все годы, что они слушали радио вместе с отцом, тот рассказывал ему кое-что из истории региона, и Прабир начал сам изучать ее, лазя по сети. Ириан-Джая и Молуккские острова были аннексированы Индонезией, когда Голландия отказалась от них в середине прошлого века; обе территории были в определенной степени христианскими и на обеих существовали движения сепаратистов, намеренных привести Восточный Тимор к независимости. В Ачех, расположенной на северо-западной оконечности Суматры, была другая ситуация — тамошние мусульманские сепаратисты полагали, что правительство было явно слишком мирским, а на Калимантане с его запутанной историей миграций и завоеваний все было опять совсем по-другому. Правительство Джакарты делало обнадеживающие заявления об «ограниченной автономии» этих отдаленных провинций, но министр внутренней безопасности несколько недель назад выступил с заявлением о необходимости «уничтожить сепаратистов». Президент сказал ему следить за своей речью, но, очевидно, армия решила, что такие речи ей нравятся.
Отец присел на корточки рядом с ним и заговорил тише:
— Хочешь знать, что я думаю?
— Да.
«Почему мы говорим шепотом?» почти слетело с языка Прабира. Но он знал, почему. В обозримом будущем им никуда с острова не деться и ему должны были как-то это объяснить, но отец явно получил инструкции сделать это так, чтобы прежде всего избежать риска напугать Прабира.
— Я думаю, что близится конец Яванской империи. И так же, как Голландии, как Португалии и Англии, ей придется научиться жить в внутри своих собственных границ. Но такое не дается легко. Слишком много на кону: нефть, рыболовный промысел, древесина. И даже если правительство и намеревалось уйти из большинства проблемных провинций, то существуют люди, которые получают кучу денег с концессий, выданных еще во времена Сухатро. И среди них немало генералов.
— Ты думаешь, будет война? — даже только произнеся это слово, Прабир почувствовал, как его желудок заледенел, так же, как тогда, когда он увидел питона на ветке прямо перед собой. Не из-за страха за свою безопасность, но из-за ужаса перед всеми невидимыми смертями, которые подразумевало само ее существование.
— Я думаю, что-то изменится. И это не будет легко. — Осторожно сказал отец.
Неожиданно он сгреб Прабира в объятья и поднял его вверх, прямо над головой.
— Ух, какой ты тяжелый! — простонал он. — Ты меня раздавишь!
Это была не совсем шутка; Прабир чувствовал, как руки отца дрожат от напряжения. Но тот плавно вышел из домика спиной вперед, присев, чтобы они оба прошли через дверной проем, а затем медленно развернулся, неся смеющегося Прабира через кампунг, под пальмовыми листьями и пробуждающимися звездами.
2
Прабир украл жизнь своего отца, но отец сам был в этом виноват, по крайней мере, частично. Но оригинал не был ее лишен, поэтому, на самом деле, это было не совсем воровство. Скорее клонирование.
Когда Прабир попросил разрешения использовать спутниковый доступ в сеть не только для школьных занятий, отец взял с него обещание никогда не сообщать свой реальный возраст, даже самым безобидным незнакомцам. «Есть люди, чья первая мысль при встрече с ребенком о том, что должно происходить только между взрослыми» — объяснил тогда отец зловещим тоном. Прабир моментально расшифровал отцовский эвфемизм, хотя все еще с трудом представлял себе, как кто-нибудь может причинить ему вред с расстояния в несколько тысяч километров. У него было желание возразить, что если бы он прикинулся взрослым, то нашлось бы еще больше людей, которые захотели бы обойтись с ним подобным же образом, но внезапная вспышка интуиции подсказала ему, что это не та тема, касательно которой отец будет терпеть его умничанье. В любом случае он был счастлив — ему не хотелось, чтобы с ним разговаривали свысока.
На свой девятый день рождения, когда доступ был получен, Прабир зарегистрировался на форумах по математике, истории Индонезии и музыке Мадагаскара. Он внимательно читал и слушал сообщения других участников, перед тем как высказаться самому и никто не посчитал его замечания слишком детскими. Некоторые размещали свои фото, некоторые нет и его неспособность сделать это никак его не изобличала. Все участники были сосредоточены на темах своих форумов, и никто не собирался влезать в чужую частную жизнь. Вопрос его возраста или чем он занимается в реальной жизни просто никогда не вставал.
Это случилось только тогда, когда он начал напрямую общаться с Элеонорой, ученым-историком из Нью-Йорка, и оказалось, что Прабир сам себя загнал в угол. После двух коротких замечаний об империи Маджахапит, Элеонора начала рассказывать ему о своей семье, своих выпускниках и тропических рыбках. Вскоре она переключилась с текста на видео и начала посылать Прабиру небольшие домашние ролики и путеводитель по Манхэттену. Все это можно было подделать, но не слишком просто и вероятно могло служить достаточным основанием для отца считать Элеонору честным и порядочным человеком, которому Прабир мог совершенно спокойно доверить свой истинный возраст. Но было уже слишком поздно. В ответ он послал Элеоноре описание семьи вместе с рассказом о своем путешествии из Калькутты на безымянный остров в море Банта, в сопровождении жены и маленького сына, с целью изучения бабочек. Эта экзотическая история очень понравилась ей и вызвала целый водопад вопросов. Прабир почувствовал, что не может оставить их без ответа и не настолько был уверен в себе, чтобы из ничего целиком сфабриковать биографию взрослого, которая бы не противоречила уже рассказанному Элеоноре. Так что он продолжил потрошить биографию отца, пока стало немыслимым открыть правду ни отцу, ни Элеоноре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
