Дракмейстеры начинают с того, что почтительно кланяются в сторону балкона перед королевской спальней, хотя там никого еще нет. Но вот распахиваются двери, и во главе своей свиты выходит король. Все кланяются. Боже, благослови его величество и всех его подданных, сегодня один из великих дней в истории Датско-норвежского государства, его величество предъявляет всему двору свою приятельницу. Она одета. Увы. Но все равно, на лужайке и под деревьями парка раздаются восторженные возгласы, перемежаемые приглушенным ропотом недовольных видом ее темной кожи.
Дракмейстер бежит навстречу слабому ветру, змей вяло повисает в воздухе за его спиной, подмастерье и помощник тянут за бечевки, и вот ликующий рев вырывается из глоток зрителей: змей взмывает вверх и перед самым балконом, где стоит его величество, разворачивается датский флаг. Все хлопают в ладоши. Нидерландский посланник может доложить домой, что король кивал с радостью и восторгом.
Турденшолд знает, что сейчас его величество спустится к столу, где сервирован завтрак. Он отдает матросам команду:
— Держать пленника наготове! Как только позову, прорывайтесь вперед вместе с ним, сметайте всех на своем пути!
Поправляет парик и поспешно вбегает во дворец.
Однако Турденшолду не везет. На всех парусах он проскакивает мимо недоумевающих камергеров в первом и втором коридорах. После чего делает поворот оверштаг и берет курс прямо на голубой зал, где накрыт королевский стол. Он испытывает то же возбуждение, что перед штурмом вражеского фрегата. И тут перед ним возникает престарелый граф Фердинанд Хенрик Ревентлов, коему сегодня доверено надзирать за сервировкой. Старик Ревентлов аристократ до кончиков пальцев, каждое утро ему полируют ногти до блеска три легко одетые молодые женщины, которые поочередно обслуживают графа и до утренней зари. Турденшолд такой свежеиспеченный, что начинка еще не остыла. У него крепкие зубы, укусит так укусит. Графские зубы освежаются мелом, который ему втирает лакей, после чего брезгливо сдувает мел с пальцев. Граф Ревентлов умеет зевать благопристойно. Умеет сдержанно улыбнуться одним уголком рта и одновременно прошипеть что-то другим. Смех Турденшолда смахивает на канонаду в проливе Каттегат. Когда же смеется граф — в часы, отведенные двором для смеха, — невольно представляется, змея, разинувшая пасть при виде трупа на обочине.
Одному из них нужно пройти к его величеству. У него есть на то свои тайные причины. Другой с подозрением взирает на всякую чужую тайну. Он бесцеремонно останавливает напирающего командора и позволяет себе вызывающе спросить:
— Что угодно матросу?..
Матрос недавно удостоен дворянского звания в награду за победы на войне против шведского короля Карла. Именно тогда один из древних старцев при дворе в Копенгагене пустил струю от негодования, не проверив, есть ли поблизости серебряная ночная посудина. И вечером того же дня бывший матрос, исследовав дно самых глубоких бокалов из дворцового сервиза, сорвал парик с одного престарелого аристократа, чтобы примерить его на себя. Поискал пальцем вшей, не нашел, отсалютовал кормовым орудием, осклабился, изображая изысканное удивление, напялил на себя парик и возвестил, что он ему в самый раз. А сегодня ему нужно пройти к королю.
— Что угодно матросу?..
Тут матрос выходит из себя. Он стер рукавом мундира эту чертову пудру, которой Кольд намазал его загорелое лицо, и выглядит так, словно только что драил палубу. Граф воспринимает это как личное оскорбление. Турденшолд начинает заикаться, это с ним редко бывает, и в таких случаях он говорит начистоту, что за ним водится нечасто и обычно оборачивается неприятностями.
Он отвечает:
— Я собираюсь молить его величество, пусть повелит казначейству выдать необходимые средства, чтобы я мог заплатить жалованье моим матросам, прежде чем мы поднимем паруса…
— Матрос желает получить свою долю?..
И Турденшолд понимает, что неправильно взялся за дело.
Ему надо было подбежать к графу с выражением негодования и фривольности на лице. Отвесить глубочайший поклон и простонать в испуге от собственной дерзости:
— Надеюсь, господин граф простит меня, что я врываюсь без предуведомления. Мне известно, что нижайшее ходатайство должно быть представлено за восемнадцать дней до аудиенции. Но в то время я, сами понимаете, был в море, господин граф. И дошло до меня через одного курьера… Нас здесь никто не слышит?.. Это предназначается только его величеству. Но для вас, господин граф… вы уверены, что нас никто не услышит?..
После чего следовало шепотом поведать графу на ухо, спрыснутое розовой водой, какой-нибудь непристойный и поносный анекдот о женщине из высших кругов общества, желательно о ее высочестве принцессе Ульрике Элеоноре, сестре шведского короля Карла.
Подобные анекдоты считались сильным оружием в войне между государствами Севера. И господин граф, надо думать, растаял бы, словно кусок сала на подогретой дворцовой тарелке. Пообещал бы передать эту историю его величеству. Возможно, даже разрешил бы командору — бывшему матросу — стоять в самом конце зала, когда туда войдет его величество. Отсюда Гроза Каттегата смог бы послать за своими матросами и пленником фон Стерсеном.
Теперь это исключено. Матрос чертыхается, как положено матросу — долго, истово и яростно. Ему ничего не стоит одним движением руки оттолкнуть графа. Но за такую дерзость он мог бы поплатиться своим чином командора отряда королевского флота во главе с флагманом «Белый Орел». Командор знает предел своих возможностей. Но он должен оскорбить графа, чтобы сохранить уважение к себе. И, подавляя страх, дает залп, равный по мощи залпу всех бортовых орудий «Белого Орла»:
— Мне говорили, что господин граф слаб и спереди, и сзади?
Злые языки утверждают, будто у графа два массажиста. Один — француз, пользующий графа от последствий чрезмерного усердия за обеденным столом, с вытекающими отсюда коликами и запорами. Второй — англичанин. Он лечит графа от недугов, вызванных излишествами другого рода. Турденшолд лезет рукой во внутренний карман мундира за монетой. Но находит там лишь приказ адмиралтейства, в котором нет ни слова о необходимости атаковать противника во время предстоящего похода к берегам Норвегии. Ощутив новый прилив ярости, командор срывает с себя сапог и вытряхивает из него несколько монет, ранее принадлежавших фон Стерсену. Протягивает графу золотой.
— Мы, матросы, не прижимисты, когда видим перед собой нуждающихся. Вот вам для ваших массажистов.
Кланяется и уходит.
Сознавая, что битва проиграна.
По его знаку носильщики трогаются с места и переходят на бег. Впереди — носилки самого Турденшолда, за ними — фон Стерсена. Командор решил забрать своего пленника обратно на борт «Белого Орла». Придется тому участвовать в походе к норвежским берегам. Может быть, в следующий раз, когда Турденшолд придет в Копенгаген, представится случай вручить пленника непосредственно его величеству.
Но настроение испорчено.
Настроение испорчено, и он не знает, что теперь будет. Как, не прибегая к жестоким средствам, заставить своих безденежных матросов выполнять приказ? Неужели впервые в жизни на подчиненном ему корабле не будут подняты паруса? Носильщики трусцой одолевают улицу за улицей. Командор погружен в размышления. Парик сдвинут на затылок, над глазами торчат его собственные темные взъерошенные волосы. На площади Амагер он задерживает взгляд на магазинчике, где продают изящные дамские туфли из шелка и атласа.
Он приказывает носильщикам остановиться. Матросы с баграми в руках окружают носилки. Командор входит, пригнувшись, в низкую дверь магазина. Хозяйка, женщина уже в летах, сидит и спит, сжимая в зубах потухшую трубку. Командор щекочет ей грудь, чтобы разбудить, и говорит, что ему нужна пара красивых туфелек для старушки мамы в Тронхейме. Хозяйка выкладывает на прилавок несколько пар. Одни — из наилучшего материала, украшенные перламутром, другие попроще и явно рассчитаны на то, чтобы одурачить какого-нибудь неимущего матроса. Командор кричит, чтобы привели барона фон Стерсена. Уж наверно этот чертов аристократ в серебряных кандалах сумеет распознать настоящие атласные туфли. Пленника вводят в магазин. Напустив на себя самый надменный вид, он бросает устало-оскорбленный взгляд на туфли и указывает на лучшую пару, стараясь скрыть свое презрение к командору, который не сумел тотчас отличить настоящий товар от подделки. Турденшолд сердито рявкает:
— Ступай обратно в носилки!
Пленника выводят. Турденшолд требует, чтобы хозяйка примерила туфли.
— Небось твоя нога побольше, чем у моей бедной старушки, которая молится богу за своего сына, — смеется он, пытаясь надеть туфлю на ногу сидящей женщины.
