class="p1">— Ты танцуешь? — спросила Джианна. — Как весело! Я немного брала уроки танцев, но… — она понизила голос. — Мы наверное, говорим о двух разных вещах.
Мои глаза блеснули.
— Ты имеешь в виду Степ?
Ее смех был легким и воздушным.
— Да, определенно Степ. Ты всегда танцуешь?
— Да, с самого детства.
— У тебя хорошо получается?
Я рассмеялась над этим прямым вопросом.
— Честно говоря, нет.
Моя мама пробормотала что-то несогласное с другого конца стола. Она была вынуждена не согласиться — это часть материнства — но я была посредственна в танцах и у меня не было проблем с признанием этого. Надо было чем-то заниматься. Чем-то заполнить однообразное время. Я любила это в детстве, но теперь это был просто рукав платья, не подходивший мне.
Разговоры стихли, и Джианна принялась возить брокколи по тарелке, словно ей было семь и она не любила овощи. Ее муж усмехнулся абсолютно ничему. Она закатила глаза и сделала большой глоток вина.
Обед продолжался бессмысленной болтовней, хорошей едой и питьем, но напряжение так и не рассеялось. Оно сидело здесь, не прерываясь. Как эхо, прежде чем слова были произнесены.
Мой брат откинулся на спинку стула, позвякивая кольцом, водя пальцем по бокалу с вином. Адриана ела так, словно рядом с ней не сидел крупный мужчина, которого она не знала и за которого она собиралась выйти замуж через три недели.
Папа упомянул, что купил старый полигон, для стрельбы и разговоры об этом поплыли по столу, как эффект домино. Официанты только что подали тирамису на десерт, и я была готова к завершению обеда. Но, к сожалению, это неудобное напряжение вот-вот должно было вырваться из неизбежного.
Все началось с невинного предложения мужчин посетить полигон. А потом я наблюдала, как все это развивается, как страшный сон. Руссо, сидевший слева от меня, сардонически хмыкнул. Я узнала, что его зовут Стефан, хотя он не сказал больше ни слова.
Кольцо с бокала моего брата исчезло. Темный взгляд Тони сосредоточился на мужчине.
— Не думаю, что я понял твою шутку, Руссо.
Стефан покачал головой.
— Просто у меня есть дела поважнее, чем смотреть, как кучка Абелли промахивается мимо цели.
— Ох-ох, — пробормотала Джианна себе под нос.
Я закрыла глаза. День, когда мой брат оставит все это без боя, будет днем падения неба.
— Тони, не надо… — предупредил Бенито, сидя рядом с моим братом.
Он всегда голос разума в этом дуэте. Но Тони даже не взглянул на своего кузена — вместо этого он улыбнулся Стефану Руссо, и это было совсем не приятно.
Моя грудь сжалась, и я посмотрела вниз на стол, привлекая внимание отца, но он разговаривал с Николасом и моими дядями.
— Не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — протянул Тони. — Я не заметил — как его звали? Ах, да, Пьеро…? — в глазах моего брата мелькнуло мрачное удовольствие. — Прямо в яблочко.
Веселье Тони сменилось мертвой тишиной, которую заметили даже члены семьи и гости во главе стола. Все вокруг застыло, как неподвижный кадр в журнале.
Я никогда не видела, чтобы такое происходило.
Мой пульс подскочил к горлу, когда чья-то рука обхватила меня за талию, поднимая на ноги. Моя голова была отброшена в сторону, когда холодный ствол прижался к моему виску.
Раздались крики по-Итальянски. Стулья упали обратно на патио, и все вскочили на ноги. Пушки поднялись во все стороны.
Я слышала, как папа отдает приказы, но мое сердце заглушал его голос. Бу-бум. Бу-бум. Бу-бум. Ритм отдавался под холодным блеском страха.
Я не жила живописной жизнью, что бы ни говорила моя красная входная дверь и золотая ручка. Я стала свидетелем, как мой отец отрезал мужчине палец, когда мне было семь. Видела, как дядя выстрелил человеку в голову, его лицо лежало боком на окровавленном ковре, глаза были открыты. Видела ножевые раны, пулевые ранения, так много красного. Но несмотря на все это, у меня никогда не было пистолета, прижатого к голове. Я никогда не чувствовала холодного металла на своем виске. Никогда не ощущала, что моя жизнь может оборваться, просто так.
Холод в моих венах превратился в лед.
Голос Николаса прорезал барабанный бой крови в моих ушах. Он был низким и гладким, и я ухватилась за это, как за спасательный плот.
— Опусти пистолет, Стефан.
— Он тот, кто убил Пьеро!
Ствол затрясся у меня над головой, легкие сжались, но я не пошевелила ни единым мускулом, глядя на живую изгородь вдоль железной ограды.
— Тони! — мой папа сорвался. — Не надо.
Я взглянула на брата, но только для того, чтобы посмотреть на конец ствола. Он собирался выстрелить в Руссо позади меня, но с моими каблуками, мужчина не был выше меня.
— Ты чертовски плохо стреляешь, Тони. Мы все знаем, что ты заденешь любимую маленькую Абелли! — горячий голос Стефана вибрировал у меня за спиной.
— Опусти. Пистолет. — в словах Николаса слышалось спокойствие с оттенком враждебности, как в океане перед бурей.
Одна секунда, две секунды. Стефан колебался.
Выстрел.
Что-то теплое и влажное ударило меня по лицу. У меня зазвенело в ушах, когда голоса вокруг меня погрузились под воду. Рука мужчины упала с меня, и глухой стук раздался, когда он приземлился на землю.
Голос диктора прокручивался в моей голове, убийство лилось из красных губ, снова и снова. Онемение затопило меня. Звуки врывались внутрь, вырывались из воды тяжелыми цепями, насквозь промокшие.
— Сядьте к чертовой матери! Живо! — раздался голос отца. — Мы закончим этот обед, черт возьми!
Потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить его слова и осознать, что все, кроме него и Николаса, напряженно сидят на своих стульях. Тяжелый, непроницаемый взгляд моего будущего шурина коснулся моей кожи, когда я уставилась на пистолет в одной из его рук.
— Елена! Сядь! — рявкнул папа.
Я плюхнулась на стул.
Теплая кровь стекала по моей щеке. Красное расплескалось по моему стулу и части белой скатерти. Ноги мертвого Руссо коснулись моих собственных.
Я сидела, переводя взгляд с Джианны на Тони, который с наслаждением поглощал свой десерт.
— Елена.
Это маленькое предупреждение исходило от моего отца, и, поскольку мне было сказано, я отломила вилкой тирамису и положив в рот, стала жевать.
Положив руку на заднюю часть головы, я посмотрела на ясное голубое небо.
Если не принимать во внимание обстоятельства, это был действительно прекрасный день.
Глава 4
«Это порождение тьмы я признаю своим».
— Уильям Шекспир
НИКО
Выстрел эхом отозвался в воздухе, и напряжение было громче, чем звон столового
