Сразу же состоялись межрайонных совещания ВЧК по вопросу проведения террора в связи с покушением на тов. Л (У). Взять заложников. Устроить в районах концлагеря. Быстро рассмотреть дела контрреволюционеров - и расстрелять. Ответственным представителям ВЧК присутствовать при расстрелах. Решить вопрос о трупах. При нахождении у контрреволюционеров оружия - расстреливать самостоятельно. Арестовывать эсеров.
То, что должен был сделать обязанный отвечать за судьбу России русский царь, сейчас делали большевики, десятками тысяч уничтожая недовольных и классово чуждых им людей. Попустительство всегда чревато активизацией преступных элементов, которые трудно призвать к ответственности. И самое опасное для любого государства - либеральная интеллигенция, чью деятельность равносильно приравнивать к преступлениям насильников и грабителей. Я соглашусь с большевистским определением - гнилая интеллигенция, которая будет пособничать любому врагу государства, в котором она проживает, лишь бы сделать своему государству побольнее.
Народ простой боялся большевиков и жалел буржуев, не забывая взять в пустых квартирах что-нибудь себе на память. А когда был объявлен «мир хижинам и война дворцам», то все цокольные жители начали уплотнять буржуев, создавая коммунальные квартиры. Рассказывать о быте коммунальных квартир это все равно, что писать собрание сочинений о нравах и культуре коммунальных квартир Римской империи и их влиянии на соответствующие аспекты жизни коммунальных поселений Российской республики, начиная с 1917 года.
В ноябре 1918 года (по старому стилю в октябре) мне исполнилось восемнадцать лет и меня забрили в армию на уральский фронт. Живущий в Кремле (кто его туда пригласил?) поэт Демьян Бедный писал про таких, как я:
Эх, куда ты, паренек, эх, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты.
В Красной Армии штыки, чай найдутся,
Без тебя большевики обойдутся.
Не обошлись. В боях мне участвовать почти не пришлось. Как выходцу из бывших мне особенно не доверяли и по грамотности моей определили писарем в штаб. Ко всем своим секретам. Сидел, подшивал бумаги, читал и регистрировал донесения, жалобы на рассмотрение начдиву или начштаба. Тут я заприметил, что начал на меня обращать внимание заместитель начальника особого отдела дивизии. В декабре 1919 года их создали для осуществления контрразведывательной работы в армии, выявления шпионов и преступников в армейских рядах. Как ни уничтожали старую государственную машину, а все равно пришлось возвращаться к ней. А специалистов контрразведки не было. Даже я со своим опытом общения с учителем мог считаться специалистом, но раскрываться ни перед кем не мог. Да и надо как-то от вербовки отвертеться. Все походил, семечками угощал, иногда махоркой, спрашивал, пишу ли я родителям, отписываю, наверное, как я подвиги в боях совершаю. Так, слово за слово, познакомились поближе, а он мне и говорит:
– Вижу я, что парень ты хороший, наш, советский и к должности своей относишься серьезно, хотя все считают это не мужской работой. В армии любая рота мужская. Есть у меня к тебе поручение. Готовится наступление на Пермь. Нужно согласовать действия с пермскими подпольщиками, рабочими сталелитейных и оружейных заводов, у них серьезная боевая дружина. Кроме тебя идти в Пермь некому. Ты молодой, сбросим тебе годок, возраст не призывной, оденем сборную гимназическую форму, едешь к тетке, мол в Петрограде стало голодно. Будешь ждать нас в Перми.
И пошел я во вражеский тыл. Гражданская война она тем особенная, что каждый человек тебе встречный может оказаться другом, а может оказаться и врагом несмотря на то, носит ли он звездочку на фуражке или трехцветную кокарду на папахе, красные ли у него «разговоры» на гимнастерке или золотые погоны на плечах. Это все равно, что спросить, кто для человека страшнее, волк или медведь. Я отвечу - заяц. Заверещит косой, хватайте его, жрите, только меня не трогайте. Вот такие зайцы и работали на обе контрразведки. И хорошо работали. Кто бы ни победил, он на белом коне несется к штабу проигравшей контрразведки, чтобы свою папочку уничтожить и доложить, что архивы вражеские захватил, за что орден полагается с бантом на орденской ленте или с розеточкой под орденом. Так и я шел, ни к кому не прислоняясь. Писем и записок при мне не было. Обыскивай не обыскивай, а чего нет, то того и нет. Пароль запомнил, а текст затвердил как Отче наш. Без шуток. Так на мотив молитвы и запоминал и прекрасно помню, что соответствует строчке «и избавь нас от лукавого». Попробуйте что-нибудь запомнить при помощи молитвы, сами удивитесь.
До Перми добрался без приключений. Пришел по адресу, где никого не должно быть (хозяева уехали дальше на восток), чтобы оправдать свое появление в городе. Напросился на постой в дом неподалеку от связника. Понаблюдал. Все спокойно. Зашел, сказал пароль и в этот же день меня свели с руководителем подполья. Передал, что велено и сразу же был зачислен заместителем командира боевой десятки. Ты человек военный, нам такие нужны, - сказали мне.
Бой за город был яростный. Из нашей десятки остались двое. Я и еще один паренек. Пришлось стрелять из всего, что попадалось под руку, чтобы остаться в живых. За выполнение задания меня наградили золотыми часами на цепочке с надписью: «Честному бойцу Уральского фронта за выполнение особого задания». Начальник Особого отдела дивизии вызвал меня, долго говорил со мной, убеждал пойти работать к нему, ему, мол нужны боевые и грамотные люди.
– Классовая борьба обостряется, а достойных людей, которые должны стоять на острие ее - мало, - говорил он, - грамотешки маловато.
– Так и меня, когда подрастут грамотные люди, вы тоже вычистите как неблагонадежного, - парировал я.
– Нет, ты уже человек проверенный, да и родители твои не из буржуев, а из мещан, до конторщиков выучившиеся, а это почти что пролетарии. Нет, ты наш. Иди и думай над моим предложением.
И пошел я думать над этим предложением.
Глава 8
Думать долго не пришлось. Через два часа вызвали меня к начальнику штаба, а там уже сидел начальник Особого отдела.
– Жалко, - сказал начальник штаба, - ответственный и грамотный работник, герой, можно сказать, и жалко отпускать, но вот начальник Особого отдела убедил, что для безопасности войск ты более пригодный, чем для работы в штабе, хотя и обещали, что участок работы тебе будет определен в штабе. С тем я тебя и отпускаю. Служи честно, а мы тебе поможем.
Начальник штаба встал и пожал руку. А начальник Особого отдела приобнял меня за плечи и сказал:
– Поздравляю. Я так и знал, что ты примешь правильное решение. Пойдем, буду знакомить с сотрудниками Особого отдела.
С одной стороны все решили за меня, а с другой стороны - учитель не должен быть официальным сотрудником органов. А я и не учитель, хотя и выполняю его обязанности здесь, в России. Поэтому в составе органов меня искать не буду. Все, что ни делается, в се делается к лучшему - говорил какой-то классик или просто умный человек, и говорил он правильно.
Отдел был небольшой. Семь человек, включая начальника и заместителя. Оперуполномоченные по полкам и отдельным частям. Один оперуполномоченный по контрразведке работал вместе с заместителем начальника, и один вместе с начальником работал по разведке. Это работником назначался я. В мою задачу входил опрос пленных, вербовка из их числа своих помощников и заброска обратно в расположение белых войск, установление и поддержание с ними связи.
– С офицерами будем работать вместе, - наставлял меня начальник. - Колоть их надо, сволочей, заставлять работать на нас. Я тебя научу, я в этом деле руку уже набил.
Я представлял, как он набил себе руку. Офицеры, по существу, были смертниками и сдача в плен означала неминуемую смерть либо сейчас, либо с отсрочкой в несколько лет унижений. Надежда на то, что на этой стороне тоже русские, была обыкновенным призраком. Безопаснее было сдаваться каким-нибудь диким африканским племенам.
Как я и предполагал, действующей офицерской агентуры не было. Озлобленные офицеры давали согласие на работу, но после возвращения шли в контрразведку с повинной и становились такими врагами советской власти, каких нужно еще поискать. Кто побывал в красном плену, больше не сдавался.
Честно говоря, и белая, и красная стороны больше бы добились гуманным отношением к противнику и к людям, которые их окружали. Большевики совершенно забыли опыт всех предшествующих революций. Приходили радикалы, совершали революции, уничтожали королей и их приближенных, аристократию, расчищая путь новым королям и аристократии, которая отметала кровопийц, подвергая их той же казни, какой они подвергали других, и все возвращалось на круги своя. После террора Конвента и якобинцев пришел молодой генерал Наполеон, и от якобинцев не осталось даже могил, зато появились новые аристократы и император Бонапарт Наполеон. Ушел Наполеон - вернулся Людовик. Затем пришла Республика, но аристократия никуда не делась и страной правили не бедняки, а зажиточные слои населения. Та же судьба уготована и большевикам. И я, как учитель, свою задачу вижу в том, чтобы меньше невинной крови пролилось до того времени, когда все репрессии станут тяжким грехом людей, виновных в них.
