боялась. Знаешь, обычные наркоманские загоны.
Жарков стоял посреди кухни. Горы хлама, банки и бутылки, крошки хлеба, чёрствые маринованные огурцы.
– Жалко Наташку, – вздохнул участковый, – так-то нормальная бабёнка.
– Что с материалом?
– Отказной вынесли за отсутствием состава. Напилась, накурилась, вскрылась. Тело забрали, как только.
– Замечательно, – кивнул Жарков, – а родственники?
– У Наташки? Да какие родственники. Не знаю, вроде никого нет. Не видел никогда. Наташка в молодости нормальная, конечно, была, – повторялся участковый, – я за ней даже ухаживал. Это потом психанула.
– Причины?
– У наркотиков нет причин. Да чего там – жила как придётся. Ни работы, ни заботы. Вот и стала хернёй страдать. Я пытался поначалу как-то исправить. Разговаривал. Замуж, конечно, не звал. У меня семья, понимаешь, дети там… Не вариант вообще. Но так-то можно было с ней. И деньгами бы помог, если смог. А она чего. Нет, подсел на дрянь – значит, всё, не выберешься. Вот и не выбралась.
Делать было нечего. Жарков ради приличия прошёлся по скромной квартире. Поблагодарил и сказал, если что на Первомайской земле случится, может обращаться смело.
– Нет уж, – ответил участковый, – надеюсь, не придётся. Я сейчас на больничный, потом в отпуск, а там на пенсию.
Жарков промолчал с завистью.
…Почти не слушал водителя, и только следил, как убегает из-под колёс «Газели» худая осенняя дорога. Брызгами кидалась щебёнка, ветки старых деревьев неприятно царапали по крыше, и так же заметно скрипело где-то внутри, под форменной курткой и свитером с вышитым двуглавым орлом.
Пролистал список пропущенных: «дежурка», «дежурка-2», «дежурная часть», «работа».
Жена молчала. Гоша не любил молчание. Он был готов слушать крик и ругань, череду претензий и, может быть, не очень обидных оскорблений. Если же молчит – значит, всё по-настоящему плохо. Нет уже причин выяснять отношения, всё умерло, родилась невозможно долгая, издевательская тишина.
– Ну и что? Вон – дом, иди. Мне машину покидать нельзя.
Оперативник хотел съязвить – но, лишь вздохнув, направился на очередное место происшествия.
Во дворе толпились постовые сержанты. Гоша терпеливо поздоровался, протянув каждому руку. Дверь была открыта, первый этаж сегодня не спал.
Ещё не зная деталей произошедшего, разглядел у порога нож, мирно лежащий в свежей лужице красно-бурого цвета, и многозначительно произнёс: «Дела, дела».
– А мы завтра пойдём в школу? – спросил мальчик, когда Гоша прошёл в квартиру.
Молодая совсем девушка ответила, что уроки никто не отменял, и едва кивнула Жаркову; так она обозначила приветствие. Видимо, столько сотрудников приходило за последний час, что он не вызвал особенного интереса.
– Мама, мама, у дяди настоящий пистолет!
– Хорошо, – согласилась девушка, – не мешай. Иди умывайся, спать пора.
Мальчик протянул «ну-у-у…». Гоша, в принципе, не возражал против присутствия ребёнка, разве что стоило оградить того от участия в процессуальных действиях.
– Вы только мамку мою не забирайте, – попросил мальчик, и, схватив зубную щётку, выбежал в пространство коридорного холода.
Общага шепталась. Пока оперативник осматривал кухню и санузел в поисках возможных предметов, которые имели бы процессуальное значение, получил целый перечень версий: от покушения на убийство до причинения телесных повреждений по неосторожности.
– Она сама его, сама. Та ещё девчуля… – шептала толстая неприятная женщина с явными признаками затянувшегося перегара.
– Это пусть следователь разбирается, – улыбнулся Гоша.
– Не парься, командир, – твёрдо настаивал пьянющий сосед, – баба хорошая, так уж получилось…
Гоша внимательно слушал. По крайней мере, делал вид. Повторял за собеседником, задавал невнятные вопросы на уровне «да ладно», «не может быть» и «как же так». Тощие перекрытия, прогнивший пол… Сколько раз за годы службы он видел подобные коммуналки, сколько здесь крови разливалось.
– Начальник, – раскинул руки известный бедолага по кличке Трактор, – здаров, ты как вообще? Ты к Людке, что ли? А-а-а… – понимающе кивнул, – ну, занимайся, я тут ни при чём.
Людка невольно слышала каждую реплику. Комнаты располагались так тесно, что захочешь поймать тишину – не получится. Он вернулся на протокольный разговор, отказавшись от чая и кофе.
– Брезгуете, наверное, – догадалась Люда.
– Да… – растерялся оперативник, – нет, конечно, о чём вы говорите.
– Ладно уж, всё понимаю.
Не было смысла объяснять, что придётся нести ответственность, преступление – тяжкое, не выкрутишься. Она только сказала:
– Довёл, понимаете? Не могу больше. Ребёнка жалко, а его – нет.
– Ребёнок – это смягчающее обстоятельство, – произнёс Гоша, не выдав сочувствия.
Мальчик прервал разговор. Вбежав на радостях в комнату, прыгнул в кровать и укрылся одеялом.
– Спать так спать, – игриво пропищал, – спокойной ночи.
Люда выключила свет, они переместились в кухню, где ещё доживали прежний день соседи: курили, пили, говорили о чём-то непременно важном.
– Освободите, – строго сказал Гоша, и мужики без разговоров покинули помещение.
Говорила спокойно, без оправданий. Руки распускал, пил, сыном не занимался. Сегодня вернулся готовый, назвал как-то. Надо было терпеть, столько лет терпела. Но психанула, нож взяла – и всё тут.
– Есть у вас сигаретка? – спросила Люда, и Жарков незамедлительно достал пачку. Замолчали. Жарков подумал, что иногда тишина вполне уместна. Выкурил две, прежде чем достал бумагу и попросил изложить обстоятельства произошедшего. Девушка аккуратно исписала целый лист. По его совету добавила, что признаётся «чистосердечно, в целях оказания содействия следствию».
– Понимаете, – оправдывался зачем-то Гоша, – дело всё равно возбудят. Закон такой.
– Я понимаю, понимаю. Много дадут?
– Главное, чтобы выжил.
– Он-то? Выживет. Такие не дохнут, – сказала Люда и вновь посмотрела на пачку. Гоша кивнул, подышал недолго табачным дымом и попрощался.
По дороге в больницу даже не заглянул в телефон, даже не включил экран, даже не подумал ни о чём личном.
Жизнь действительно любила потерпевшего. Врачи сказали на своём волшебном языке: «Пневмоторакс, гематомы, ссадины в лобной части головы».
– Как обычно, – согласился Гоша, – тяжкий вред.
Пустили на десять минут под единственным предлогом, что расследование требует незамедлительных мероприятий. Медсестра не понимала, о чём таком важном говорит оперативник. Просто Жарков вызывал интерес у женщин любого возраста – и мог, наверное, вообще ничего не объяснять.
Долго всматривался в лицо пострадавшего. Обычный пьющий мужик, работяга с босяцкой щетиной. Спросил, как случилось. Тот подтвердил показания супруги. Говорил с трудом, каж-дое слово эхом пронзало грудь.
– Может, сам напоролся на остриё? – подсказывал Гоша.
– Как это – сам?
– Как-нибудь… Случайно.
– Случайно? – мужчина попытался выдать смешок.
– Да, – повторил оперативник, – не заметил и наткнулся.
– Ты что тут гонишь?
Жарков нагнулся, чтобы терпила расслышал и запомнил наверняка.
– Бухать заканчивай, вот что. Налакаешься, потом виноватых ищешь.
– Я понял, – прохрипел, – она и тебя охмурила. Шлюха!
Ничего живого не оставалось в живом теле. Затянется порез, только и всего.
– Я эту мразь, шалаву эту, засажу! И тебе хана, мусор.
Духота разливалась
