3
Нельзя сказать, чтобы Касси никогда раньше не бывала на больших приемах: бывало, ее приглашали на шикарные свадьбы, юбилеи, ей приходилось каждый год бывать на рождественском празднике, который устраивала их газета в городском клубе. Но ни на одном из этих вечеров она не сидела рядом с Морли Сэйфер. И не пила шампанское с Беверли Силлз… и не наступала случайно каблучком на один из итальянских кожаных ботинок сенатора Энтони Хааса.
– Простите ради Бога, – испуганно сказала Касси, когда он обернулся, чтобы посмотреть, кто это наступил ему на ногу.
А ведь это был тот самый человек, который олицетворял для ее родителей идеал либерального деятеля. Он был несколько ниже, чем казался на фотографиях, с красным и немного одутловатым лицом. Но его голубые глаза смотрели так же решительно и одержимо – взгляд, который Касси был хорошо знаком по телевизионным дебатам и газетным интервью. Его прекрасно сшитый костюм от «Сэвил Роу» не мог скрыть грубоватого сложения этого выходца из рабочей среды. «Ему должно быть сейчас уже за шестьдесят», – подумала Касси, когда он устремил на нее удивленный взгляд. Его соломенного цвета волосы уже изрядно поредели, отчего широкое властное лицо сделалось еще более открытым. И лицо, и шея стали заметно толще. Но все еще чувствовался в этом уже немолодом человеке его былой знаменитый дух бунтаря. Та самая сила, которая заставляла в шестидесятые годы ее родителей и сотни тысяч им подобных ходить на демонстрации, протестовать, бороться за то, во что они верили.
– Миранда?.. Нет… – произнес сенатор несколько хмуро, – но вы, должно быть, ее родственница? – Он протянул ей руку.
– Я ее сестра, – сказала Касси, отвечая на его рукопожатие. – Точнее говоря, ее сводная сестра. Мои родители, сенатор, были вашими большими поклонниками.
В какой восторг пришли бы родители, узнай, что Касси разговаривала с этим человеком, а Миранда и вовсе хорошо с ним знакома. Впервые за последние дни Касси была рада, что приняла приглашение Миранды.
– А где сама красавица хозяйка? – спросил сенатор, оглядывая переполненную гостиную. – Я ее еще сегодня не видел.
– Вы знаете, я ее сама еще… – начала было Касси, но внимание сенатора уже было приковано к кому-то другому. Он чуть наклонился вперед и, приложив руку к уху, слушал, что говорит сидящая в инвалидной коляске пожилая дама, одетая в темно-синее вечернее платье с блестками и с массивной ниткой изумительного жемчуга на морщинистой шее. По тому, как сенатор склонился к ней, нетрудно было догадаться, что она важная особа. Касси же, когда сенатор отвернулся, вновь почувствовала себя потерянной. Осторожно ступая, она шла сквозь шумную толпу в поисках Миранды, стараясь при этом все время улыбаться.
Люди кивали и улыбались ей в ответ. Ясно, что воспринимали ее как свою. И это очень обрадовало Касси. Но еще больше она ликовала оттого, что сенатор Хаас перепутал ее с Мирандой. Какое счастье, думала она, что она решилась надеть платье сестры. В бледно-голубом платье от Ив Сен-Лорана, с плечиками, как-то сразу подчеркнувшими ее прекрасную шею, Касси чувствовала себя стройной и красивой. Ей пришлись впору даже туфли Миранды: Касси выбрала замшевые туфли-лодочки от Боттеда Венетто. Шарфик от «Гермеса» – и Касси стала совсем неотразимой (так она и сказала своему отражению в зеркале). Из драгоценностей Касси решила ничего не надевать, хотя и обнаружила их в старинном японском комоде. В каждом ящичке из красного дерева хранились изысканные украшения, каждое из которых было маленьким сверкающим чудом: в одном ящичке – золотые серьги в виде колец всех стилей и размеров, в другом – несметное количество жемчужных ожерелий, в третьем же не было ничего, кроме маленькой темно-синей коробочки. Касси открыла ее и увидела удивительной красоты огромный сапфир, в окружении крошечных бриллиантиков, вкрапленных в платиновое кольцо. Одно это кольцо уж точно стоило больше, чем Касси зарабатывала за год.
Ох уж эти деньги!.. Весь дом Миранды словно пропах достатком: божественные ароматы «Патзг» и «Шанель», которые ни с чем невозможно спутать, крепкий запах дорогого табака, сладостно стойкое благоухание свежесрезанных гиацинтов, стоящих в античных вазах на каждой площадке лестницы. Ко всем этим ароматам добавлялся еще один – приятный запах горящего в камине дерева. Каминов пылало два: – один в гостиной, другой – в малиновой библиотеке.
– Ну вот, теперь вы выглядите намного лучше, – услышала Касси знакомый голос и, обернувшись, вновь увидела того самого человека, который открыл ей дверь и проводил наверх. Он протянул ей бокал шампанского.
– Спасибо, – сказала она, беря хрустальный бокал обеими руками и улыбаясь. Он улыбнулся ей в ответ, и Касси впервые заметила, что он довольно красив. Он был много выше, чем она, с черными, как уголь, волосами – их, правда, неплохо было бы подстричь, – зачесанными назад. Его кожа казалась обветренной – как у человека, который большую часть времени проводит на улице, занимаясь физическим трудом. Но, несмотря на это, золотисто-карие глаза и улыбка выдавали в нем человека, отнюдь не лишенного интеллекта.
«Наверное, он актер, – подумала Касси, – актер с несложившейся сценической судьбой, и поэтому ему приходится подрабатывать на приемах в качестве слуги».
– Надеюсь, вы хорошо проводите время? – спросил он. Его голос был таким глубоким и твердым, что она далее вздрогнула.
– Мне немного неловко, я ведь никого здесь не знаю, – ответила Касси. – Я, правда, познакомилась с сенатором Хаасом, но и то только потому, что умудрилась наступить ему на ногу.
– Ну, об этом не стоит волноваться, – расхохотался слуга. – Я думаю, он не в состоянии это особенно прочувствовать.
– Вы имеете в виду… – Касси посмотрела на стоявшего в глубине комнаты сенатора, – он пьян?
– Ну… зачем так грубо? Я бы сказал, он просто заботится о постоянном ощущении опьянения так же усердно, как и о хорошей одежде. И при этом, заметьте, он почти не спотыкается и говорит без запинки. А ведь это, поверьте, нелегко, если вы пьете водку даже за завтраком.
– Откуда вам-то это известно? – Касси была недовольна тем, что он так отзывается о кумире ее родителей. Кроме того, ей не нравился насмешливый тон этого слуги. Но когда она присмотрелась получше к сенатору Хаасу, то поняла, что слуга прав: взгляд сенатора был каким-то сфокусированным, а улыбка – блуждающей. «Теперь понятно почему, – с грустью подумала Касси, – он принял меня за Миранду!»
– Мне это известно потому, что у меня есть глаза, – усмехнулся слуга, – и я стараюсь видеть в людях то, что в них есть на самом деле, даже то, что они так усердно прячут под свои дорогие прически и модную одежду.
